Очерки по истории Вселенской Православной Церкви - Дворкин А.Л.

Определение Православия, найденное в кодексах Феодосия и Юстиниана, было результатом сложного отборочного процесса между соперничающими христианскими группировками. К 451 г. (Халкидонский Собор) Православие значило веру Никеи в понимании каппадокийцев и веру Афанасия и Кирилла Александрийских, преломленную через призму Халкидона. В теории все несогласные юридически исключались из Церкви и общества. Против них принимались весьма суровые законы. Еретические сообщества запрещались, их церкви отбирались, а собственность изымалась.

На практике все было не совсем так. Например, готы были арианами, но готские воинские части оставались имперской гвардией, а готы, завоевавшие Западную империю, до начала походов Юстиниана были дипломатическими партнерами Империи. Их правители получали из Константинополя высокие придворные титулы. Не менее половины всего населения Востока Империи составляли противники Халкидонского Собора. Просто запретить их было невозможно. Приходилось применять к ним умеренность и дипломатию.

Численно небольшая, но интеллектуально влиятельная группа несториан не была столь удачливой. После осуждения собором 431 г. они были "лишены имени христиан" и вынуждены эмигрировать в Персию, где объединились с местной сироязычной общиной. Так началась их долгая история выживания в самых враждебных обстоятельствах, но и великого миссионерского похода в страны Востока.

4. Можно много говорить о росте социального статуса клириков и их влияния. Нападение на священника приравнивалось к государственному преступлению, а сами они были ответственны только перед епископским трибуналом. Статус клирика вскоре сделался несовместимым с другими профессиями: император Валентиниан III опубликовал новеллу, в которой клирикам запрещалось заниматься мирскими профессиями; в противном случае они лишались своих привилегий. Хотя этот указ касался только Запада, да, похоже, и там не применялся повсеместно, он показывает, что не только епископы, но и все клирики добились экономической независимости. Неизбежно возникли и ограничения для рукоположения: запрещалось рукополагать рабов и колонов, а городские домовладельцы, прежде чем стать клириками, должны были выполнить все свои гражданские обязанности.

Однако было бы ошибкой считать, что клирики использовали свое привилегированное положение для личного обогащения: прежде всего оно давало им возможность оказывать влияние на общество и "гуманизировать" его. Им было даровано право вступаться за обвиняемых и осужденных преступников и добиваться милосердия. Кроме того, епископы могли использовать свой нравственный престиж в государственных делах. Вспомним епископа Антиохийского Флавиана, который добился прощения от Феодосия для жителей своего города после мятежа, в ходе которого были опрокинуты статуи императора. Дерзновенное и смелое поведение Флавиана в этом эпизоде подвигнуло многих язычников обратиться в христианство. Заботой о задавленном налогами населении и острой заинтересованностью социальными вопросами были известны такие епископы, как великий свт. Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский (398-404), свт. Иоанн Милостивый – халкидонский патриарх Александрии (611-619) и, на Западе, свт. Мартин Турский (371-397).

Многие историки любят смаковать нравственные компромиссы, связанные с союзом между Церковью и Империей, и забывать о свидетельстве Церкви и о добре, приносимом бескорыстными христианскими клириками. Сомневаться в искренности христианской веры императоров – значит отрицать историческую реальность. Вступив в союз с Империей, Церковь доказала, что она не секта, открытая лишь для немногих. Она восприняла "вселенскую" ответственность за общество во всей его полноте. И в течение всех средних веков история Церкви – это история не только неудач, но и блистательных побед, одержанных не столько самой "системой", сколько конкретными святыми, которым удалось использовать ее (систему) в духе Евангелия.

Когда христианство сделалось официальной государственной религией Империи, ее экономическая и социальная системы не изменились. Административные и экономические структуры, учрежденные Диоклетианом и подтвержденные Константином, остались теми же, и христиане не считали, что должны их менять. Но эта "слабость" социальной активности тогдашних христиан, столь разительно контрастирующая с бурной деятельностью христиан нынешних, была не просто "пассивностью" или "безразличием", а убежденностью в эсхатологическом измерении сущности христианства. Стоя перед Пилатом, Христос заявил: "Царство Мое не от мира сего" (Ин.18:36). Главная задача христиан, следовательно, была не продвигать реформы или улучшать имперскую структуру, а, скорее, свидетельствовать о присутствии грядущего Царства посреди падшего мира.

