Сфинкс - Тобша Лирнер

Я перехватил взгляд Рэйчел и понял, что она испытывает то же самое. Больше не размышляя, притянул ее к себе и впился губами в губы. Как удар электрического тока пришло сознание, насколько за последние недели изголодалось мое тело по ласкам. Я растворился в ее коже, которая была совсем не похожа на кожу жены. Вкус Рэйчел был зеленым, если можно подобрать цвет к подобным ощущениям. У Изабеллы оттенок был сочнее. Мы медленно двигались, осторожно и с наслаждениям изучая друг друга. Мои руки нашли ее груди, и я ощутил ладонями твердые соски. Но кабина вздрогнула и остановилась, прерывая наши ласки, и мы оба смущенно рассмеялись.

Вышли в пустой коридор и, не прекращая целоваться, спотыкаясь и расстегивая друг на друге одежду, направились к номеру Рэйчел. Внутри реальность бледно-зеленых стен и покрытых винилом шкафов несколько отрезвила меня, но Рэйчел снова притянула меня к себе, обняла и шагнула к кровати.

— Беру все на себя, — улыбнулась она и скинула блузку, обнажив маленькие груди. Над низко сидящими джинсами, подобно экзотическому музыкальному инструменту, дугой изгибались стройные бедра. — Я так соскучилась по ласкам, что почти схожу с ума. Не помню, когда меня в последний раз обнимали. Кажется, все время куда-то бегу — в гостиницах, аэропортах, на пресс-конференциях. Ну и ну, как же я тебя хочу!

Я потянулся к ней, но замер и в короткий миг колебания понял, что предаю себя, что постель с другой женщиной не избавит меня от Изабеллы. Мне нужна была наперсница, а не любовница. Человек, который убедил бы меня, что я не лишаюсь рассудка. Все остальное — эротическое или духовное — только осложнит ситуацию. И еще я знал наверняка, что с Рэйчел все бывает непросто.

На прикроватном столике лежала ее черно-белая фотография размером как на паспорт. Лицо молодой Рэйчел светилось слепой верой идеалистки, зачесанные набок волосы заплетены в длинную косу. Я узнал это выражение. Дотронулся до глянцевой бумаги, и смутное воспоминание об улыбке на лондонском пороге проступило на пальце словно пятно. Рядом с фотографией лежали морская раковина и солдатский медальон. Перламутровая рифленая раковина маленького морского моллюска наутилуса источала свет — подводный храм, чья судьба теперь сиять вечно.

Рэйчел улыбнулась с кровати. Волосы над ее головой разметались, как змеи у Медузы.

— Раковина — с пляжа, где я потеряла невинность, — объяснила она. — Фотография — с нагрудной аккредитационной карточки, которую я носила во время моей первой предвыборной кампании демократов. А жетон принадлежал солдату, у которого я брала во Вьетнаме интервью и которого в тот же день убили. Любовь, вера и судьба — я повсюду вожу их с собой в качестве напоминания, чего я достигла и насколько непредсказуема жизнь. Но, полагаю, ты уже все это знаешь?

Я посмотрел на нее: в этот момент она была так красива и желанна, что я чуть не застонал, сознавая, что не должен уступать, и в то же время понимая, что устоять невозможно.

Сдерживаясь, я ухватился за спинку кровати, а затем сорвал с Рэйчел джинсы, заставил встать и опустился перед ней на колени.

— Нет, — простонала она, но, почувствовав мой язык, впилась мне в плечи ногтями. Мы упали на пол, Рэйчел забралась на меня, и, пока ласкала, мы оба сдерживали приближающийся оргазм. Я чувствовал, как она покусывает мне шею, лижет ухо, а сам сжимал ее груди, твердые соски упирались мне в ладони.

Я швырнул Рэйчел на спину и, в первобытной схватке ног и рук, грубо овладел ею. Мы отдались наслаждению, и Рэйчел, приближая мой оргазм, застонала. А затем, к моему изумлению, бешено расхохоталась. Ее истерика была заразительной, и вскоре мы вместе катались по ковру. Наверное, испытывали эйфорию от близости с прежним любовником или каждому просто было страшно от своей жизни и невысказанного сознания того, что мы оба были одиноки.

Внезапно со стены сорвалась картина в раме, изображавшая улицу Корнич, и со стуком упала на ковер всего в нескольких дюймах от головы Рэйчел.

— Вот видишь, — проговорила она, — за нами обоими следят призраки. — Затем завернулась в банный халат и вышла на балкон. Я натянул трусы и присоединился к ней.

Узкий бетонный балкон выходил на парк Монтаза. Вдалеке мерцали огни дворца, и верхушки растущих вдоль аллей высоких пальм, таинственно раскачиваясь, чертили ночное небо. Вдоль набережной сверкали сказочные огоньки пришвартованных у пристани яхт. В такие наэлектризованные ночи теряется ощущение времени, и будоражащий ветерок заставляет таких глупцов, как я, поверить, что они бессмертны. Только в эту ночь я не чувствовал себя бессмертным. Ощущал виноватым и слабым и не мог отделаться от мысли, что предал Изабеллу. Внезапно в душе разлилась пустота, как часто бывает после бессмысленного занятия сексом. Но тревожило что-то еще — в воздухе сгущался необъяснимый страх.

— У меня не было мужчины больше трех лет, с тех пор как я развелась.

Слова Рэйчел перелетели через некрасивые железные перила, устремились вниз и растворились в шуме улицы и злой ругани ссорившихся на углу мужчин.

— Долго. — Я завернулся в мягкие полы ее халата, и меня накрыла волна теплого, почти знакомого чувства. Держа в объятиях Рэйчел, я испытывал удивительное чувство покоя, но в тот же момент понял, что нам не суждено стать любовниками, — это было ясно без слов.

— Рэйчел, я не могу быть твоим любовником, просто не могу. Хочу, чтобы ты осталась мне другом. Ты на это способна?

Она кивнула прижатой к моей груди головой, и я почувствовал, как пылает ее щека. На улице двое мужчин продолжали ругаться — там шла реальная жизнь в реальном времени. Я дал знак Рэйчел возвращаться в номер и взялся за рюкзак.

Мы сидели на кровати, а астрариум стоял между нами — сама история с невероятными, но теперь материализовавшимися деталями. На Рэйчел я смотреть не мог, убежденный, что окончательно приговорил себя своим признанием. Ее рука по смятому одеялу подбиралась к моей руке.

— Все в порядке, Оливер, я тебе верю. Тебе повезло: если бы ты рассказал мне все это лет пять назад, я бы приняла тебя за очередного европейца, не в меру увлекшегося восточным мистицизмом. Но мне самой приходилось видеть очень странные вещи. В Кампучии наблюдала, как красные кхмеры привлекали колдунов-врачевателей запугивать крестьян — и, должна признаться, небезуспешно. Пару лет назад меня проклял папуасский вождь за то, что мой фотограф по глупости сфотографировал его жен. Но есть кое-что еще, что заставляет меня поверить в силу этой штуки… астрариума или как его там? Личность Мосри. Вот его-то я бы приняла со всей серьезностью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});