Очерки по истории Вселенской Православной Церкви - Дворкин А.Л.

Интересно, что модель, описанная Евсевием и повсеместно принятая с тех пор, – это не эллинистический монарх, диктующий божественные откровения, но соборность: цель императора – обеспечить законный, организованный и упорядоченный триумф большинства. Именно в этом контексте следует воспринимать слова Евсевия о епископском достоинстве императора; никто и не трактовал их в сакраментальном смысле. Когда в 431 г. Феодосий II писал указания графу Кандидиану на III Вселенский Собор в Эфес, он приказывал ему "держаться подальше от проблем и споров касательно веры или догматов, ибо нежелательно, чтобы тот, кто не принадлежит к собранию святых епископов, вмешивался бы в церковные вопросы и дискуссии". Более того, аналогия с епископом предполагала ограничение власти императора: епископство не означало непогрешимости: да, император мог быть особым "другом Бога", но в собрании епископов он был одним из многих.

Итак, все христиане признавали ведущую роль императора в жизни Церкви, хотя никто не считал его непогрешимым. Такое отношение к императору существовало в равной степени на Востоке и на Западе, и ни один Папа римский не ставил эту точку зрения под сомнение. Более того, справедливости ради нужно отметить, что западные отцы обращались к императорам куда более в возвышенных терминах, чем их восточные коллеги. На Востоке императоры, выступающие за то, что признавалось Православием, награждались божественными и священными титулами, но те, кто поддерживал еретиков и гнал православных, объявлялись тиранами. Постепенно развившаяся разница между Востоком и Западом объяснялась тем, что на Востоке имперский "Новый Рим" существовал еще многие столетия, в то время как на завоеванном варварами Западе идея римского верховенства постепенно, но неизбежно нашла новое воплощение в личности "апостольского" епископа Римского.

XVI. Церковь: устройство и богослужение

Литература: Meyendorff, Imperial Unity; Chadwick; Болотов; Previte-Orton; Ostrogorsky, History of the Byzantine State; Шмеман Прот. Александр. Введение в литургическое богословие. Париж, 1961.

1. В V в. повсеместно принятая модель местной церковной структуры подразумевала лидерство единого епископа, которому помогало собрание пресвитеров и группа диаконов. Эта структура никогда не была особо оговорена или сформулирована ни одним авторитетным лицом, и терминология, описывающая церковные служения в Новом Завете и у ранних отцов, достаточно непоследовательна. Но факт, что "тройческое служение" епископа, пресвитеров и диаконов выстояло нападки гностиков, монтанистов, новатиан, донатистов и позже мессалиан – а все эти движения ставили под сомнения объективный, сакраментальный характер этого служения, – является самым убедительным знаком того, что церковные структуры основывались не только на произвольных или дисциплинарных соображениях и не просто на обычае – но что они отражали саму природу Церкви. Это не значит, однако, что существовало абсолютное единообразие в том, как епископы, священники и диаконы исполняли свои функции, и что новый порядок, установленный Константином, не принес с собой серьезных перемен. После 320 г. угроза первоначальной структуре Церкви пришла не со стороны сектантов-харизматиков, как в ранние времена; теперь она пришла в виде искушения отождествить деятельность Церкви с юридической административной моделью римского общества.

Уже к III в. епископы более не были единственными регулярными совершителями Евхаристии – их служение стало служением учительства и управления несколькими евхаристическими общинами. Вначале епископ возглавлял каждую, даже весьма малую, общину. Согласно одному из ранних канонов, для выбора епископа требовалась община числом не менее 12 взрослых человек (значит, иногда епископа хотели и меньшие группы). Община, пригласившая к себе св. Григория Неокесарийского, изначально составляла 17 человек. В африканской Церкви еще во время Константина каждая сельская община возглавлялась епископом.

К IV в. епископское служение уже было прочно связано с городом – административным и социальным центром, от которого зависела прилегающая сельская местность. Следовательно, требования к епископам стали повышаться. За исключением Константинопольского епископа, имперские власти практически не вмешивались в выборы архиереев. Процедура выборов была следующей: духовенство и миряне епархии избирали трех кандидатов, а митрополит и епископы ставили одного из них. Известен также и обратный вариант: епископы предлагали трех кандидатов, и миряне выбирали одного из этих трех. Но, в любом случае, участие в выборах мирян считалось необходимым. Избранный епископ, как правило, уже никуда не переводился. Переводы из одной епархии в другую были запрещены канонами: вспомним св. Григория Богослова и его Сассимы.