5. Римская империя, включавшая в себя всю Европу к западу от Рейна и к югу от Дуная, Британию, Испанию, Северную Африку, Египет и Ближний Восток, не подавляла местные культуры и языки, но включала их в единую юридическую и административную структуру, где фактически преобладали два языка: латинский в административной и судебной сфере и греческий – язык интеллектуального общения.

Церковь также была универсальна (вспомним чудо Пятидесятницы, когда каждый народ услышал Евангелие на своем языке), но никогда не соглашалась на какое-либо каноническое или юрисдикционное разделение, базирующееся на этнических или культурных различиях: все христиане, живущие в одном месте, должны были быть объединены под одним епископом, который, в свою очередь, был членом епископского синода провинции. Такая территориальная организация, в принципе, сохраняется и сегодня.

Таким образом, между Римской империей, культурно разнообразной, но единой административно, и Вселенской Христианской Церковью, также терпимой к культурному плюрализму, но ставящей в основу территориальное единство, было, можно сказать, структурное родство, сделавшее союз между ними еще более естественным.

Однако к V в. римский универсализм постепенно разваливался. Все новые и новые волны нашествий варваров (т.е. народов, не знающих латинского или греческого языков) накатывались на Западную империю. В 410 г. Рим был взят и разгромлен готом Аларихом, а в 476 г. город пал окончательно, и Западная Римская империя перестала существовать. Империя сохранилась на Востоке, но имперская идея продолжала жить и на Западе.

Варвары в то время или уже были христианами, или быстро ими становились. Они очень хорошо знали, что селятся на имперской территории. Идея вечной и всеобщей Империи уже стала неотъемлемой частью тогдашней христианской цивилизации, поэтому Церковь сделалась тем каналом, через который римские идеи, римские законы и даже власть римских императоров, пребывающих в Константинополе, утверждались на Западе. Идея христианского мира, объединенного как одна Вселенская Церковь, но допускающего в своих границах культурный плюрализм, осталась идеологической основой общества. Однако уже в V в. практические приложения этой идеи на Западе и на Востоке были разными.

Итак, к концу V в. в Испании обосновалось Визиготское королевство, в Италии – Остроготское. Вандалы заняли Африку и средиземноморские острова, бургунды и франки – Галлию, англы и саксы – Британию. Мы называем только основные варварские государства. В отличие от гуннов (монгольского народа, разбитого римским генералом Аэцием в 451 г.), чья победа, наверное, означала бы конец римской цивилизации, германские варвары хотели стать римлянами.

Это их стремление к более высокой цивилизации облегчалось тем, что император жил в далеком Константинополе и не мог напрямую контролировать их. Ему оставалось лишь присваивать варварским правителям придворные титулы и рассматривать их как представителей своей власти на Западе.

За исключением франков, все варварские государства восприняли, по крайней мере отчасти, юридическую систему, институции, искусство и язык Рима и Византии. Об этой тенденции свидетельствуют, например, знаменитые равеннские мозаики, заказанные визиготским королем Теодорихом.

Конечно, со временем Запад все больше "варваризировался", но до того, как это случилось, культурный вакуум, созданный исчезновением римской культурной элиты (частично языческой), был заполнен христианским священством, которое вскоре осталось практически единственным грамотным слоем общества. Латынь была единственным языком, использовавшимся официально Церковью на Западе. И так как духовенство часто обращалось за помощью к единственной апостольской кафедре на Западе, которая, кстати, также была и кафедрой старой имперской столицы, престиж Римского епископа возрастал. Он стал восприниматься как своего рода хранитель культурного и политического наследия Римской империи, а также как источник апостольской власти и апостольского преемства. Можно сказать, что история христианского Запада в начале средневековья – это пример того, как победители были побеждены превосходящей культурой побежденных. И в случае с германскими варварами Церковь сыграла в этой победе центральную роль.