Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки - Маркус Вольф

Возможно, президент шейх Обейд Амани Каруме и молодые члены его Революционного совета, предложению которых об установлении дипломатических отношений с ГДР он и последовал, не в полной мере представляли себе международные последствия такого шага. Как бы там ни было, за этим предложением последовал целый ряд просьб по оказанию помощи, в частности в вопросах безопасности и охраны границ. Занзибар нуждался в советниках по безопасности. Министерство госбезопасности должно было послать в совершенно неизвестную страну компетентного человека с достаточными познаниями и авторитетом, и выбор пал на генерала Рольфа Маркерта, который при нацистах был заключен в концлагерь Бухенвальд, а после войны сначала служил в полиции, а затем перешел в госбезопасность. Так как Мильке считал, что по крайней мере для начала с ним должен поехать кто-нибудь, имеющий опыт в международных делах, я тотчас же предложил себя, и, к немалому моему удивлению, после некоторых колебаний он согласился.

Тогда это казалось весьма смелой идеей — шефу одной из социалистических разведок ехать через страны, которые поддерживали хорошие отношения с членами НАТО. Но Мильке ограничился лишь тем, что подробно проинструктировал нас и обязал каждого к абсолютной секретности, даже по отношению к моему заместителю. Он сам позаботился о мерах безопасности и даже распорядился разработать на всякий случай план бегства. Мы получили паспорта ГДР и ФРГ, затем гример должен был изменить нашу внешность, чтобы походить на экспертов по обучению взрослых, как это значилось в названии нашей профессии. Когда мы посмотрели друг на друга, то громко рассмеялись.

Сначала мы отправились рейсовым самолетом в Каир. Маркерт летел вместе с заместителем министра иностранных дел Вольфгангом Кизеветтером, руководителем нашей делегации, первым классом, в то время как я сидел в туристическом, чтобы не бросаться в глаза. Песчаная буря над Каиром заставила пилота сменить курс и приземлиться в Афинах. Опасения Мильке оправдались: наша делегация была разделена и поселена в разных отелях, наши документы чиновник унес в обувной коробке. Мы знали, что дипломатический паспорт ГДР в странах — членах НАТО не гарантирует никакой защиты.

На следующее утро мы продолжили нашу поездку после того, как я битых полчаса потратил на то, чтобы наклеить свою фальшивую бороду для достижения сходства с фотографией на паспорте. В Каире, Аддис-Абебе и Могадишо мы опять должны были ждать, а в Найроби у нас отобрали документы и запретили продолжать полет. Вне всяких сомнений, с Афин мы находились под наблюдением, а в Каире должны были запросить в британском консульстве визу для нашей поездки в Восточно-Африканский союз. Так мы и сидели в нерешительности, пока не появился в качестве спасителя Огинга Одинга, кенийский министр иностранных дел, позже вице-президент, который был знаком с Кизеветтером и сын которого учился в ГДР. Благодаря его вмешательству нам разрешили лететь дальше. После пересечения экватора мы пролетели почти вплотную к снежному кратеру Килиманджаро и дальше заскользили на нашем самолете от одного маленького аэродрома к другому. Маркерту было явно тяжело переносить такие перелеты, и я очень беспокоился за его сердце.

Незабываемым для меня стало приземление в Занзибаре. Прибытие нашей делегации было событием для маленькой страны. Весь Революционный совет и все руководящие деятели во главе с президентом Каруме находились у здания аэропорта. В некотором отдалении выстроились рота почетного караула и оркестр. Кизеветтеру пришлось пройти вдоль строя роты почетного караула под звуки вальса Штрауса, так как ноты национального гимна ГДР находились еще в нашем багаже.

Для Занзибара характерны все примечательности Африки — пышная природа, роскошные пляжи, моментальные солнечные закаты. Бедность не столь резко бросалась в глаза, как в других странах. Не было детей-попрошаек, и всюду ощущалось приподнятое настроение. Как представители ГДР, мы везде были желанными гостями: ГДР помогла Занзибару, и от нас многого ожидали. Во время моего последнего посещения страны от этого оптимизма не осталось и следа.

Поначалу нам, привыкшим действовать по определенной схеме, было нелегко понять совершенно иной образ мыслей и поведения и приспособиться к ним. Однако, оглядываясь назад, думаю, что нам это удалось сделать лучше, чем прежним колониальным властителям и советским друзьям. Поначалу приходилось набираться терпения, целыми днями ждать назначения времени переговоров и с постоянно меняющимися партнерами опять все начинать сначала. Особенно трудно было начать переговоры с Ибрагимом Макунгу, назначенным руководителем службы безопасности. При нашей первой встрече он, сидя передо мной, упорно молчал. По всей видимости, он был проинструктирован президентом выслушать от нас все важное, а самому ничего не говорить. Он понял это настолько буквально, что даже не назвал нам своего имени. Только от нашего повара я узнал, как его зовут и что до революции он работал в руководимом англичанами специальном отделе — аналоге нашей уголовной полиции. Спустя несколько лет наши доверительные отношения настолько укрепились, что в один из своих приездов в Берлин он привез с собой жену.

Запросы наших партнеров быстро росли, когда же их желания, вопреки ожиданиям, не выполнялись, они выражали неудовольствие. Наше внимание постоянно обращалось на отвратительное состояние приборов и судов, которыми располагала их служба, на жалкую инфраструктуру.

Нам было очень трудно сориентироваться в их противоречивых интересах и целях: одни из наших партнеров считали себя социалистами, другое были ортодоксальными мусульманами, которым наше мировоззрение внушало ужас.

Правительство было зеркальным отражением страны: в то время как президент Каруме, бывший руководитель профсоюза моряков и глава партии Афро-Ширази, склонялся к английскому тред-юнионизму, его вице-президенты — Абдулла Касим Ханга и Абдулрахман Мухаммед Бабу представляли контрастные модели советского и китайского социализма. Ханга учился в Советском Союзе и там же получил ученую степень, а Бабу демонстрировал свою приверженность маоизму тем, что на старом граммофоне постоянно проигрывал “Интернационал”.

Эти противоречия объясняют также, почему Занзибар выбрал ГДР. Это была не наивность, а простой политический расчет — примкнуть к стране, достаточно интересной в экономическом плане, чтобы взять Занзибар под свое покровительство, и в то же время столь малозначительной в мировой политике, чтобы она не могла повредить отношениям с торговыми партнерами, прежде всего с прежней колониальной державой — Англией, способной, в свою очередь, недружелюбно отнестись к прочной связи с какой-нибудь крупной социалистической державой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});