Люди грозных лет - Илья Маркин

Как и ожидал Канунников, скоро в кругах, близких к Корнееву, и в кругах, где вращался сам Канунников, заговорили о злом старике, женившемся на девушке вдвое моложе его, об увлечении этой невинной жертвы развращенности старика молодым Канунниковым и о мстительности Корнеева. Сам Канунников, словно ничего не ведая, ходил мечтательно-грустный, изображая ни в чем не повинного, безнадежно влюбленного человека. Резко изменил он и свой внешний образ жизни, временно порвав связи с приятелями и приятельницами и выходя на службу, как самый пунктуальный человек. Как ни ловко и стремительно действовал Канунников, жизнь продолжала идти своим чередом. Корнеев действительно не оставил разговора без последствий и потребовал от руководителей наркомата, где служил Канунников, наказать его за бюрократизм, волокиту и бездушное отношение к предложению машиностроителей. Приказом по наркомату Канунникову был объявлен строгий выговор с предупреждением о «неполном служебном соответствии».

Этот-то приказ и положил начало тому потоку требований и грозных напоминаний, который захлестнул Канунникова. Те друзья, приятели, доверенные и близкие люди, с которыми он так удачно вел различные дела, вдруг один за другим принялись настойчиво напоминать ему, что пора, давно пора рассчитаться за то-то и то-то, погасить задолженность в том-то и том-то, возместить то-то и то-то. Тут были дела и по переадресовке грузов, и по обмену материалов, и по расходу продуктов и для столовой и лично для себя на частые вечера и пикники. Канунников метался в поисках выхода, звонил, просил, ездил, умолял отсрочить, помочь. Однако все было напрасно. Никто не хотел ни ждать, ни отсрочивать, ни помогать. Словно у всех одновременно кончились запасы материалов, приехали комиссии и ревизоры, возмущались и негодовали начальники, тормошили и требовали подчиненные. Опять всплыли на поверхность медь, уголь, бензин, сливочное и растительное масло, шоколад, хлеб, спирт, вино, фрукты.

В отчаянии ища выхода, Канунников во всех своих бедах обвинял только Корнеева и его злую мстительность. Корнеев же ни о чем даже и не догадывался. Первую весть о сплетнях принесла ему старшая сестра, которую он за болтливость и мещанские замашки недолюбливал, считая вздорной, несерьезной женщиной. Она несколько раз пыталась застать брата дома, звонила ему на службу и, наконец, как-то умаслив секретаршу, прорвалась в его кабинет.

— Хорош братец, нечего сказать, хорош, — не сказав даже «здравствуй», начала она решительное наступление, но, не выдержав грозного тона, всхлипнула. — Ванечка, — лепетала она, захлебываясь слезами, — разве я не предупреждала… Почему ты родных не слушаешь, а чужих почитаешь выше родной сестры?

— Подожди, подожди, что случилось-то? — опешив от неожиданности, встревоженно допытывался Иван Степанович. — Да ты присядь и расскажи все толком.

— Разве не я говорила тебе, что не пара она тебе? Разве не я упреждала, что человек ты пожилой, солидный, а она вертушка намалеванная…

— Вот что, сестрица, — поняв, что речь идет о Лоре, рассердился Иван Степанович, — сколько раз говорил тебе: не вмешивайся в мои семейные дела, не мешай жить!

— Это я — то ему жить мешаю! Нет, вы послушайте только, — всплеснув руками, обращалась она неизвестно к кому. — Нет, не я! Она, она, паскудница, она позор на твою седую голову обрушила! Послушай только, что люди говорят.

— Не желаю сплетни слушать!

— Какие сплетни! В один голос все твердят. Молодой-то Канунников с твоей женой…

— Прекрати глупости болтать! — крикнул Иван Степанович.

— Не прекращу! Ты брат мне, и я все скажу. Раскрой глаза-то! Ребенок будет скоро, а чей он — неизвестно.

