Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, история, – посочувствовал я песцу.
– Но что характерно? – поднял указательный палец Михалыч. – Характерно то, что покалеченный песец вернулся на промысел! Бедолагу изловили, обработали лапу, наложили шину, выходили, одним словом. И начальник промысла пригрозил: ежели какая сука покусится на живность, бегающую по территории промысла, – раздеру, мол, на мелкие куски. Вплоть до увольнения с работы…
– Ну а дальше? Что с песцом?
– Ну что… Вылечился, написал в газету «Пульс Ямбурга» благодарность газовикам за проявленную заботу и теперь живет в свое удовольствие на промысле на законном основании.
Михалыч засмеялся, довольный своей шуткой насчет газеты. Я выполз из мешка и ринулся к болотной луже – умываться. Вернулся я к накрытой скатерти. На ней лежали розовые ломти сала вперемешку с кусками краковской колбасы, черный хлеб, вареное мясо, копченый муксун. Снедь была густо припорошена зеленью и удобрена головками чеснока и лука. В граненые стаканы писатель плеснул водки.
– За сбычу мечт! – провозгласил Михалыч, поднимая стакан.
– За! – ответил я.
Целый день мы пили водку и стреляли по консервным банкам, много говорили о любви к женщинам и природе. К концу дня, поняв, что окончательно сливаемся с природой, завалились спать.
Проснулся я светлым солнечным днем. Настроение было отличное, тело – бодрое, голова – ясная. Хотелось подвига и любви одновременно. И побольше. И чтоб в пятом модуле, и чтоб с Ириной Африкановной – на глазах изумленной публики.
Мои фантазии прервало чавканье. Слева сидел песец и жевал остатки колбасы. Справа – Михалыч, печатал повесть на компьютере.
– Кажись, все, – радостно объявил Михалыч. – Кончил!
– О чем роман? – спросил я.
– Да так, об одном случае из охотничьей жизни тридцатых годов прошлого столетия.
Я сбегал умыться, принял из рук бытописателя стакан водки, кусок сала с хлебом и сел за монитор – читать повествование под заголовком «На кабанов в 1937 году».
«Утром 3 ноября 1937 года шофер районного Особого отдела НКВД СССР Петр Маньшин сидел в своем «воронке» с надписью: «Товары и услуги» и поджидал начальника на улице Энтузиастов. Мимо проходил опер Егоров.
– Подбросишь? – спросил Егоров.
– Залезай, только взад садись, я ведь за начальством прибыл.
Егоров долго гнездился, пристраиваясь на узкой лавке. Угомонясь, сказал тихо:
– У меня ажур.
– Да ну? – оживился Маньшин. – Где взял?
– Тебе какое дело?
– Да нет, я так. Что с меня?
– Полкабанчика и мешок рыбешки.
– Ого!
– Не хочешь – другому отдам.
– Лады! – согласился Маньшин. – Когда?
– Смоемся после развода.
Разговор прервался появлением начальника Парамонова. Это был высокий приятный мужчина, он курил папиросу и морщился от дыма.
– В отдел! – приказал начальник, жуя папиросу.
Машина запетляла по городу и въехала на служебную территорию, огражденную со всех сторон высоким забором с колючей проволокой. Маньшин покопался в моторе, подкачал баллоны, сходил и выписал путевку в МТС – починить маслонасос.
– Надолго? – спросил дежурный.
– Минут на сорок…
Выскочил Егоров, и приятели уехали. Вернувшись, Маньшин навестил начальника хозчасти и выклянчил навесной замок.
– На кой он тебе? – покосился завхоз.
– Воруют, – неопределенно ответил Маньшин.
С левой стороны, возле водительского сиденья, стоял металлический ящик, похожий на сейф. В недрах его, рядом с банками, склянками и бутылками с кислотами и другими полезными едучими смесями, хранились мелкие запчасти, патроны, граната-лимонка. Жадные руки Маньшина напихали в ящик много всякого добра. Здесь были фляжки с водкой, зажигалки, патефонные иголки, примусные головки, медные гвозди, колоды игральных карт с похабными картинками, портсигары. Тут же покоилось около десятка толовых шашек, полученных от Егорова. Маньшин аккуратно накрыл взрывчатку тряпкой, осторожно опустил крышку и навесил замок. Удовлетворенно хмыкнув, спрятал ключ в секретную щелку под сидушкой…
II…Возвышаясь над рабочим столом, Парамонов сосредоточенно просматривал секретные документы. Он курил папиросу и морщился от дыма, как от зубной боли. Покончив со сводками и донесениями, Парамонов обратился к почтовой корреспонденции. Он взял серый стандартный конверт с кривым штампом. Обратный адрес значился: г. Ныдинск, ул. Трудовая, дом 21, комната 5, Страхманюк Д.П.
Парамонов повертел конверт в тонких, желтоватых от табака пальцах, пожал плечами и вытряхнул из пакета несколько стандартных листков в клетку, исписанных убористым почерком.
