Сдвиг - Алексей Евтушенко

Малина направился к выходу из рубки, на пороге остановился, обернулся.

– Кстати, ты обедал? – спросил он.

– Обедал.

– Что сегодня на первое? Забыл в меню глянуть.

– Гороховый суп, – с плохо скрываемой ненавистью буркнул капитан. – С копченостями. Ты издеваешься, да?

– Отлично! – потирая руки, воскликнул старпом. – Мой любимый.

И удалился, весьма довольный собой.

3

Удивительно, как быстро при необходимости просыпаются в человеке некогда приобретенные навыки.

Секунда, и я уже сидел за рулем.

Еще пять, и мой «УАЗ» «Патриот» задним ходом проворно скрылся из зоны прямой видимости.

Теперь можно спокойно разбираться.

Я поставил машину на ручник, заглушил двигатель и достал из бардачка восьмикратный Pentax (бинокль не из дешевых, но экономить на экипировке – не уважать себя и профессию). Затем чуть подумал, отодвинул сиденье и вытащил из специально оборудованного тайника «Викинг» в кобуре и запасную обойму. Проверил обойму, сунул пистолет сзади за ремень под куртку на манер простых американских киношных героев, не имеющих желания возиться с кобурой или самой кобуры, запасную обойму – в карман, вышел из машины и, чуть пригнувшись, двинулся обратно наверх.

Не доходя нескольких метров до вершины холма, остановился и с сомнением посмотрел на свои коричневые кожаные туфли. Еще и полугода нет, как приобрел. Красивые, удобные и офигительно дорогие. Очень мало приспособленные к тому, чтобы лазить в них по бездорожью. И ведь отчетливо помню, как вчера, собираясь в дорогу, я размышлял над тем, не надеть ли кроссовки. Не надел.

– Пижон ты, Воронин, – негромко произнес я вслух. – Теперь расплачивайся.

После чего сошел с дороги вправо и по колено, а где и по пояс в уже заметно пожухлой сентябрьской траве добрался до очень удачно расположенных зарослей боярышника, где и прилег.

Отсюда хорошо просматривался и блокпост, и шоссе, и город за ним. Достаточно хорошо для того, чтобы не быть замеченным самому.

В то, что я каким-то странным образом сбился с дороги и заблудился, я не верил. Этого быть не могло, потому что… просто не могло. Даже с учетом моего попадания в туман. Подумав, отбросил мысль и о мираже, хотя поначалу был уверен, что вижу именно его. Кто-нибудь наблюдал мираж в средней полосе России в сентябре да еще сразу после дождя и при затянутом облаками небе? Ладно, признаю, что не специалист, и готов согласиться, что теоретически такое возможно. Однако теоретически возможны, к примеру, и телепортация предметов и живых существ, и путешествия во времени и… Нет, думать об этом всерьез – верный способ дождаться кардинального съезда крыши. А санитаров и тихой психиатрической лечебницы поблизости не наблюдается. Как, впрочем, и людей вообще. Пять минут я тут уже лежу, и ни одного человека в поле зрения. Ни одной машины на шоссе. И ни единого звука, характерного для людского присутствия в радиусе километра. Моторы не гудят, трамваи не звенят, далекая музыка не играет. Даже собаки не гавкают. Какая-то прямо-таки первозданная тишина. Но не мертвая, нет. Слышно, как ветерок шумит в ветвях и где-то посвистывает незнакомая птица. А с чего бы ей быть знакомой? Мы люди сугубо городские, в птицах особо не разбираемся. Ворона, голубь, воробей – вот наши спутники и знакомцы. Ну, орла, чайку, дятла и синицу, пожалуй, узнаю. Ласточку еще. Возможно, снегиря… Черт, хоть бы какой дымок от костра или из трубы показался! Нет, чисто все. Какие-то по виду явно промышленные трубы вдали виднеются, но дыма над ними нет. И вообще, ребята, сдается мне, что в этом городе никто не живет. Причем давно. Иначе почему я вижу в окуляры бинокля так много разбитых окон и отвалившейся от стен штукатурки? Целыми пластами отвалившейся. И с чего бы это на плоской крыше во-он того трехэтажного, явно административного здания росли молодые деревца? Не похоже, что их там посадили специально. А вот на то, что семена занесло туда ветром и никто не следит за крышей, похоже.

Я стал вспоминать, какие у нас есть брошенные города, кроме Припяти, не вспомнил ни одного. Но Припять на Украине, а я, если пока еще не сошел с ума, нахожусь в России.

Или нет?

В смысле, я не в России или все-таки сошел с ума?

Проверить второе предположение я не мог никак. Разве что за руку себя ущипнуть, чтобы убедиться, что не сплю. Ущипнул. Не проснулся.

