Загадки творчества Булата Окуджавы: глазами внимательного читателя - Евгений Шраговиц

Поэзия Окуджавы тесно связана с русской культурной традицией, и, обсуждая его стихи, мы должны привлекать для анализа другие литературные источники, от которых он предположительно отталкивался. В полной мере это относится и к стихотворению, которое мы рассматриваем.

В отечественных стихах описания и упоминания портного имеют историю, уходящую в XVIII век. Одни поэты изображают его ремесло, других портной интересует как бедняк, третьи вводят его в произведение как фигуру метафорическую. В последнем случае у метафоры нет единого значения для всех текстов, в которых она встречается. У Жуковского в «Объяснении портного в любви» (1800) присутствует лирическая метафора: «Уж выкройка любви готова,/ Нагрето сердце как утюг», а у Вяземского («Всякой на свой покрой») есть строчка: «Вольтер чудесный был портной»… А в «Сатире на прибыткожаждущих стихотворцев» Хемницера (1782) с портным сравнивается поэт: «Тот шилом строчку сшьёт, а этот шьёт иглой». Беглые упоминания о портном появлялись у многих, включая Пушкина, Некрасова, Кузмина, Пастернака.

Что касается Окуджавы, то у него тема портного и одежды встречается часто, причем упоминание одежды выполняет две функции: в одном случае предмет одежды может служить деталью к образу, как в строчках: «Она в спецовочке такой промасленной», или: «потёртые костюмы сидят на нас прилично», или: «Пальтишко было лёгкое на ней»; в другом – он играет роль метафоры; примером могут служить слова: «Дождусь я лучших дней и новый плащ надену» или тот же «Старый пиджак».

Обсуждая тему одежды в русской литературе, нельзя обойти гоголевскую «Шинель». И кто только не называл «Шинель» лейтмотивом своего или чужого творчества! В случае «Старого пиджака» параллель с «Шинелью» проводится довольно легко. Диспозиция в «Старом пиджаке» примерно та же, что в «Шинели», которая начинается с описания попыток перешить старую шинель, в то время как у Окуджавы перешивается пиджак. В обоих случаях в произведении присутствуют Заказчик, Портной и

Вещь, которую нужно переделывать. Кроме сюжетной близости, можно отметить сходство приемов. Рассматривая особенности сказа в «Шинели», Б. М. Эйхенбаум отмечал: «Приём доведения до абсурда или противологического сочетания слов часто встречается у Гоголя, причём он обычно замаскирован строго логическим синтаксисом и поэтому производит впечатление непроизвольности»[77]. Как пример он привёл слова о портном Петровиче, который, «несмотря на свой кривой глаз и рябизну по всему лицу, занимался довольно удачно починкой чиновничьих и всяких других панталон и фраков». В «Старом пиджаке» сочетание строк «.. едва лишь я пиджак примерю – /опять в твою любовь поверю…» вполне можно считать противологическим. При этом, как отмечал Ю. Тынянов, «главный приём Гоголя – система вещных метафор»[78]. Тынянов обращает внимание читателя гоголевского текста на то, что автор сравнивает шинель «с приятной подругой жизни»: «и подруга эта была не кто другая, как та же шинель, на толстой вате, на крепкой подкладке без износу». Но больше всего «Шинель» и «Старый пиджак» сближает комизм описания, который заключается «в невязке двух образов, живого и вещного»[79]. Тынянов замечает: «Приём вещной метафоры каноничен для комического описания»[80]. В сознании персонажа Окуджавы (портного) перекройка пиджака обещает удачи в жизни («сулит мне новые удачи»), а примерка перешитого пиджака предполагает возвращение веры в любовь – и в этом есть большая доля юмора. У Гоголя в «Шинели» «мелодраматический эпизод использован как контраст к комическому сказу»[81]. «И закрывал себя рукой бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своём, видя, как много в человеке бесчеловечья…», а сразу же после этого эпизода идет контрастирующий с ним снижающий мотив. «Гоголь возвращается к прежнему – то деланно деловому, то игривому и небрежно болтливому тону, с каламбурами…»[82].У Окуджавы в строчках «…опять в любовь твою поверю/ Как бы не так! Такой чудак» тоже налицо мелодраматический поворот, контрастирующий с шутливой концовкой.

