Сказки PRO… - Антон Тарасов

Я поспешил спрятать телефон обратно в сумку, пока Федоренко снова не выкинул что-нибудь.

«А ведь действительно я сглупил, что не спросил у нее вчера про песни и сам не поискал. Да и фотографии. А ведь собирался, пока ехал домой. Какая глупость! Это лучше, чем шляться по парадным, где тебя принимают за конченого наркомана. О чем угодно думаю, только не о том, что нужно. Хотя, зачем к ней идти только за этим? Ехать далеко. Но… нет, не могу отказать, она же сама позвонила, написала, попросила. Буду на рынке, дяде Семе пирожок или пиццу в ларьке куплю, а пока будем поедать, расскажу, что приключилось со мной благодаря письмам. Не поверит, точно не поверит. Решит, что придумываю».

В тот вечер работал я усерднее обычного, управился за полтора часа с тем, что не разгребал и за все три. Заказов было на удивление мало. Или офисы перестали закупать канцтовары и ушли в виртуальное пространство, или та контора, в которой я подрабатывал, дышала на ладан. Впрочем, одно другому вряд ли могло мешать. Ничего личного, меня интересовали только деньги. Пока на меня не жаловались и исправно платили, меня все устраивало. Упаковав два десятка заказов в большие пакеты и прикрепив к ним ярлыки с номерами, суммами и адресами, я попросил разрешения уйти пораньше.

— Иди, Саша, не буду тебя держать. Завтра можешь не приходить. Жду тебя в субботу с утра, у нас наконец-то большие заказы, за завтрашний день оплатят, будем комплектовать, — начальник вертел в руках разогнутую канцелярскую скрепку. — Заказы есть, а работать некому.

— Ничего, справимся, — уверенно сказал я. — Меньше народа, больше кислорода.

Мысль о том, что я услышу как пела Лидия и пойму, наконец, в чем ее секрет, подстегивала меня. Я мечтал посмотреть и на ее фотографии, которые поленился разыскать сам. Или просто не подумал, что это возможно проверить — все, о чем мне говорила Лида, и что я воспринимал совсем не разумом. Для меня это уже был вопрос веры — верить или нет. И я верил. Как не верить в простые и понятные письма, короткие, искренние. Тем более после того как Лида просветила меня насчет них. Занятное ощущение: чувствовать, что ты причастен к семейной почти что тайне. Только Лида, ее семья и я. Тогда это чувство не давало мне покоя. Оно воодушевляло настолько, что я не замечал ни своей усталости, ни проблем, ничего того, что могло бы мне помешать.

— Здравствуй! — Лида открыла дверь, держа в руках какое-то кухонное полотенце. — А ты раньше, чем писал.

— Я не вовремя?

— Я этого не говорила, — немного обиделась она, отступила назад и спешно осмотрела себя в зеркало. — Как раз у меня все готово.

— Не голоден я, — конечно, я упрямился, и, снимая обувь, пытался выглядеть как можно более сурово и уверенно, но на нее, казалось, это не действовало.

— Я пришел песни послушать.

— Не верю, что не голоден. Раз не голоден, то и я пошутила насчет песен. И не знаю ничего. И фотографий не покажу. И не расскажу тебе ничего.

Она говорила весело, явно стараясь меня раззадорить и рассмешить. Я не понимал таких шуток, они меня раздражали не меньше, чем выходки и колкости от Федоренко, преследовавшего меня второй год подряд. Хорошо, что Лида вовремя это поняла. У меня не хватило бы сил это объяснить человеку, которого я видел в третий раз в жизни. Зачем я упрямился, грубил и все это устраивал? Сложно сказать, такой характер, и сам себе удивляюсь. Причем это у меня в основном по отношению к людям, которые никоим образом не желают мне зла. Одна надежда на их понимание и терпение.

У стены вздрагивал холодильник, высокий, почти до потолка, утыканный, как новогодняя елка, магнитиками. Мы почему-то какое-то время просто сидели и молчали. Закончилось все тем, что она поставила передо мной чашку с чаем, а сама отправилась в комнату и вернулась с маленьким ноутбуком — белым, с наклейками в виде серебряных цветочков, типично женская игрушка. Вместе с ноутбуком ею была принесена и сложенная вчетверо газета. Лида аккуратно развернула ее и достала две черно-белых фотографии.

— Вот таким был мой дедушка в молодости, — сказала она. — Хотя и в старости он был ничего себе такой и изменился мало, разве что поседел немного.

Тот, кого я представлял себе закомплексованным интеллигентом, неожиданно оказался щеголеватым типом с зачесанными назад волосами, прямым носом и большими глазами, под которыми даже на старых фотографиях можно было разглядеть едва наметившиеся мешки. Меня уже не задевало то, что мои умозаключения оказались мало что имеющими общего с действительностью.

