Степь. Кровь первая Арья. Трилогия - Бер Саша

   Гостевая седмица (Санница). Новолуние +20 седмиц от зачатия, средина декабря.

Для ведунов "профессиональный" праздник.. На Гостевую седмицу начинали прокладывать зимние дороги, ведя их в соседние селения. Дороги прокладывали по замёрзшим рекам и делали это всем миром. Топтали снег, по краям ставили вешки. На половине пути встречались с соседями, которые так же торили путь, только с противоположной стороны. Происходил ритуал встречи. Наступало сезонное перемирие соседних ватаг. После этого устраивали угощение и затевали "мирный" праздник, плавно переходящий в гостевую седмицу. Ходили и ездили в гости к соседям. Мужики оставались на ночь в кутах у баб, ублажали. В эти дни запрещалось ругаться. Гостевые седмицы в обязательном порядке подразумевал Смотры Невест перед торгами ими.

   Волкодлак - Нежить не только могла шастать сама по себе, но и частенько вселялась в человека или животное, используя его как живую куклу.

   Еть (др. рус.) - заниматься сексом.

   Банник - домашняя полужить. Порождался в каждой бане. Баня, изначально, зародилась у речников вместе с культом Святой Троицы и представляла из себя некий храм, где под управлением огня, как инструмента, сводились вместе Мать Сыра Земля, в виде банного камня, Святой Воды (воды из реки) и Отца Неба в виде пара (дымка) от конопляных семян. Банник имел несколько функций. Во-первых, он был некий смотритель этого храмового комплекса, во-вторых, банник служил для прямой связи с предками (Дедами) и в-третьих, с помощью него устанавливали связь с другими банниками, других родов. В общем банник - это унифицированный связной между явью и навью. Баня, как помывочная, изначально не применялась. Мытьё в бане было сопутствующим явлением при проведении ритуалов. Со временем ритуальные действа угасали, упрощаясь и постепенно исчезали, а помывочные наоборот.

   Полнолуние +18 седмиц от зачатия, конец ноября. Живот выступает вперёд. Пупок выпирает. Появляются растяжки. Становится трудно дышать. Пройдена половина. Время видений - знаков судьбы, знаков будущего. Внимательны были к любой мелочи. Наблюдали за звёздами, полётом птиц и поведению зверей, следили за облаками, слушали ветер и особенно воду. Особое внимание было сойке - небольшой птичке с ярким оперением, широким хохолком на голове и длинным хвостом. Сойка - лесная птица, которая известна тем, что подражает пению других птиц. Может воспроизводить и другие звуки - от стука топора до человеческого голоса. Если сойка в это время прилетит к куту и начнёт кричать - это добрый знак. Услышав этот призыв надо обязательно следовать за птицей. Сойка непременно поведёт дорогой к счастью. Сойку в народе называли вещуньей. У такой птицы на крылышках расположены маленькие зеркала, в которых можно видеть своё будущее. Нежити прекращают осаждать поселения и куда-то пропадают с земли до самых Святок. Девушки собирались вместе, накрывали столы, приглашали в гости парней. Посиделки продолжались до рассвета и сопровождались "похабными" играми. Взрослые тоже ходили друг другу в гости, только в приделах своего баймака и рода. Ходили от жилища к жилищу и пьянствовали целую седмицу. Кроме того, пекли лепёшки с солью и носили их в загон, где подкармливали стадо - наделяя их здоровьем и прося Святую Троицу защиты от волков. Видение накладывает на воду леденье. С этого дня бер в берлоге накрепко засыпает. Волки жмутся поближе к людям и загонам. Теперь они рыщут выводками, к которыми пристают и переярки. В некоторых случаях несколько волчьих выводков временно соединяются в стаи. В конце месяца в южных районах у старых волчиц начинается течка. Рыбы хоронились в омутах, приготавливаясь к зимовке. Лоси теряли старые рога.

   Сойка - лесная птичка.

Бер Саша

Степь. Кровь первая Арья. Они.

Саща Бер Внимание! Ненормативная лексика 18+Часть третья.Они.

   Буйный ветер резво гонит по степи ковыль волнами

   Колыхая разнотравье разноцветье разрывая.

   Тучи темной кучей в небе гнались ветром словно стадо,

   Те, насупившись, толкались. Зрела буря - гнев стихии.

   По степным волнам бескрайним, словно чёлн по водной глади

   Разрезал траву и ветер чёрный зверь - рожденье Вала...