«Уважаемый товарищ начальник Парамонов, – начал читать Парамонов. – Пишет Вам житель города Ныдинска, член ВКП(б) с 25-го года, почетный партийный агитатор Страхманюк Даздраперма Петровна. Хочу обратить Ваше внимание на тот непреложный факт, что несгибаемая линия нашей партии и лично дорогого великого вождя и учителя товарища Сталина, направленная на беспощадную борьбу со всякой вражеской сволочью, ведет весь советский народ от победы к победе. Мы решительно избавляемся от всякой гнилой нечисти, но разные сволочи, троцкисты-бухаринцы, отщепенцы и подонки, даже в смертельных конвульсиях и судорогах цепляются за свою смердящую жизнь, принимают умильные и слащавые позы, а потом плюют нам вслед зловонным ядом оппортунизма, отравляя сознание советских людей. Уже до нашей подрастающей смены, до детишков добрались! До каких пор (я спрашиваю Вас как коммунист коммуниста!) в нашем городе будут давать с прилавков книжонку некоего горе-сказочника Чуковского К. под названием «Муха-Цокотуха»? Книжонку этого недобитого, видно, врага открыто дают во всех магазинах, даже в сельпо дают, где керосин и веники, это возле моста, рядом с могилками. В этой горе-сказке советские люди изображаются трусливыми букашками-таракашками, испугавшимися какого-то поганого паука (по всему видать, фашиста). Это злостная пародия на наш великий народ. Так называемая сказка проповедует не только поклеп и клевету, но и закоренелый индивидуализм в лице комара, героя-одиночки. Мораль сказки горе-писаки Чуковского К. очевидна – это буржуазная, враждебная нашей идеологии мораль! Книжонка проповедует предательство интересов рабочего класса, отказ от борьбы за социалистическую революцию и диктатуру пролетариата, за коммунизм…»
Концовка письма была угрожающей: ежели он, Парамонов, не примет меры, то она, Страхманюк, дойдет до Москвы.
– Что за болты в томате, – пробормотал Парамонов, отшвырнул письмо и громко позвал: – Гаврилов!
Явился помощник – подтянутый и тонкий, как гвоздь, в начищенных до блеска сапогах, в синих выглаженных галифе, в зеленой наутюженной гимнастерке, гладко выбритый, подстриженный. Разило от него одеколоном «Гвоздика». Смотрел он уважительно и преданно.
– Что ты мне подсунул? – смягчаясь, спросил Парамонов и показал на письмо. – У меня что, дел нету?
Гаврилов смутился:
– Да она, товарищ начальник, на конверте «лично в руки» написала. В те разы я бредни ее выбрасывал во второй архив, а на этом конверте – на тебе, «в руки». Ну, я и подумал…
– Подумал-подумал… Ладно. Она что – сумасшедшая?
– Похоже. Тихая. Года два назад имя себе поменяла на патриотическое. Была Евдокия… Активистка. Работает дежурной в Доме заезжих. Характеризуется положительно… Не замужем, детей нет… Не пьет, курит папиросы…
– Так это не первое письмо?
– Третье…
– Ладно, – сказал Парамонов, делая пометку на перекидном календаре. – Тащи ее ко мне в восемь вечера.
Сказал и выругался, вспомнив про торжественное собрание партийно-хозяйственного актива района, посвященное 20-й годовщине Октября, где ему выступать с докладом. Уже неделю Парамонов пыхтел над докладом, потея и матерясь.
Вздыхая, он открыл красную папку с гербом и пересчитал исписанные листки. Их не прибавилось за ночь и было семь. А требовалось, как минимум, двадцать – чем больше, тем лучше, дело-то святое – 20-летие. Гости из управления, из обкома пожалуют – нельзя осрамиться.
Парамонов обмакнул перо в чернила, аккуратно вывел вверху чистого листа цифру «8» и приступил к теме троцкизма. Но тема не раскрывалась. Он долго морщил лоб после первых слов: «Товарищи! Наша партия…», но ничего не придумал и углубился в тексты газеты «Правда», надеясь выудить что-либо оттуда. В газете было все по-казенному, не от сердца и все не то. Парамонов завел патефон и поставил пластинку. Зазвучала речь Сталина на недавнем пленуме ЦК: «…Надо разбить и отбросить гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас будет затухать. Неужели мы не сумеем разделаться с этой смешной и идиотской болезнью, мы, которые свергли капитализм и подняли высоко знамя мирового коммунизма!»
– Сумеем, – пробормотал Парамонов. – Хорошее место для цитаты. И только. Не передирать же доклад вождя…
Измучившись и обкурившись, Парамонов собрался уж было бросить на сегодня писанину к черту, как взгляд его зацепился за серый конверт с кривым штампом. Он нерешительно вытащил письмо Страхманюк и сразу отыскал строчки, хорошо «ложившиеся» в тему. Парамонов взял перо и с облегчением написал: «Товарищи! Несгибаемая линия коммунистической партии и лично нашего вождя и учителя товарища Сталина на беспощадную борьбу со всякой вражеской сволочью ведет весь советский народ от победы к победе. Мы решительно избавляемся от разной гнилой нечисти…»
- Ядро ореха. Распад ядра - Лев Аннинский - Публицистика
- Хочется плюнуть в дуло "Авроры"... - Юз Алешковский - Публицистика
- Три часа у великого фантаста - Григорий Мишкевич - Публицистика
- Фильм о Рублеве - Александр Солженицын - Публицистика
- Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох. 1980–1990-е - Дарья Журкова - Культурология / Прочее / Публицистика
- Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода - Владимир Марочкин - Публицистика
- Кровь, пот и чашка чая. Реальные истории из машины скорой помощи - Рейнолдс Том - Публицистика
- Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода - Марочкин Владимир Владимирович - Публицистика
- В гости в люд - Мелания Геричь - Публицистика
- Основы метасатанизма. Часть I. Сорок правил метасатаниста - Фриц Морген - Публицистика