Очерки по истории Вселенской Православной Церкви - Дворкин А.Л.

Одного и Того же Христа, Сына, Господа Единороднаго, познаваемым в двух природах неслитно, непревращенно, неразделимо, неразлучимо.

(При этом) разница природ не исчезает через соединение, а еще тем более сохраняется особенность каждой природы, сходящейся в одно Лицо (рсьущрпн) и в одну Ипостась.

(Учим исповедовать) не разсекаемым или различаемым на два лица, но Одним и Тем же Сыном и Единородным, Богом-Словом, Господом Иисусом Христом:

Как изначала о Нем (изрекли) пророки и наставил нас Сам Господь Иисус Христос и как предал нам символ отцов наших".

Ядром этого определения являются 4 апофатических наречия: неслитно, непревращенно – против монофизитства; неразделимо, неразлучимо – против несторианства. Слова все отрицательные: что может сказать человеческий язык о тайне Личности Христовой? Но это отрицательное определение имеет неисчерпаемый религиозный смысл: оно навеки ограждает, описывает, выражает то, что составляет саму сущность христианства, саму радостную тайну Евангелия. Бог соединился с человеком, но в этом соединении человек сохраняется во всей своей полноте: он ни в чем не умален. И вот – в нем полностью Бог: одна личность, одно сознание, одно устремление… Халкидонский догмат дал человечеству новое измерение; его подлинная мера – Богочеловечество. Бог приходит к человеку не для того, чтобы умалить его, а чтобы Божественную Личность сделать личностью человеческой.

Выражение "в двух природах", которое так и не приняли кирилловцы, было взято из томоса, куда, в свою очередь, оно попало из блж. Августина. Монофизиты ссылались на формулу Кирилла: "Одна природа". Умеренные согласны были на выражение "из двух природ". Но определение "в двух природах" стало для них камнем преткновения.

Во всяком случае, были вновь анафематствованы и Несторий, и Евтих.

25 октября на Собор явились Маркиан и Пульхерия. Орос – вероопределение – был подписан в их присутствии. Подписали его почти все присутствовавшие – около 350 делегатов, т.е. на 150 человек меньше, чем общее число собравшихся. Очевидно, многие, не желая подписывать такой документ, бежали с Собора. Несколько александрийских епископов буквально умоляли собравшихся не заставлять их подписывать орос, так как они опасались за свою жизнь по возвращении в Александрию.

В протоколе зафиксированы восклицания: "Мы все так веруем! Мы все согласны! Мы все подписали единодушно! Это вера отеческая, апостольская, православная! Слава Маркиану, новому Павлу, новому Константину, новому Давиду! Ты – мир мира! Ты утвердил веру православную! Многие лета императрице! Ты – светильник веры православной! Тобой царит мир повсюду! Маркиан – новый Константин, Пульхерия – новая Елена!"

Эти восклицания вполне сравнимы с уже упомянутыми нами возгласами: "Петр глаголет устами Льва". И в этом случае также следует сделать ссылку на восточную цветистость речи и не понимать этих слов буквально.

6. На 9 и 10-й сессиях (26-27 октября) рассматривалось дело блж. Феодорита и Ивы Эдесского. Было очевидно, что в противостоянии Евтиху Феодорит явил себя настоящим героем и исповедником, но, с другой стороны, он сильно испортил свою репутацию полемикой против Кирилла. Феодорит в своих писаниях резко критиковал Эфесский Собор и самого Кирилла. Ива в письме к Марию Персу обвинял Кирилла в аполлинаризме. Самого его, в свою очередь, обвиняли в ряде еретических несторианских высказываний, но эти обвинения пришлось снять за недоказанностью. Феодорит подготовил целую апологию своей позиции. Но все были утомлены, слушать никто больше ничего не хотел:

"Не надо никаких рассуждений! Анафематствуй Нестория и довольно!"

Феодорит: "Не стану я анафематствовать, прежде чем я не докажу вам, что я православен".

"Вы видите, он – несторианин! Вон еретика! Скажи ясно: Св. Дева – Богородица, и анафема Несторию и всякому, кто не называет Марию Богородицей и разделяет Христа на двух сынов!"

Проблема была и в том, что ранее, еще во время III Вселенского Собора, Феодорит торжественно поклялся, что никогда не будет анафематствовать Нестория. Хотя это было уже давно, а теперь он ясно видел серьезные ошибки и просчеты Нестория, все же он чувствовал себя связанным данным словом. Тем не менее после нескольких тщетных попыток объяснить свою позицию Феодориту пришлось сдаться и подписать анафему Несторию. Тогда епископы провозгласили: "Феодорит достоин кафедры; православного – Церкви!" Иве Эдесскому тоже пришлось анафематствовать Нестория, после чего и он был оправдан.