Самым близким к «Старому пиджаку» и по идее, и по образности, и по времени появления представляется стихотворение Г. Иванова «Портной обновочку утюжит» из цикла «Rayon de Rayonne»[83]. Творчество Г. Иванова оказало большое влияние на Окуджаву и прослеживается во многих его стихах и песнях разных периодов, включая такие известные песни, как «Шарманка-шарлатанка», «Батальное полотно», «Неистов и упрям…» и других песнях и стихах. Поэтому сходство «Старого пиджака» со стихотворением Г. Иванова, – как мы увидим, не только тематическое, – конечно же, не случайно. В тексте Г. Иванова, в свою очередь, прослеживаются связи и с русскими литературными источниками, о которых мы говорили, и с прозой его близкого друга Мандельштама, что особенно заметно. В «Египетской марке» тема портного возникает многократно начиная со второй страницы. У Мандельштама есть сравнение «портной – художник», упоминание таких атрибутов портновского ремесла, как «обновка», «утюжка», «шипящий утюг», метафора «портняжить» применительно к стихам, – все это используется и Г. Ивановым в приведенном ниже тексте:

Портной обновочку утюжит,Сопит портной, шипит утюг,И брюки выглядят не хужеЛюбых обыкновенных брюк.

А между тем они из воска,Из музыки, из лебеды,На синем белая полоска —Граница счастья и беды.

Из бездны протянулись руки,В одной цветы, в другой кинжал.Вскочил портной, спасая брюки,Но никуда не убежал.

Торчит кинжал в боку портного,Белеют розы на груди.В сияньи брюки ИвановаЛетят и – вечность впереди.

А. Арьев в примечаниях к сборнику «Стихотворения» называет сюжет этого текста «сюрреалистическим» и высказывает такую мысль: «Заменив портного на «поэта», обнаружим связный текст о художнике, создателе произведений искусства, оплачивающем жизнью свой прилежный, но бездумный профессионализм»[84]. Мы не можем понять, на чем базируется замечание Арьева о «прилежном, но бездумном профессионализме», но в остальном присоединяемся к его утверждениям. К ним мы хотим добавить, что в стихотворении Иванова прослеживается связь с уже упоминавшимся «Объяснением портного в любви» Жуковского, где, кроме цитированных выше, есть строчки: «И выгладь дух измятый мой» и «Умрет несчастный твой портной!».

Сюрреалистический характер стихотворения Г. Иванова опять же вызывает желание завести разговор о «Шинели». В первую очередь приходит на ум эпизод, в котором после смерти Акакия Акакиевича появляется его призрак, описанный в юмористическом тоне. Очень важно, что, следуя гоголевской традиции, Г. Иванов превратил «вещную» метафору в ироническую аллегорию – аллегорию судьбы поэта, выполненную в гоголевской фантасмагорической манере. В ней за поэтом скрывается портной, за брюками – его творения, которые в «сияньи» летят в «вечность», а за кадром еще убийца-судьба, от которой не убежишь.

«Старый пиджак» послужил предметом рассмотрения в статье А. Жолковского «“Рай, замаскированный под двор”: заметки о поэтическом мире Булата Окуджавы»[85], впервые опубликованной в 1979 году. Метод инвариантов, примененный к текстам Окуджавы в этой статье, насколько нам известно, Жолковский перестал использовать позднее в работах о поэзии. Но статья многократно переиздавалась, в последний раз в 2005 г.; очевидно, автор не усомнился в положениях, к которым привел его анализ.

Поскольку обсуждение правомерности приложения метода инвариантов к исследованию поэтического мира лирического поэта выходит за рамки настоящей работы, мы остановимся только на результатах анализа конкретного стихотворения «Старый пиджак», разобранного в статье А. Жолковского, так как именно оно является объектом нашего внимания. В качестве литературных предшественников «Старого пиджака» А. Жолковский называет две песни Беранже, известные в России в нескольких переводах[86]. Вот как А. Жолковский описывает эти стихи: «В обоих текстах фрак метонимически представляет поэта, символизируя его любовные и социальные успехи и неудачи. Особенно близок к Окуджаве потёртый старый фрак, заштопанный героиней и сопровождающий поэта в могилу. В более широком плане “Старый пиджак” можно считать ещё одним выходцем из гоголевской “Шинели”»[87]. Очевидно, А. Жолковский решил, что в тексте Окуджавы старый пиджак играет ту же роль и обладает той же символикой, что и фрак у Беранже, и учитывал эту гипотезу, анализируя текст Окуджавы методом инвариантов. Однако между песнями Беранже и русскими стихами, включая «Старый пиджак», есть одно существенное различие: в произведении Окуджавы, так же как и в стихотворении Г. Иванова, кроме предмета одежды, фигурирует Портной, или поэт, а это объединяет их и с прозой Мандельштама, и со стихами Жуковского и Хемницера. Жолковский не обратил внимания на этого персонажа, что стало главной причиной ошибок в интерпретации «Старого пиджака».