Город, который я сейчас разглядывал в бинокль, чем-то напоминал Припять. Никогда не был, но фотографии видел много раз. И там, и тут почти такие же пяти-, девяти– и двенадцатиэтажные жилые дома еще советской постройки – серый бетон и унылое чередование вертикальных и горизонтальных линий. Телевизионные антенны на крышах… Опаньки. А вот и облезлый от времени герб Советского Союза. Тоже на крыше. И рядом, по карнизу, крупными, некогда покрашенными в красный цвет, а ныне проржавевшими насквозь жестяными литерами выведено: «Вперед, к победе коммунизма!»

Семь два твою мать, как говаривал мой дед, заменяя буквы их порядковыми номерами в русском алфавите, чтобы не ругаться матом при внуке. Это что такое, вообще?

На первый труп я наткнулся метров за двадцать – двадцать пять перед блокпостом, в траве, сразу перед «колючкой». Собственно, это был не труп в привычном нашем понимании. Скелет в полуистлевшей одежде. Женский. Антрополог из меня, как воздушный змей из листового свинца, но вряд ли нормальный мужчина напялит на себя платье и туфли, а потом попрется в них по полю. Опять же остатки длинных рыжеватых волос на черепе и явно женская сумка, валяющаяся здесь же, явственно свидетельствовали о том, кому некогда принадлежали эти кости.

Зачем я не вернулся на дорогу, а пошел к блокпосту от зарослей боярышника прямо через поле, не жалея свои шикарные туфли? Надеялся увидеть нечто подобное? Поздравляю, увидел. Что дальше? Дальше неплохо бы понять, что здесь произошло много лет назад. Много, потому что все об этом говорит. Разбитые стекла, обвалившаяся штукатурка, деревья на крыше, советская символика, теперь вот этот скелет.

Получается что?

Женщина шла примерно оттуда, откуда пришел я сейчас. По бездорожью, от зарослей боярышника. Почему не по дороге? Без понятия. Может быть, знала, что по дороге точно не пройти, и попыталась в обход? Куцый обход какой-то, несерьезный. Тогда уж надо было вдоль опушки леса попробовать, метров на триста правее… Ладно, неважно. Может быть, она устала, отчаялась. Возможно, дело и вовсе было ночью. Дождливой. Пошла напрямик по полю, бог знает, на что понадеявшись. Не прокатило. Врубился прожектор на крыше блокпоста – вон до сих пор там торчит, хоть и давно разбит. И за сверкающими сплошными струями дождя пулеметчик разглядел испуганно замерший перед спиралью Бруно силуэт. Двадцать – двадцать пять метров. Не расстояние для пулемета. Короткая очередь, пронзительный крик страдания и боли, и все было кончено.

Я присел, осторожно, стараясь не касаться голых костей, не прикрытых остатками платья, приподнял и сдвинул в сторону останки, сквозь которые давно проросла трава. Хотелось найти пули и убедиться, что воображение меня не подвело. И я их нашел. Чуть позже. Четыре пули знакомого калибра 7,62 мм.

Но сначала под женским скелетом наткнулся на второй – скелет ребенка. Судя по коротким штанишкам и рубашонке, мальчик. Года два, не больше.

Меня прошиб пот. Значит, она шла и держала ребенка на руках. Возможно, утомившись, он спал, положив голову ей на плечо, уверенный, как все дети, что на руках у мамы с ним ничего плохого случиться не может. Господи, это кем же нужно быть, чтобы открыть огонь? Какой приказ получить? Перед каким выбором оказаться? Ладно, спокойно, сейчас это не важно. А что важно?

Я поднял сумку, открыл. Под сменой детской одежды наткнулся на простенький кошелек из кожзаменителя. Почему-то не особо удивился, обнаружив там синюю бумажную пятерку, светло-коричневый рубль и мелочь старыми советскими деньгами. Узнал их. Пару лет назад в доме родителей взял с книжной полки «Иосиф и его братья» Томаса Манна, и оттуда выпала древняя заначка – четыре такие же пятерки и рубль. «Опа, – сказал папа. – Обед давно съели, а тут и ложка нашлась. Жаль, нельзя уже обменять, неплохие были деньги». Примечательно, что никто из родителей так и не признался, кто из них совершил этот долговременный вклад. Сослались на то, что память уже не та.

На этом процесс идентификации личности погибших закончился – ни паспорта, ни каких-либо других документов я не нашел. Бросил сумку, огляделся. Ничего не изменилось вокруг – тот же блокпост, заброшенное шоссе и город-призрак за ним. Ветерок и тишина.

Могилу я выкопал неглубокую – на два с половиной штыка. Земля была мягкой, податливой, но мне совершенно не хотелось долго возиться. Не говоря уже о том, что рытье могил – не то занятие, которое веселит мое сердце. Но и бросить эти останки валяться под открытым небом я не мог. Они и так пролежали здесь слишком долго. Заслужили покой.