Броненосец "Адмирал Ушаков" (Его путь и гибель) - Николай Дмитриев

Японцы же в это время своими броненосцами обгоняли уже адмирала Рожественского, обстреливая его корабли и всю силу огня сосредоточив на "Суворове". "Ослябя" некоторое время удерживался в одном положении, видимо, пытаясь справиться со своими повреждениями, а на головных кораблях очень скоро начались пожары. Огненные короны обвивали мачты, по-ввдимому, это горели рубки, ростры, шлюпки, коечные сетки. Через некоторое время "Суворов" начал поворачивать вправо, и это движение мы объясняли себе желанием оказать помощь нашим крейсерам и транспортам, которым трудно приходилось от натиска японских крейсеров.

А Того в своем отчете объясняет этот момент словами: "авангард неприятеля, нажимаемый нашими главными силами, переменил курс немного вправо. Мы сконцентрировали сильный огонь по передовым неприятельским судам обеих линий. От этого неприятель взял курс на юг, затем обе неприятельские колонны образовали одну неправильную линию. Они легли параллельно нам. Броненосец "Ослябя", передовое судно левой колонны, скоро был поврежден. На нем вспыхнул пожар, и он вышел вправо из линии баталии".

Из этих слов в отчете японского адмирала видно, что наша эскадра до сего времени представлялась японцам, несмотря на поворот влево первого отряда, все же идущей в двух линия*. В остальном же отчет Того во всем сходится с тем, что я видел с мостика "Ушакова". Итак, когда "Суворов" стал склоняться вправо, за ним последовали и остальные корабли, а "Ослябя" в это время как-то сразу вышел из строя вправо и круто повернул на обратный курс, причем крен его стал быстро и заметно увеличиваться. Стало очевидно, что борьба людей с напором наполняющей судно воды стала немыслимой и что несчастный броненосец гибнет. В эти печальные минуты "Ушаков" как раз приблизился к месту катастрофы на расстояние в 5-6 каб.

Последнее время я находился на левой стороне мостика, с которой велся бой, но послышавшийся испуганный и какой-то сдавленный возглас сигнальщика: “Господи, ”Ослябя” гибнет..!.” заставил меня обернуться в правую сторону. Не дай Бог никогда больше не вцдеть русским морякам картин, подобных той, которая в этот момент открылась моим глазам и была лишь первой из целого ряда ужасов этого дня.

"Ослябя", оборотившись к нам носом, лежал на левом борту. Обнаженная подводная часть правого борта высилась как гора, и на вершине этой страшной горы кишел муравейник из людей, столпившихся и с отчаянием ожидающих своей последней минуты… И она, эта минута, не заставила себя ждать. "Ослябя" вдруг окончательно перевернулся, в воздухе мелькнули винты, киль-и все было кончено. Пучина чуждого моря равнодушно приняла свою первую жертву, и на ее сомкнувшейся поверхности лишь чернели плавающие и тонущие люди…

К месту несчастья сразу же подошли наши миноносцы и легкие крейсера и начали спасать утопающих. Спасли с "Осляби" далеко не всех потому, что погибли люди, находившиеся в момент катастрофы внутри судна, да и само спасение происходило под страшным орудийным огнем неприятеля, осыпавшего снарядами наши миноносцы.

Бывшие потом вместе с нами в Никошимском карантине кондукторы с "Осляби" рассказывали о геройском конце их командира Бэра, который не захотел расстаться со своим броненосцем и, оставшись в боевой рубке, вместе с ним пошел ко дну. На "Ослябе" до последней минуты развевался контр-адмиральский флаг. Но, предполагая, что вместе с броненосцем гибнет и адмирал Фелькерзам, на эскадре ошибались, так как потом оказалось, что адмирал вступал в Тсу-Симский бой уже лежа в гробу.

Он скончался еще 12 мая от тяжелой болезни, и никто, кроме командования, не знал на эскадре, что в момент начала бол следующего за начальником эскадры флагмана уже нет в живых и что на "Ослябе"- развевается флаг покойника. Затрудняюсь в порядке и последовательности изложить дальнейший ход боя, так как все время был занят наблюдением за появляющимся с разных сторон неприятелем и корректировкой своей стрельбы. Это было делом очень нелегким.

Ведь, в сущности, большая часть нашего боя была проведена на циркуляциях, если не эскадренных, то частых, и на самых различных ходах. "Ушакову", бывшему концевым в линии броненосцев, постоянно приходилось менять свой ход от полного до самого малого и даже давать "стоп". Частые циркуляции, о которых я только что упомянул, происходили от того, что, подходя на уменьшившего свой ход переднего мателота, командиру приходилось выходить из строя в ту или иную сторону, а затем увеличивать ход и снова вступать в кильватер.