   День у Данухи не задался аж с самого пробуждения. Да и какое это к маньякам ссаным было пробуждение. Не свет не заря разоралась Воровайка - ну та, что ручной сорокой при большухе проживала, которую за беспредельность, боялся весь баймак пуще самой большухи. Она была как злобная маленькая сучка, в отличии от последней не кусала, а больно щипалась и клевалась, абсолютно не зная границ в своих бесчинствах. Большуха её выходки прилюдно не одобряла, уговорами укоряла, но и решительно не пресекала, мотивируя это тем, что она тварь природы и без повода не клюнет, не обсерит, а раз случилось что, от неё непотребное, то поделом да за дело. Так вот эта засеря пернатая, ещё до рассвета, бойко прыгая по полу землянки, шурша сеном, лаяла, как собака на входную шкуру. Вековуха цыкнула на неё спросонок, потом даже чем-то швырнула, что под руку попало, но чем не помнит, но промазала, а та всё равно не угомонилась. Вековуха кряхтя попыталась встать с лежака, но приставленная к лежанке клюка качнулась и рухнула прямо на опущенные на пол ноги, больно ударив по пальцам. Большуха в ярости громко выругалась и лишь заслышав забористый мат хозяйки, сорока быстрыми скачками допрыгав до входной шкуры, юркнула наружу во двор. В жилище было почти темно, только огни очага тускло мерцали малиновым свечением. Вековуха всё же встала. До топала в раскоряку до очага, подбросила в него несколько сухих чурок, раздула. Довольно просторная нора осветилась блеклым светом прыгающих из стороны в сторону язычков небольшого костерка под большим, плоским камнем. Осмотрелась, не понимая, что это крылатое отродье могло так потревожить. Ничего. Вернулась к лежаку, кряхтя подобрала клюку и тяжело, с трудом переставляя больные и не в меру толстые ноги, поковыляла вслед за "сорочьим наказанием". Время было предрассветное. Тихое. Весь баймак был погружен в пелену лёгкого тумана, который медленно плыл вдоль реки, от чего казалось, что всё окружающее находится в равномерном, плавном движении. Дануха огляделась. Идиллия была полной и безмятежной. Она закрыла глаза и медленно начала поворачивать голову. Сначала справа на лево, затем слева на право. Открыла глаза, в прищуре всматриваясь в туман на реке. Опять закрыла и резкими, короткими вдохами носа, она как бы пронюхала окружение. И, наконец, открыв глаза, пробурчала себе под нос:

   - Убью, дрянь пархату, - и стала шарить глазами по земле, в поисках Воровайки, но её уже и след простыл.

   Сорока объявилась лишь к полудню. Скача где-то на площади, что в центре баймака меж бабьих жилищ и стрекоча во всю сорочью глотку, она поднимала тревогу. Дануха услышала её расхаживая по краешку прибрежной воды босыми ногами и шепча заговоры на излечение отёкших ног. Услышав истеричный ор Воровайки, баба встрепенулась, с силой закрыла глаза, как бы переключаясь на какой-то другой режим восприятия окружающего мира. Дёрнулась назад, как от удара, повертела головой в поисках клюки, что была воткнута в песок и схватив её торопливыми шашками поспешила на пригорок, что отделял реку от площади. Подъём был в общем-то не так и крут, но для неё сейчас он казался чуть ли не вертикальной стеной. Обычно спускалась и поднималась она дальше по берегу, где подъём был более пологим, но сейчас из-за спешки ринулась на прямую. Чувство опасности, притом смертельной опасности, гнало её наверх по кротчайшему пути. Подниматься пришлось чуть ли не на карачках, одной рукой опираясь на клюку, другой опираясь на землю, поэтому даже заслышав непонятный грохот и резкий девичий визг, Дануха ничего разглядеть из того, что там творилось не могла. Лишь вскарабкавшись наверх, запыхавшись, она смогла распрямиться и первое, что увидела, заставило её вообще перестать дышать. На неё неслась огромное чёрное мохнатое страшилище, издающее тяжёлый грохот, от которого даже земля дрожала, как в испуге. Оно в одно мгновение поглотило её в безмерную и абсолютно пустую черноту, в которой баба повисла в чёрной, липкой паутине. Почему именно в паутине, Дануха таким вопросом не задавалась. Она просто поняла, что попала в чёрную липкую паутину, потому что помнила, как во что бы то не стало пыталась отклеиться от этой дряни, но та держала её крепко, да так, что баба даже пошевелиться не могла...

   Паутина, паутинка, кружевное полотно. Большуха стояла в чёрной пустоте, но от чего-то точно знала, что стоит на пороге своего дома, а перед ней, склонив голову в той же пустоте стоит Тихая Вода, одна из тех двух прошлогодних невесток, купленных его сыном, родовым атаманом Нахушей в каком-то дальнем баймаке. Особых нареканий на неё не было. Нормально забеременела, нормально выносила, родила, как не первородка вовсе, вот уж годик кормила поскрёбыша. Хорошенький ребёночек рос, ничего не скажешь, здоровенький. Хорошей бабой будет, послушной, подумала тогда Дануха, принимая из её рук ярко красное яичко и тут же на ощупь ощутила какую-то странность, не правильность. Пригляделась. Ба! Дануха хоть и вековухой числилась, но на глаза не жаловалась. Зубов было мало, а глаза были на месте, и остры, и зорки. Поэтому много труда не составило разглядеть на подарочном яичке тонкую, ажурную сеточку. А как покрутила в пальцах, да рассмотрела, поняла, что на яйцо искусно приклеена паучья паутина. Да так ладно, что не разрыва не видать, не стыков.