Реабилитация Феодорита и Ивы значила, что Собор принял в общение двух видных и талантливых бывших критиков Кирилла. В дальнейшем "кирилловцы-фундаменталисты" – которые впоследствии станут известны как "монофизиты" – широко используют этот факт в своей диффамации всех достижений Халкидона.

На той же сессии 26 октября Ювеналий Иерусалимский наконец получил награду за свое тройное предательство: Палестина была выделена в отдельный патриархат за счет патриархата Антиохийского. Антиохии были оставлены так называемые "Две Финикии" (т.е. нынешние Ливан и Сирия) и неопределенная "Аравия" (Заиорданье и земли за ним). А Иерусалим получил "Три Палестины" с тремя митрополичьими центрами: Кесария (при море), Скифополис (Южная Палестина) и Петра (юго-восток от Мертвого моря). Этим компромиссом завершилась длительная и зачастую весьма некрасивая борьба, которую Ювеналий Иерусалимский вел за церковную власть. Одно время даже казалось, что ему удастся подмять под себя саму Антиохию [18].

В результате Иерусалимская Церковь смогла добиться законного места среди великих патриархатов, хотя в 7-м правиле Никейского Собора она была упомянута лишь как кафедра Элии, находящаяся в юрисдикции митрополита Кесарии Палестинской.

7. Собор проходил в пригороде имперской столицы, его направляли имперские уполномоченные, особую роль на нем играл Анатолий, архиепископ Константинопольский, которому было поручено составить проект ороса и даже утвердить признание верховенства Римской кафедры на Соборе (несмотря на все ссылки на св. Петра, престиж "ветхого Рима" всегда понимался на Востоке в имперском контексте). Все это показывает, что Халкидонский Собор был имперским собором и его самым конкретным историческим результатом в области церковного устройства было окончательное определение роли Константинопольской Церкви.

Именно это является содержанием 28-го правила Халкидонского Собора – о статусе Константинополя. На фоне морального крушения Александрийского патриархата, оказавшегося виновным в покровительстве ереси, выиграли утверждение своих привилегий патриархи Иерусалима и Антиохии. Настало время утвердить привилегии Константинополя. Преимущества столичной кафедры над другими, даже и над Римом, были очевидны всем. Оставалось лишь узаконить их, ибо пока, согласно букве закона, Константинополь оставался простой епископской кафедрой в Гераклейском митрополичьем округе.

Еще на II Соборе (3-е правило) было постановлено: "Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по римском епископе, потому что город этот есть Новый Рим", т.е. критерием для чести и места епископских кафедр в диптихах было выдвинуто политическое обоснование. Рим, считавший, что его первое место связано прежде всего с его особыми отношениями с князем апостолов – св. Петром, – этого правила не признавал.

Архиепископы Константинопольские, со своей стороны, понимали всю декларативность постановления II Вселенского Собора, ибо их канонический статус по-прежнему оставался неясным. Границы Константинопольского митрополичьего округа не были определены, так же как не были оговорены конкретные полномочия и права самих столичных архиепископов.

На Соборе был поставлен целый ряд дисциплинарно-территориальных проблем: о новом Эфесском епископе, о конфликте между Никомидийским и Никейским епископами и др. По просьбе имперских уполномоченных окончательное решение по всем этим вопросам откладывалось на потом, "когда Собор будет в нужном состоянии". На самом деле проект 28-го правила, утверждающего географические границы юрисдикции Константинополя, уже находился в стадии разработки, причем инициатива его принятия исходила от самого имперского престола.

В числе двадцати семи дисциплинарных канонов, принятых на седьмой сессии Собора, каноны 9 и 17 предоставляли епископу Константинопольскому право принимать апелляции от клириков, недовольных решением своих митрополитов. Но это право не выглядело пока очень твердым и, по всей видимости, распространялось лишь на территории трех диоцезов – Понта, Фракии и Асии: недовольные клирики получали право выбора, кому подать апелляцию – "экзарху диоцеза" – т.е. епископу главного города диоцеза (города, где находится резиденция римского перфекта), или столичному епископу. 28-й канон проясняет ситуацию в этих трех диоцезах, устанавливая и четко оговаривая юрисдикцию Константинополя над ними. Право на апелляцию, определенное в 9-м и 17-м канонах, теперь начинает интерпретироваться как относящееся не только к вышеупомянутым трем диоцезам (откуда теперь исчезают "экзархи"), но и повсюду, как право Константинополя на рассмотрение апелляций по решению других патриархов (которых теперь иногда называют "экзархами").