В результате в каждом городе епископ, которого практически невозможно было оттуда убрать, облеченный юридической властью, обладающий значительными финансовыми средствами и управляющий рядом благотворительных учреждений, часто, будучи единственным местно избранным должностным лицом, делался как бы воплощением городского самоуправления и идентичности.

Епископ управлял священниками, диаконами и церковнослужителями. Все они обычно набирались из местного среднего класса, и в первую очередь из земле- и домовладельцев, что усиливало концепцию местной Церкви. Такое постоянство местной клерикальной администрации обеспечивало преемственность в кризисные времена. Единство Церкви зависело от вероопределений, выработанных на епископских соборах, и императоры активно содействовали не только их созыву, но и обеспечению исполнения их решений. Это подразумевало высылку принадлежавших к оппозиции епископов. Никто не подвергал сомнению это право императора – ни св. Афанасий, отправленный в ссылку Константином и затем Констанцием, ни даже папа Лев, считавший ссылку еретиков священной обязанностью императора. После Халкидонского Собора правительство расширило сферу своих полномочий и стало также назначать халкидонских епископов в монофизитские районы, действуя, таким образом, против воли клира и мирян многих восточных городов, в особенности Александрии.

Постконстантиновский период характеризовался резким увеличением числа клириков, возросшими церковными доходами и новой ролью Церкви в управлении многочисленными благотворительными и социальными институтами. Священники обычно занимались богослужебными делами, проповедью и учением. Диаконы, помимо того, что они разносили причастие больным, исполняли административную и социальную работу. Иногда они были весьма влиятельны. Св. Лев (будущий Папа римский), например, еще будучи диаконом, получал письма от св. Кирилла Александрийского, а в 440 г. он, по совету имперского двора в Равенне, был направлен с дипломатической миссией в Галлию…

Кроме того, сильно развился институт церковнослужителей, также игравших значительную роль в церковной жизни. В новопостроенном в 537 г. соборе св. Софии в Константинополе было 60 священников, 100 дьяконов, 90 иподьяконов, 110 чтецов, 25 певцов, 100 привратников и 40 дьяконис.

С начала христианства епископами или священниками могли становиться лишь безбрачные или одноженцы (моногамные) мужчины. Безбрачные женщины или вдовы могли стать диаконисами. Их функция была – помогать при крещении женщин и при подготовке их к крещению. На Западе диаконисы исчезли к VI в., а на Востоке продержались до позднего средневековья. Их рукоположение было сходно с диаконским рукоположением.

К концу VII в. наметились две тенденции: на Западе предпочитали целибатное (безбрачное) духовенство (хотя строго начали вводить целибат лишь спустя еще несколько веков). В этом сыграли роль как августиновский взгляд на греховность физической близости, так и развившаяся на Западе практика ежедневного служения евхаристии, неизбежно подразумевавшая воздержание. На Востоке священники и дьяконы были моногамны; епископами ставили целибатных или вдовых мужчин. На Востоке епископский целибат был закреплен в гражданском законодательстве Юстинианом в VI в.; церковный канон был принят лишь на Пято-Шестом (Трулльском) Соборе в 692 г. Следует отметить, что на Востоке целибат и воздержание воспринимались не как сохранение ритуальной чистоты, а скорее как аскетическое предвосхищение эсхатологической парусии, где не будет "ни мужеска ни женска". Наиболее подходящим контекстом такого аскетизма виделась прежде всего монашеская дисциплина.

2. Следующий вопрос, на который необходимо обратить внимание, – это развитие местных церковных центров. В ранней Церкви еще не выкристаллизовались организации выше уровня евхаристической общины. Но при этом местные церкви всегда ощущали особое чувство единства друг с другом. Вначале особым престижем пользовалась Иерусалимская церковь. Во время св. Иринея или Тертуллиана стремление к единству в рамках повсеместно сохраняемого апостольского предания требовало частых контактов между церквами. Более того, для епископской хиротонии было необходимым собрание нескольких епископов. Церкви, основанные апостолами (на Востоке – Эфес, Смирна, Фессалоники, Антиохия и многие другие, на Западе – только Рим), пользовались особым уважением из-за их роли в сохранении апостольского предания.