Сердце Дракона. Предпоследний том. Часть 1 (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой"

— Это то, чем занимается ваш дом, — протянул Хаджар. — Дом Золотого Неба… вы помогаете бессмертным рожать детей.

— Рожать детей… — повторил Харлим. — Мы создаем новые жизни, генерал. И помогаем тем, кто отказывается от пути развития, найти новый смысл в их бесконечном существовании.

И тут, наконец, все стало понятно.

— Дом Ярости Клинка — он был против этого, — мысли забежали в сознании Хаджара едва ли не табунном встревоженных коней. — Тень в Балиуме рассказывал, что бессмертный не должен иметь детей, что единственный путь — это развитие и… они убивали младенцев?

К этому моменту они с Харлимом уже пресекли городок, вышли с его северной стороны, и становились около старинных развалин, едва проглядывавшихся полуразрушенными остовами и колоннами сквозь зеленый покров молодой травы.

— Если бы это было так, то их бы уничтожили еще до гнева Короля, — тяжелым тоном произнес Харлим. — Но в общих чертах ты верно догадался. Дом Ярости Клинка был против того, чтобы бессмертные создавали потомство. И они уничтожали Семена — так мы называем будущих детей, пока те находятся в стадии поглощения энергии для будущего рождения.

Хаджар не знал, что думать на этот счет. Для него не было разницы между тем, что озвучил Харлим и… детоубийством. И не было в мире, не важно — смертном или бессмертном, большего греха, чем детоубийство. Двери дома праотцов даже не откроются перед лицом того, кто покрыл себя этой грязью. И вечное забвение ждет имя подобного отступника.

Но в то же время…

Тот Бессмертный, вернее — его тень в Балиуме, он ведь не был бесчестен и путь его был прям и верен себе. Он не был похож на детоубийцу. Да и сам факт того, что Пепел уничтожил Дом Ярости Клинка не так давно (по меркам бессмертных, разумеется)… нет, что-то здесь было не чисто.

Глава 1826

— Я не ожидал, что ты, Хаджар, дашь клятву поклониться стеле, — продолжил Харлим. Старик стоял на границе развалин, не ступая на территорию, как несложно догадаться, Дома Ярости Клинка. — несмотря на то, что это довольно распространенный обычай. Большинство теней бессмертных просят об этом тех, кто получил их Наследие, дабы слава дома не прерывалась.

Хаджар шел среди высоких трав, касаясь ладонями шероховатых поверхностей каменных остовов. Он без труда определил тренировочную площадку, где еще остались развалины големов, запечатлевших на себе порезы мечей.

В прошлом, при взгляде даже на самый мимолетный, не скрытый времен порез, оставленный здесь эпохи тому назад, Хаджар немедленно погрузился бы в длительную медитацию — настолько глубокие мистерии застыли на кромке лезвий тех, кто тренировался здесь.

Да чего уж там — если бы не три сотни лет тренировок на пути до Врат Бессмертных — и Хаджар тоже бы если бы и не начал медитировать, то нашел бы оттиск вдохновения.

Теперь же и сам генерал обладал силой меча, превосходящей многие и многие ступени мастерства даже тех, кто обитал в стране Бессмертных.

Он миновал останки домов, безмолвными скелетами легшими на землю, укутанные эфемерной почвой, лишь старающейся казаться рыжей землей, обрамленной лентами трав. Хаджар миновал простой общий дом, далекий от помпезности дворцов и богатых крепостей. За столько веков жизни, генерал научился отличать здания даже по их фундаменту.

Ему не требовалось видеть Дом Ярости Клинка воочию, чтобы ощутить ту скрупулезную аскетичность, что пестовалась здесь в идущих по пути Дома.

Детоубийцы? Те, кто раз за разом уничтожал Семена, что заботливо взращивал дом Золотого Неба, снискав славу и уважение по всей стране?

Почему-то это не укладывалось в разуме Хаджара. Та Тень бессмертного в горах Балиума… она не только отринула устои и пожертвовала собой, чтобы обучить Хаджара и передать тому свои честь и достоинства, но и скрыла все детали и факты от своего ученика, что могли бы столкнуть того с намеченного пути.

