За голубым Сибирским морем - Петр Гагарин

— Заходите.

7

Вечерело. Купе вагона стали обволакивать сумерки. Вот и строчки уже плохо видно, но Павлу хотелось дочитать районную газету. Он прихватил ее в Светенске. Газета с творческим задором рассказывала о какой-то библиотекарше села Озерки Ружене Волгиной. «Имя-то какое… — улыбнулся Павел. — Ружена».

Когда поезд прогрохотал по стальному мосту, Павел заглянул в окно: речушка блеснула и спряталась за вагонами. Быстро уплыл луг с пучками кустиков. Из-за паровоза надвинулся пологий косогор, на котором зеленели перелески белоногого березняка. Дальше потянулся круглый мачтовый сосняк, стволы золотистые, кроны темно-зеленые. Лесосека. Рубщики уже далеко ушли от дороги.

К эстакаде маленького полустанка двигался гусеничный трактор, легко таща за собой, словно снопик камышей, большую связку длинных бревен. Всюду белели пни, а между ними в беспорядке были разбросаны сучья, вершины. Павел смотрел на все это, досадуя и сожалея.

Сколько добра брошено! Создать бы передвижные агрегаты, целые заводы на колесах… Пришел завод, подключился к высоковольтной линии — и загудели моторы. Машины подбирают хвою, обрезь, корчуют пни. Это — на топливные брикеты, это — на мебель. Прессованная мебель! Легкая, красивая. Скажем, детский гарнитур, полированный! Пришла бы эта продукция в наш город, купили бы мы Валерику стульчик… Да и детские садики украшала бы она.

А на месте лесосеки — поле, засеянное лесом.

Машин бы сюда, машин. Ох, и много же их еще надо! Опять же тяжелая индустрия, без нее — никуда. А восстанавливать сколько еще! Долго мы будем помнить эту войну?

В вагоне совсем стемнело. Павел снял с руки часы, положил их под подушку, улегся поудобнее и закрыл глаза. Но сон не приходил. Вспомнились Костя, старик, Ужалгин. Павел начал думать над тем, как он будет писать. У него постепенно сложилась схема статьи. Вот только заголовок…

Павел любил хорошие заголовки. И вот сейчас из вороха лезущих на язык слов, он отбирал самые меткие.

«Улучшить», «ликвидировать»… — не пойдет, канцеляризмом пахнет… «Беззаботные руководители»… «К чему ведет беззаботность»… Нет, не то! Шаблон. Значит так, существо — перебои, прерванная цепь потока товаров на село. «Прервали»… «Порвали»… «Прорыв»… «В прорыве». Это ко всем относится, о залежавшихся товарах ничего не говорит. Да, залежавшихся! Залежи товаров на Светенской межрайонной базе. Так, так, значит — залежи в Светенске, «Светенские залежи»…

«Светенские залежи» — этот, пожалуй, лучше всех. И тему раскрывает, и читателя заинтригует».

Вытащил блокнот, записал и снова улегся.

«Завтра — дома. Хорошо!»

А под вагоном спокойно, усыпляюще гудела динамомашина.

Уже засыпая, Павел опять вспомнил о Ружене Волгиной и решил, что следовало бы побывать в этих самых Озерках…

8

Встретив мужа, Аня, соскучившаяся, обрадованная, не могла наговориться. Она сообщила, что им уже обещают квартиру в новом доме — Голубенко звонил; что на рынке зеленый лук подешевел и уже появился щавель, а за мясом в магазинах все еще большие очереди.

Потом она начала рассказывать о своей редакции. Тут Павел, сделав серьезное лицо, решил разыграть жену.

— Ваши сотрудники — журналисты!

Аня обвела удивленными глазами мужа.

— Ну, какие же вы журналисты? — не унимался Павел.

— А кто же мы, по-твоему?

— Информаторы.

Она поняла его шутку и ответила:

— Тоже неплохо. Да, что-то я хотела сказать, перебил меня, — и Аня, силясь вспомнить, сощурилась, потом вскинула брови, улыбнулась: — А! Вспомнила. Сегодня мы готовили специальную передачу о садах. По радио будут выступать садоводы-мичуринцы.

Тут же будет и информация о разведении зелени. Я была на электромеханическом заводе. Ты знаешь, что сделали там комсомольцы? Они очистили от хлама всю территорию и разбили сквер. Просто молодцы! Конечно, дирекция выделила для этого машины, все как положено. Через несколько лет жди там такой сад! Вам в газете можно было бы опубликовать материал о них.

— Вообще-то полезно. Пустырей у нас еще много, — сказал Павел.

— Побывала я тогда на заводе и размечталась, а что если со временем каждый завод, каждая фабрика, артель, школа, каждое учреждение, все жители у себя сады разведут — сколько же их будет! Пройдут годы, поднимутся деревья, и будет… земля-сад! Понимаешь?

