Ни дня без мысли - Леонид Жуховицкий

Добролюбов хвалил Достоевского за прогрессивную направленность творчества, считал его ценным журнальным работником, но упрекал за художественные просчеты, в том числе, такие, как слабость и недостоверность психологической прорисовки образов.

Набоков пренебрежительно отзывался не только о Шолохове как личности, но и о «Тихом Доне».

Особенно повезло Александру Сергеевичу. Писарев посвятил ему одну из своих самых блестящих, самых ехидных и самых несправедливых статей. Молодой Маяковский призывал сбросить Пушкина с корабля современности. Бродский крупнейшим поэтом «золотого века» считал не Пушкина, а Баратынского.

Твардовский не призывал сбросить с корабля современности самого Маяковского (время не поощряло резкие выражения), но при случае давал понять, что это было бы вполне уместно.

В чем тут дело? Почему так жестоки великие?

Причины разные.

Чтобы лодка поплыла, надо оттолкнуться от берега. Или, что то же самое, оттолкнуть от себя берег. Выдающиеся художники, пускаясь в плавание, отталкивают то, что было до них. И, чем крупнее талант, тем решительней отказ от ценностей предшественников. Причем, тут, как в уличной драке, действует парадоксальное правило: если ты один против троих, бей самого сильного. Предложи футуристы сбросить в набежавшую волну Плещеева или Надсона, кому они были бы интересны? А Пушкин идеальный оппонент на все времена.

Создатель новой традиции, расчищая для нее площадку, не может не рушить старое. Он и рушит. Потом осядет пыль, и выяснится, что обе башни стоят рядом и никак друг другу не мешают. Но ведь это будет потом.

Когда молодые футуристы гастролировали по югу России, им запрещали на концертах трогать царя, церковь и Пушкина. Уже одним этим простодушная цензура побуждала к агрессии против официально утвержденного классика.

Вообще, лучший способ обезопасить государственную систему от бунтаря – это поставить ему памятник. Именно так в свое время советская власть поступила с Достоевским, пышно и скучно отметив его юбилей. Конечно, тут же появился анекдот – мол, на новеньком постаменте надо написать золотом «Федору Михайловичу от благодарных бесов». Но в целом прием сработал, интерес к писателю упал и приобрел уныло—академический характер.

Нахальных новаторов, беспардонно распоряжающихся палубой пресловутого «корабля современности», часто обвиняют в посягательстве, надругательстве, кощунстве и даже осквернении могил. Но вредит ли классикам беспардонное обращение?

Не только не вредит – идет на пользу, да еще как! Знаменитая статья Писарева привлекла к русскому гению больше читателей, чем многочисленные дежурные панегирики. Тревога за всенародного кумира заставила снять с полок забытые тома – неужели хоть в чем—то прав этот талантливый питерский наглец?

«Из хора балалаечник» – так написал о Есенине Маяковский. «Поэт о пробках в Моссельпроме» – так написал о Маяковском Есенин. И эта поэтическая свара до сих пор привлекает к стихам обоих классиков множество людей, вообще—то, к стихам равнодушных.

О мертвых хорошо или ничего. У этого принципа есть изнанка: о ком хорошо или ничего, тот гарантированно мертв. Увы, гении прошлого, изобретатели, сотрясатели основ, Колумбы литературы, театра и живописи, со временем становятся бесспорным национальным (и официальным) достоянием и в строгом кладбищенском порядке укладываются на страницы школьных учебников. Их начинают безоговорочно почитать и перестают читать. Когда страницы забытых текстов скандально вырывают из золоченых переплетов – это вовсе не кощунство, это реанимация, возвращение в строй живых. Поэтому не надо окружать гениев частоколом литературных городовых – пусть будущие классики азартно тормошат классиков вчерашних. Ничего страшного не случится: на любом открытом ристалище великие за себя постоят.

ПАТРИОТ ОБЯЗАН ЖИТЬ ДОЛГО

Когда Виктору Сергеевичу Розову стукнуло восемьдесят, его ученики и пара официальных лиц от Союза писателей собрались в небольшом Мраморном зале дома Ростовых поздравить юбиляра. Говорили все, что положено, слушали именинника. Виктор Сергеевич сказал, что больше не пишет, и объяснил, почему, с обычным своим наивным бесстрашием сославшись на горький опыт классика: «даже Толстой после восьмидесяти всякие глупости писал, а я ведь не Толстой»!