Генерал не встречал того Бессмертного при жизни и даже не знал его имени, но за свою жизнь он мог на пальцах пересчитать сколько еще он встречал столь же достойных воинов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Хаджар продвигался все глубже, пока посреди руин не увидел осколок скалы, явно поставленный здесь в столь давние времена, что даже в краю, где песок из часов никогда не опускался в нижнюю чашу, этот осколок скалы покрылся мхом и вереницами щербатых морщин.

Генерал подошел ближе и, присмотревшись, увидел сотни и тысячи порезов от мечей, сабель, кинжалов, топоров. Они сплетались в сложной паутине отметин, оставленных каждым из тех, кто когда-либо носил эмблемы дома.

Хаджар подошел ближе и дотронулся ладонью до камней и тут же резкая вспышка боли взорвалась где-то около затылка.

* * *

Под бледным небом одинокая фигура мужчины средних лет возвышалась среди просторов колышущейся волнами зеленами. Его поза была спокойной, а лицо безмятежным. И даже покрытое шрамами тело, явно не принадлежащее пахарю или пастуху, не внушало ни тревог, ни переживаний.

Его одежда, хотя и простая, отличалась элегантностью, которая перекликалась с той силой, которую он излучал. В руках он держал меч, лезвие которого мерцало под лучами солнца, отражая незапятнанную синеву неба.

Мужчина не просто держал клинок, тот казался продолжением его собственной руки. Когда он двигался, в его движениях чувствовалась грация и ритм, и каждый следующий взмах плавно перетекал в следующий. Последовательность стоек напоминала тщательно поставленный танец, ритм которого диктовался тихой мелодией его воли. Не было ни лишней спешки, ни нарочитой резкости. Его движения таили в себе плавность летящего пера и казались неторопливыми, отражая спокойную безмятежность раскинувшегося поодаль озера.

Но при этом каждый его шаг, каждый поворот, каждый взмах руки обладали поразительной точностью. Его тело без усилий переходило из одной стойки в другую как если бы мужчина не обладал костями и мышцами, а состоял из незримого ветра, застывшего в гармонии с окружающим миром. И он — Ветер отвечал на его плавность, закручиваясь и распускаясь бутонами невидимых цветков вокруг мечника; как бесплотный партнер в танце, следуя ритму воина.

Кто бы не стоял на лугу — он был единым целым с окружающей действительностью.

Перед фехтовальщиком лежал обломок скалы, единственный и молчаливый зритель уединенной практики.

Время от времени мужчина опускал меч, чтобы ударить по камню. И в этом ударе не было ни грубости, ни стремления к разрушению. Вместо этого каким-то образом рождалось чувство благоговения и глубокого уважения. Как будто воин просил у камня дозволения использовать того в своих тренировках. Камень, в свою очередь, принимал прикосновения клинка со стоическим молчанием, с честью выдерживая натиск тренирующегося.

Каждый взмах меча, каждая удар по камню выполнялись с предельным уважением и смирением. Воин не стремился разрушить или как-то по особенному надсечь камень.

Все, чем был занят воин — лишь практиковал своё искусство. Не для того, чтобы навязать миру свою волю, а чтобы слиться с ритмом существования и привести свой мятежный дух к гармонии с окружающим миром.

Человек, его меч, ветер и скала — все они, казалось, существовали в порыве общего единства, симфонии взаимного уважения и сосуществования. Его тренировки давно уже стали не просто демонстрацией боевого мастерства, да и кому его, здесь, в дали от Седьмого Неба, демонстрировать.

Нет-нет.

Для отставного генерала все это уже давно стало частью образа жизни. Той философии гармонии и понимания, что открылась ему не так давно и которую он назвал Терной.

Он и сам не знал, что означало это словно.

Путь. Честь. Достоинство. Привязанность. Гордость. Гордыня. Ненависть. Боль. Печаль. Совесть.

Жизнь…

Он пытался лучше понять то, что открылось его сознанию. И для этого выбрал верный меч, камень с обрыва далекой северной скалы, и старого друга — ветер северных долин, что с рождения дул на его мертвый ствол, когда он являлся лишь деревом, пророщенным на мертвой земле и не было ни богов, ни звезд, ничего.