— И в этом великом саду будут играть наши дети, внуки, — подзадоривал Аню Павел, продолжая причесываться перед зеркалом.

— Да! И тогда радиостанция столицы Коммунистического общества передаст такую информацию: «Начали цвести»… Нет, не так. «Весна в разгаре. Начали цвести сады на Урале и в Сибири, на Камчатке и Сахалине…» Да ты иди ешь. Остынет, — Аня подвинула к мужу тарелку с горячим борщом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ТЯЖЕСТЬ ОШИБКИ

1

Утром редактору позвонил директор краеведческого музея Ветков.

— Я смотрю, у вас появился новый знаток истории, знаток нашего края. Большая статья!

— Да. Интересный материал, вы знаете…

— Знаю, знаю, товарищ редактор. Это — фальсификация истории.

— Что Чернышевский был в Забайкалье?

— Что Николай Гаврилович Чернышевский был сослан в Забайкалье — неопровержимо. Это, извините, даже школьники знают. Но что он жил в «открытой» вами деревне и вел там работу — это плод фантазии автора и… газеты. В этой деревне действительно бывали политические ссыльные, но другие — не Чернышевский. Вы понимаете?

— Позвольте, но ведь в статье…

— В статье — сплошной вымысел. Автор услышал звон. Вы бы хоть в музее проконсультировались. Я буду ставить вопрос официально.

— Товарищ Ветков! Это же совершенно новый материал, новая страница истории, давайте разберемся, ну что вы, право…

— Разбирайтесь, разбирайтесь, товарищ Ряшков, разбирайтесь в своем доме. Я вас понимаю: хотели через музей прыгнуть. Приоритет! Вот и прыгнули.

Ряшков бросил трубку и своим увесистым кулаком так грохнул по столу, что мраморная чернильница подпрыгнула, выплюнув фиолетовую струйку.

Он нажал кнопку и, когда заглянула в кабинет секретарша, крикнул:

— Грибанова мне.

Ряшков схватился за голову. «Какое пятно, какое пятно! Начнут обсуждать. А еще историк, скажут. И почему я не проверил, почему?»

Павел вошел в кабинет. Редактор зло обернулся к нему, скользнул по его лицу своими маленькими глазками и сощурил их:

— Поздравляю. Вот ваше краеведение. — Он швырнул Грибанову газету. — Фальсификация, никаких научных обоснований. Понимаете?

— Я поверил автору. С высшим образованием, лектор.

— Редактор поверил вам, вы — автору, а автор — дряхлой старухе. Теперь что прикажете?

Несколько минут они сидели молча.

Немного успокоившись, Ряшков сказал:

— Ладно, схожу в обком, потолкую.

2

Павлу все еще не верилось, — он не мог представить, что допущена такая грубая ошибка. Как мог подвести автор? Грибанов стал вспоминать тот радостный день.

Он сидел тогда в машбюро и диктовал письма. Володя зашел и сообщил, что автор принес статью о Чернышевском. Наконец-то! Павел сунул машинистке оригинал и бросился в кабинет.

У его стола сидел молодой мужчина, крутолобый, глаза широко открытые, умные. На лацкане пиджака — два ряда цветных ленточек.

«Нет, не может быть!» Грибанов позвонил лектору, вызвал его к себе.

Все стало ясно, он не халтурщик, он не гнался за большим гонораром, нет! Просто увлекся новизной материала, поверил рассказам. Это увлечение как будто передалось и Павлу, он тоже поверил и не проверил… Подвел и себя, и редактора, а главное — газету. Газету подвел.

«Черт дернул меня», — гневно упрекал себя Павел. Он побежал к Голубенко. Тот от удивления и слов не находил. Потом вдруг крикнул, вскакивая со стула:

— Идем к Шмагину. Главное, носа не вешать, не унывать, море зеленое. У нас на флоте в таких случаях говорили: «Идем ко дну, но настроение бодрое».

— Как это получилось? — тихо спросил Шмагин Павла, обдав его взглядом строгого осуждения. — Это ведь не мелочь. Это не просто описка.

Грибанов не знал, что ответить.

— За Светенскую базу вас похвалили, и — голова кругом.

— Нет… не в этом дело.

— А в чем? Закон газетчика забыл? Сперва проверь, а потом верь.

Работать сегодня Павел уже не мог. В голове гудело, мысли неслись одна за другой. Он взял кепку и так, держа ее в руке, поплелся домой.

Аня с работы еще не возвращалась. В комнате — тихо и скучно. Павел хотел позвонить жене, рассказать о случившемся, но раздумал: «Потом, вечером». Взял гитару и тихо затянул:

Бьется в тесной печурке огонь,На поленьях смола, как слеза.И поет мне в землянке гармонь…

Пальцы не спеша прыгают по струнам, а мысли ушли далеко-далеко у Павла.