Эти слова тяжелым ударом обрушились на Ивана Степановича. В разговоре с сестрой он выдержал строгий и невозмутимый тон, потребовав прекратить сплетни и не позорить его жену, а едва сестра вышла из кабинета, обессиленно опустился на стул. Сознанием он еще не оценил всего, что случилось, подсознательно же понимал, что случилось именно то, чего он, втайне от самого себя, так боялся и ожидал. Лора, эта милая, веселая Лора, которой отдал он всю свою неизрасходованную нежность, не поняла искренности и силы его чувства или поняла, но дурно воспользовалась ими. Лора, эта маленькая Лора, дочь его умершего пятнадцать лет назад друга, та самая Лора, воспитанием которой по праву дружбы и памяти о человеке, который его и на рабочий путь поставил и в дело революционное втянул, занимался он пятнадцать лет, та самая Лора, которой увлекся он со всей силой пятидесятилетнего, не знавшего семейной жизни мужчины, теперь предала и обманула его. И кто же ее сообщник! Сын его лучшего друга, сын Андрея Канунникова, с кем плечом к плечу шли больше тридцати лет, тот самый Вовочка, Володя, Владимир, которого он держал на коленях, каждому шагу которого искренне радовался. Все это не укладывалось в сознании Ивана Степановича, казалось бредом, клеветой. В первом порыве гнева Иван Степанович решил одним ударом разорвать все, что связывало его с женой, решительно и так же безжалостно, как поступили с ним, сразу рассчитаться со всем и навсегда оградить себя от новых мук и переживаний. Он взялся было за телефон, решив позвонить домой, но, вспомнив несчастное лицо Лоры, каким видел он его однажды в первой и единственной размолвке после большого вечера, где Лора так неразумно кокетничала с мужчинами, он положил трубку и обессиленно склонил голову к столу. В памяти встала и ее мать — робкая, не сумевшая оправиться после смерти мужа, подавленная, несчастная женщина. Подумав, Иван Степанович понял, что его разрыв с Лорой окончательно убьет ее и что сама Лора станет несчастным, потерянным в жизни человеком.

За двое суток Иван Степанович сгорбился, еще больше поседел. Домой он приезжал всего на несколько часов, стараясь ничем не выказать Лоре своих тяжелых мыслей. А она словно переменилась в эти дни. Как бы поздно ни приехал он, она ждала его с горячим ужином, ухаживала за ним, словно за больным. Только взгляд ее был уклончивый, виноватый, растерянный. Ссылаясь на усталость, он старался меньше говорить с ней, и она была рада этому. Он думал, что время притупит гнетущую боль. Однако время шло, а боль не проходила. К счастью, Ивану Степановичу пришлось выехать в командировку на один из заводов Поволжья.

Лора с тех пор, как почувствовала беременность, жила в каком-то кошмарном чаду, изредка рассекаемом короткими надеждами на что-то радостное и хорошее. Канунников после разговора у Крымского моста всячески избегал встреч с ней. Не приехал он и в тот вечер, когда обещал, и напрасно она простояла на углу Столешникова переулка больше четырех часов, с нетерпением вглядываясь в пробегавшие мимо легковые машины. На следующий день и в другие дни он обещал встретиться, позвонить и не звонил, а на ее настойчивые просьбы уделить ей хоть несколько минут ссылался на загруженность, без конца обещал и ни одного обещания не выполнил. Все еще продолжая слепо верить ему, она боялась самой себе признаться, что все кончено, что он не тот и совсем не такой, каким она его представляла. Страшное опустошение охватило ее. Целыми днями безвыходно сидела она в пустой квартире, не зная, за что взяться, и все время думала, то озаряясь надеждами, то вновь отдаваясь безнадежному отчаянию. Все ее прежние представления о жизни рушились, и жизнь открывалась перед ней в голой, неприглядной наготе. Ей было мучительно жаль тех безвозвратных дней юности, когда она училась в школе, а по выходным дням и большим праздникам приезжал к ним веселый, заботливый Иван Степанович. Он все знал, обо всем мог рассказывать с таким вдохновением, что даже постоянно болезненная, раздражительная и слезливая мать смеялась с юношеским увлечением. Так было в дни ее детства, так же продолжалось, когда она повзрослела, и все осталось таким же, когда случилось то, о чем втайне, став уже двадцатилетней девушкой, мечтала она сама и о чем постоянно говорила ей мать. Все произошло как-то просто и естественно. Она первой заметила, что с Иваном Степановичем что-то случилось, что он в ее присутствии стал робок и застенчив, встречаясь с ее взглядом, он по-юношески краснел, и сама она краснела, чувствуя, как что-то теплое и радостное растет и ширится в ее груди. Ей было грустно и тревожно, когда он долго не появлялся у них. Она в такие моменты хотела звонить ему, ехать сама, но не решалась. В одно время, когда он целых две недели не был у них, она не выдержала и поехала к нему домой. Встретил он ее смущенный, растерянный, не знал, что делать, что говорить. Она первая сказала обо всем, что думала, и в этот вечер между ними исчезли те прежние отношения и зародились отношения новые.

Почти два года Лора не знала ни тревог, ни печалей, беззаботно отдаваясь радостям жизни. Работал Иван Степанович, как и всегда, много, домой возвращался поздно, с нетерпением искренне любящего человека ожидая встречи с нею. И она ждала его, радуясь каждой минуте, проведенной вместе с ним. Иногда он робко и неуверенно, боясь обидеть ее, говорил, что ей следовало бы учиться и окончить если не институт, то хотя бы какие-нибудь курсы. Увлеченная новым положением хозяйки дома и учась в школе без особого рвения, Лора эти разговоры принимала за шутку. Они часто ездили на вечера к его знакомым, где ее окружали постоянные восторги ее красотой, лесть и внимание других мужчин. Постепенно у нее создался и свой круг знакомств из тех людей, с кем она встречалась на вечерах, в театрах, на семейных праздниках.