— Нет, у тебя точно глаза дедушкины, — сказал я Лиде, возвращая фотографии. — И нос похож. А ее фото…

— Смотри, — она открыла ноутбук и пару раз ткнула пальцем по клавиатуре. — Вот Лидия Клемент, по-моему, она была очень симпатичной девушкой. И моего дедушку ты должен понять, потому что мне это сложно сделать.

На монитор падал блик, мне пришлось развернуть его к себе. Снова получилось как-то грубо, будто бы я вырываю у Лиды из рук ее компьютер и нагло тяну к себе. Хотя, она никакого внимания на это не обратила. Я сидел и всматривался в экран. На черно-белой фотографии была запечатлена совершенно обычная девушка, улыбчивая, с открытым, приветливым лицом и немного старомодной стрижкой. Впрочем, если бы фотография была не черно-белой, а цветной, то ни о какой старомодности у меня мысль и не мелькнула бы.

— Вот еще, — Лида повернула ноутбук к себе, ткнула клавишу и повернула его обратно. — Фотографий мало, у дедушки была страничка из какого-то журнала, но она давно потерялась, когда мы перебирали его книги и вещи, то не нашли. Как она тебе?

— Симпатичная, — ответил я и это единственное, что пришло мне на ум из честного и искреннего.

— И все? — Лида повернула ноутбук обратно к себе. — Я думала, она на тебя произведет впечатление. Все-таки ты не просто так вчера приехал и вернул письма. Значит, тебя зацепило, а если зацепило, то…

— Знаешь, цепляет-то не внешность. То есть внешность тоже важна. Но и остальное. Вот подумай, какая-нибудь супермодель, все мужики на нее пялятся и не могут ничего с собой поделать. А в жизни она матерится и озабочена только тем, куда ей положить новую шубу из кенгуру, ну и куда деть старых штук сто. И курит какую-нибудь дрянь, или булимичка и на таблетках.

Лида рассмеялась, фыркнула на себя и принялась снова что-то отыскивать в компьютере.

— Ну, у тебя и представления! Интересно, а что ты обо мне тогда подумал позавчера, когда пришел домой, а на кухне тебя дожидается нечто и требует вернуть ей письма, которые ты купил за свои кровные вместе с книгой. Я, правда, была не в шубе и без сигареты, и таблетки куда-то потеряла. Но ты ведь мог подумать все что угодно. А мы с тобой сдружились, и это случилось очень быстро, несмотря на твою привычку строить из себя грубияна и отвратительного типа.

— Это я-то грубиян? — взорвался я.

— А кто же еще, как не ты? Ладно, не обижайся, лучше слушай. Я сделаю погромче.

И мы стали слушать. Вернее, стал слушать я. Лида то и дело на что-то отвлекалась. А я даже боялся пошевелиться, чтобы не шуметь. Мои представления, догадки и гипотезы окончательно и бесповоротно рушились.

Я ожидал, что у Лидии Клемент окажется напыщенный поставленный голос, как у какой-нибудь артистки оперетты, громкий, даже резкий. А как я еще должен был представлять? А оказался нежный, чуть вкрадчивый, как будто она не поет, а разговаривает, улыбается. Я зажмурил глаза. Передо мной был образ, черно-белая фотография ожила, и Лидия Клемент пела для меня, смотрела мне в глаза и улыбалась. Никакого нажима, давления, неприятного чувства превосходства — думаю, что многие его испытывали, когда слушаешь, как поет кто-то, и с болью понимаешь, что твои вокальные данные и рядом не стояли. Я прослушал, затаив дыхание, одну песню, затем вторую, третью. Одна из них мне показалась знакомой, «Карелия» — ее часто поют под гитару. Затем еще песня и еще. И так с десяток, не меньше.

Лида кивнула мне, это означало: «Все? Наслушался?»

Мне бы такую тактичность! Я бы просто спросил, а потом краснел от стыда. Я отрицательно покачал головой. Звук на ноутбуке был, конечно, совсем неважный. Но разве это имеет какое-то значение, когда в восхищении слушаешь музыку? Причем слушаешь в первый раз, открываешь ее для себя, пытаешься понять, прочувствовать, сделать частичкой себя. Это потом, когда музыка становится любимой, нам хочется уловить все ее нюансы и на такое прослушивание, через слегка присвистывающий динамик ноутбука мы посмотрим свысока.

Когда песни заиграли уже по третьему разу, Лида закрыла ноутбук. От тишины стало не по себе. Я даже не сразу заметил, что музыка прекратилась, еще какие-то секунды я мысленно в себе ее проигрывал дальше.

— Ты слушал больше часа, — Лида вздохнула и протерла ноутбук салфеткой.

— Батарея села, нужно зарядить, а то завтра останусь с носом.