При всей давней любви к Виктору Сергеевичу я не стал его опровергать, но сказал примерно следующее: пишет он или нет, сам факт его существования есть работа на благо общества. Пока человек с таким нравственным авторитетом хотя бы просто живет, людям с совестью легче оставаться собою, а подонкам труднее делать подлости.

Я и сейчас думаю, что патриотизм крупной личности заключается, в частности, и в долголетии. Мое поколение выросло порядочным и жизнеспособным во многом потому, что мы шли вперед за танковой броней: от прямого огня трусоватой и коварной системы нас защищали, порой не подозревая об этом, Паустовский, Эренбург, Твардовский, Арбузов, Исаковский, Симонов, Маршак, Лихачев, Образцов, Товстоногов, Ефремов, Ульянов. Их имена горели столь ярко, их слово значило так много, что лизоблюды и аллилуйщики опасались действовать слишком откровенно – вдруг живой классик заметит и отвесит пощечину такой силы, что вмятина навек останется на паскудной роже.

Кому—то покажется, что я смотрю на вещи слишком романтически – так ли важно для сильных мира, что скажет в каком—нибудь интервью даже очень заслуженный старикан. Что ж, можно и так смотреть на вещи. Но даже циничный Сталин не любил лишние неприятности – массовые репрессии против творческой интеллигенции он начал лишь после смерти Горького. Крупная личность много значит в истории…

БЕЛЫЕ КАМЕШКИ

Мальчик из страшной сказки, чтобы когда—нибудь вернуться домой, украдкой метил дорогу, по которой его тащил в мешке людоед, белыми камешками. Умный был мальчишка, всем нам пример. Особенно литераторам: ведь всякий новый замысел, пока не влез в него с головой – дичь и глушь, сплошное бездорожье. Вот и я, чтобы не заблудиться в будущих книгах, стараюсь загодя запастись белыми камешками.

* * *

Настроения наши приходят и уходят, а дела остаются. Есенин работал до последнего дня своей жизни. Миллионы людей, как и он, в тот год мучились от одиночества, тоски и полной безвыходности. Море горечи заросло осокой – но до сих пор всем виден есенинский «Черный человек», вершина лирики Двадцатого века.

* * *

Оптимист не славит светлое будущее, а строит дом, сажает дерево и растит ребенка. После краха диктатуры в России без всяких разрешений властей построено двадцать миллионов частных домов. Значит, мы оптимисты!

* * *

Нас убеждают, что бороться с коррупционерами глупо: ну, поймают на взятке, дадут срок – а он за взятку же и выйдет. Вот я и думаю: может, издать закон, по которому хапуг будут не сажать, а лишать российского гражданства? Пусть ищут на планете место, где рады мздоимцам. Думаю, такой закон россиянам бы понравился. Вот только как мне уговорить наших законодателей?

* * *

В человеческих отношениях, как и в прочих сферах жизни – свои выдающиеся специалисты. Есть мастера вдохновлять и мастера успокаивать, гении дружбы и титаны любви. Любимая женщина Булгакова дала литературе больше, чем все его критики, вместе взятые.

* * *

Собственная личность под ногами не валяется – до нее копать и копать, бурить и бурить. Каждый из нас не только кузнец, но и бурильщик своей судьбы.

* * *

В поисках пути важна не столько точность попадания, сколько глубина.

* * *

Одаренность дается природой, но талант вырастает только в труде.

* * *

Дурные обстоятельства не гоняются за человеком – он сам ухитряется нейтральные обстоятельства делать дурными.

* * *

Во все времена любили не хватких, а добрых, не эгоистичных, а заботливых, не пронырливых, а прямодушных. Каждый получает по душевному труду: сколько отдает людям, столько ему и возвращается. Поэтому – торопись отдать.

* * *

В нашей жизни колючек не меньше, чем костей в ерше. Но тысячи больших и малых несправедливостей, перекручиваясь и переплетаясь, странным образом соединяются в справедливую ткань действительности.

* * *

Кто—то мудрый сказал, что человечество делится на изобретателей и приобретателей. Изобретателей всегда мало. Но без них и приобретать будет нечего.

* * *

Что в жизни лучше: иметь или уметь? Кто к тридцати годам многое умеет, тот потом и имеет достаточно.

* * *

Посмотри на людей, добившихся чего—то в жизни: счастья, любви, известности, хотя бы материальных благ. Почти у каждого из них в фундаменте судьбы лежит бетонная плита трудностей.

* * *

У взрослого вряд ли спросят, о чем он мечтал в молодости. Спросят – что состоялось?

* * *

Гением нельзя стать по маминой указке, потому что мама – не гений.