А при таком управлении судном, при таком маневрировании и почти непрерывной стрельбе можно ли было дать башенным командирам точное расстояние и верную поправку, когда, даже стоя на мостике, нельзя предугадать, куда в последующую минуту покатится судно, и когда и без того плохо видимый противник часто выходил из угла обстрела то одной, то другой башни! Этого не произошло, если бы концевые корабли шли в строе пеленга, как рекомендуется в таком случае, и почему адмирал Небогатов этого не приказал, трудно объяснить.

Кроме того, корректировать свою стрельбу по разрывам наших снарядов, снаряженных пироксилином или бездымным порохом, почти невозможно, особенно на больших расстояниях и в массе стреляющих кораблей, когда не отличить падения своего снаряда от чужого. Совсем другой эффект получался при разрывах японских снарядов, сопровождавшихся высоким и долго стоящим в воздухе столбом брызг и водяной пыли, резко окрашенным в желтый или бурый цвет.

В этом бою мне на деле пришлось убедиться в том качестве японских снарядов, о котором не раз приходилось слышать за время войны, а именно то, что эти снаряды рвутся даже при ударе о воду. И при этом, кроме крупных кусков металла, они дают еще массу мелких осколков, которыми буквально были испещрены наши трубы и много которых мы собрали потом на мостике и палубе.

При вьщелке снарядов на будущее время у нас должно быть обращено самое серьезное внимание на окрашивание разрывов, а также на снарядные трубки, которые должны действовать безукоризненно. Но в эту войну, судя по словам японцев, наши снаряды были далеко не на высоте. На всех японских кораблях, стоявших в Сасебо, я видел много пробоин, и весьма возможно, что именно из-за бездействия трубок наши попадания не причиняли на японских судах тех разрушений, которые они наносили своими снарядами нам.

Но тот наш 10-дюймовый снаряд, который, как показывали нам японцы на крейсере "Ивате", попал в него в бою 15 мая, “добросовестно” сделал свое дело: перебил много людей и причинил огромные разрушения.Важнейшие моменты дальнейшего боя 14 мая запечатлелись у меня в памяти в следующей последовательности.

Вскоре после гибели "Осляби" (около 3 ч.) "Суворов", на которого обрушился весь огонь японцев, оказался вне строя, со сбитыми мачтами, поваленными трубами, весь окутанный густым черным дымом 01ромного пожара. Эскадра, долго имея головным "Александра Ш", не могла подойти для оказания помощи и прикрытия несчастного броненосца, который, несмотря на пожар, геройски отбивался от наседающей на него и жестоко расстреливающей неприятельской эскадры. Видимо, "Александр III" сам не мог справиться со своими авариями. Он скоро вышел из строя в левую сторону, и на борту его за неимением фалов были выброшены флаги какого-то сигнала.

Как раз в это время "Ушаков" проходил справа мимо накренившегося "Александра", и мы сразу очутились в сфере жестокого огня, т. к. японцы, видя затруднительное положение “Александра”, сосредоточили по нему огонь, и все их недолеты ложились около нас.В это время мы сразу получили две значительных пробоины в носовой части правого борта, и на “Ушакове” появились первые жертвы. Но об этом я скажу ниже.

Несмотря на массу сыпавшихся вокруг снарядов, наши сигнальщики пытались переговорить с "Александром" по семафору, но из этого ничего не вышло, равно как нельзя было разобрать и выкинутых за борт флагов.

Пропустив мимо себя всю эскадру, "Александр" перешел за нашей кормой на правую от нас сторону и стал держаться несколько позади и немного правее линии кильватера (бой в это время велся правым бортом) и шел так почти до шести часов вечера и, невзирая на крен и пожар, все время стрелял по японцам. Около 5 часов вечера "Суворов" в ужасающем виде, без труб, весь пылающий, как костер, вдруг дал ход и стал довольно быстро приближаться к эскадре. Это была страшная, душу раздирающая картина, которая навсегда останется в памяти тех, кто ее видел.

Пожар внутри корабля был так силен, что борта страдальца- броненосца казались красными от вырывающегося сквозь разные отверстия пламени. Каково же было людям, находившимся на нем, и каково должно было быть мужество этих героев, которые находили возможным управлять таким кораблем и до последней возможности отстреливаться. Дальнейшую участь "Суворова" пришлось узнать из японских газет, горячо восхвалявших его героизм.