Седьмой ключ - Елена Ткач

— Что? Что вы сказали? — переспросила Ветка, вся напрягшись в предвкушении нового поворота этой захватывающей и туманной истории. Бабушка Тоня явно знала об этом гораздо больше, чем соглашалась делиться…

— А? Да это я так, о своем. Думаю, с чего бы начать. Не так начнешь — и сбиться недолго… Да-а, пожалуй… пожалуй с нее, голубушки, и начну!

Она глубоко вздохнула, приоткрыла заслонку в печи и поворошила прогоравшие поленья короткой загнутой на конце кочергой.

— Сама она, Женни-то, умница да раскрасавица была. Из старинного рода. Уж не помню, не князей ли Одоевских побочная ветвь? Ну, расписывать ее я не буду — сами на портрете видали!

— Так на портрете и в самом деле она? Мы не ошиблись?

— Никак не ошиблись. Она. Моло-о-денькая была, когда замуж вышла. За Дурасова — владельца того имения, которое теперь по кусочкам рассыпается там, в поселке. Ох, беднота нынешняя! Ни на что у них денег нет — только бы грести под себя… Да. Сплошное ворье!

— Это вы о ком? — вежливо поинтересовался Алеша.

— Да, о ком же — о руководстве теперешнем! Что те — московские, что наши — главы Щелковского района. Эх, пострелять бы! — С озорной улыбкой вдруг выпалила она.

— Да что вы, Антонина Петровна! — не удержалась Ветка, никак не ожидавшая от этой тихой и мудрой женщины эдакой кровожадности.

Впрочем, говорила это Антонина Петровна вовсе беззлобно — скорей по привычке. Видно, это ее «пострелять» вырастало из дебрей времен, в которых ей довелось пожить, и лексикон той поры отложился в памяти, как модный тогда мотивчик, который можно вполголоса напевать, грустя о былом и слегка подтрунивая над собой — над собственной сентиментальностью, которая вроде бы и не с руки, ан живет, точит сердце, и от этого никуда не деться… Вот так же звучало в устах бабы Тони это страшное «пострелять» — она помнила это слово просто потому, что оно было созвучно дням ее молодости. А сама суть его была ей столь же чужда, как, скажем, современные джинсы или черный лак для ногтей…

— Так вот, значит, вышла она замуж, — продолжала бабушка, не обращая внимания на восклицание Ветки, — и видно, мужа своего не любила. Уважала, ценила — это да. Но любви не было. Он был старше. Намного! Был богат. А ее-то родные бедны. Голь перекатная! И обнищали… Еще дед ее, говорят, все деньги в пух проиграл. А отец… Вот она и… да! Попала в здешние края.

— И когда это было? Хотя бы примерно? — полюбопытствовал Алеша.

— Точно не скажу, вроде в начале того века.

— Там, в Анискине, возле церкви могила Дурасова Петра Константиновича. Это и есть ее муж?

— Он, миленькие мои. Бедный!

— Почему бедный? Вы же говорите, он был богат. И прожил по тем временам немало. Там, на памятнике даты жизни есть. Кажется, Дурасов умер в шестнадцатом году…

— Ну, может быть, — незадолго перед революцией это было. Он умер примерно через год после Женни. Не пережил всего… Ну, не буду, не буду, — улыбнулась Антонина Петровна, видя нетерпение ребят. — Так вот. Сами вы читали письмо, в котором она радуется всему здешнему, как ребенок. Пишет брату, что ожила, духом воспряла, стихи, мол, сами собой рождаются… Ну все в этом роде. Она его очень любила, братца-то, Николушку.

— Он был художником?

— Ну, верно служил еще где… Но и рисовал, это да! Известным стал. Он ей не родной брат — двоюродный. И вроде, влюблен был в нее. И портрет, который Юрасик ваш утащил — он написал, Николушка. Всю свою душеньку в этот портрет вложил, чтобы спасти сестру.

— От этого человека… В письмах она не называет его по имени, а только ОН заглавными буквами. Нет, называет: только однажды, кажется, Вязмитинов. Так, Алеша?

— Кажется, Вязмитинов, да.

— Это она от страха! Очень, миленькие, она боялась его. Потому и выросли буквы-то — и стало ОН. Как о дьяволе, прости Господи, не к ночи будет сказано… Хотя он и был чистый дьявол!

— Кто ж он был, бабушка Тоня?

— Кто его знает? Теперь не поймешь уж точно-то — кто… Он приехал сюда почти в одно время с молодой хозяйской усадьбы. Вроде, из Парижа. И с ним молодой человек — то ли приятель, то ли родственник.

— В письме говорится — секретарь.

— Ну, может и так. Скорее всего, этот молодой помогал старому бесу в его опытах. В занятиях тайных его…

— Так чем же он все-таки занимался?

— Э-э-э, миленькие! — Антонина Петровна снова взяла отложенное было вязание. Спицы легко и быстро, чуть позвякивая, замелькали в ее руках. — Кто знает… Это ведь все, что я вам говорю, — мои домыслы, да молва людская. И тогда никто о нем ничего толком не знал — а что ж теперь? В прошлом веке многие увлекались гаданием, спиритизмом — столоверчением как тогда называли… Еще говорили много о животном магнетизме… Мол, взглядом можно заставить всякого человека, если собрать всю волю в кулак, обернуться, на тебя посмотреть… И всякое такое. Мол, мысль через все преграды и расстояния проходит и достигает цели. Масоны были, оккультисты всякие… Теперь много об этом пишут. А в мое время только шепотом передавали.

— И он… вовлек Женни в это?

— Не только вовлек. Он ее сознательно погубил! Во всяком случае, я так думаю.

— Но как? В письмах сказано, что он заставлял ее совершать вместе с ним магические обряды и требовал, чтобы она узнала, где спрятано? Мы только несколько писем смогли прочесть — остальные пропали. А в других не говорилось — что он хотел найти? Чего искал? И при чем тут она, Женни? Почему он сам не мог отыскать, если был таким всезнающим, магом и все такое?

— Я вам могу только о своих догадках сказать.

— Так нам это и нужно! — с жаром воскликнула Ветка.

— Ну, за этим дело не стало. Я думаю, тут было вот что. У ней талант был от Бога — может, вышла бы из нее другая Ахматова или Цветаева…

— Но Ахматова только одна! — вмешался взволнованный Алеша.

— Алешка, не перебивай, это и так ясно! Баба Тоня хотела сказать о величине, масштабе таланта…

И тут они с недоумением глянули друг на друга. В глазах был немой вопрос: откуда у этой простой деревенской бабушки знание поэзии? Образная литературная речь? Стихи Ахматовой и зять-пьяница — совместимо ли?.. Они поняли — разгадка в ее биографии. В судьбе. Они ведь, по сути, ничего не знали о ней… А спросить не решались.

Между тем Алеша продолжал разговор:

— А где-нибудь стихи ее сохранились?

— Там, в письмах было три или четыре — уж точно не помню. Хороши стихи! По мне — так уж точно, а там не знаю… Может специалисты скажут — мол, ерунда!

— Не думаю, — нахмурившись, буркнул Алеша. Ему было до слез жалко погибших стихов.

— Если мы будем цепляться за каждое слово, до утра протянем, — не выдержала Антонина Петровна. — Вы уж или слушайте, или брошу рассказывать!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});