Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. - Иван Шевцов

- Тебя Ниной зовут? Ты вот что, Нина, оставайся-ка у нас, а мы что-нибудь придумаем, как тебе помочь. Куда ты пойдешь на ночь глядя? И голодная небось?

- Страшно ночью, - согласилась она.

- А пока пойдем, я тебе место укажу.

Он привел ее к шалашу из ельника, который почти ничем не отличался от других. Хвоя была совсем свежая, - значит, обосновались они здесь недавно. В шалаше никаких удобств. Над головой - лапник, под ногами - сено.

- Это мой кабинет, - сказал командир. - Тут тебя никто не посмеет тронуть. Поняла? А вообще орлы мои - палец в рот не клади, невзначай и обидеть могут. Так что ты от меня никуда. Я сейчас отлучусь на минутку, насчет ужина похлопочу. А ты жди, отдыхай.

- Может, вам помочь что-нибудь. Я умею готовить, - предложила она свои услуги, но получила категорический отказ.

Оставшись одна. Надя осмотрелась. Шалаш был низкий, даже стоя на середине, она касалась головой "потолка" - елового лапника. Поверх сена постелено байковое одеяло. В углу валяются пустые бутылки, консервная банка, граненый стакан. Перспектива провести здесь ночь в обществе этого мутноглазого с ржавыми зубами, естественно, не радовала Посадову. Но другого выхода не было: назвался груздем -полезай в кузов. Конечно, он напьется и будет ночью приставать. Случайно нащупает пистолет под кофточкой - и тогда хорошо начатый спектакль может сразу провалиться. Надя присела на одеяло, сунула пистолет под сено, начала быстро соображать, как вести себя ночью с неожиданным "кавалером".

Он возвратился довольно быстро - возбужденный, раскрасневшийся, с краюхой хлеба и двумя банками консервов: мясных и рыбных. Потом извлек из кармана бутылку самогона, сказал подмигивая на бутылку:

- Шнапс-куртка. Жулик один изобрел и сам скрылся в неизвестном направлении. Попадись он мне…

Консервы ловко открыл финским ножом, нарезал хлеб и, налив полный стакан, сказал:

- Держи, согреешься.

- Это мне? - сделала удивленные глаза Надя. - Вы извините меня, я не пью, мне нельзя.

- Ерунда какая, - замотал он головой, на которой крепко сидел картуз. - Она безвредная и даже пользительная. От всех болезней помогает. Ты что думаешь, это самогонка или вонючий немецкий шнапс? Ничего общего. Это "куртка", по имени изобретателя.

- Все равно. Я вам что скажу, не знаю вашего имени, - начала Посадова, глядя на него обнадеживающе.

- Борисом зови, не ошибешься.

- А по батюшке?

- Да просто Борис, Боря, без батюшки обойдемся, свои люди, - отмахнулся он.

- Ну хорошо, Боря. Так вот что, Боря, я хочу тебе сказать: сегодня мне никак нельзя ни пить, ни… ну ты понимаешь, ты же взрослый мужчина. Через день-два я с тобой с удовольствием выпью, потому как вижу - ты человек добрый и глаза у тебя правдивые и душа открытая, честная. Я таких уважаю.

Он удивленно вытаращил на нее глаза и насупился. А она посмотрела на него так нежно, так тепло и попросила так искренне:

- Ну не надо настаивать… Боря. Выпей сегодня сам, если тебе так хочется. А в другой раз со мной. Или и ты не пей. Потерпи. Лучше мы будем трезвыми оба. Хорошо?

Он смотрел ей в глаза открытым ртом, как напоказ, выставив прокуренные редкие зубы. Наде было противно смотреть на него, с брезгливостью подумала: "Не дай бог вот такой целоваться полезет". Он не удержался, осушил стакан залпом, аппетитно, с шумом закусил. От еды и она не отказывалась. Ели и болтали. Через полчаса бутылка "шнапс-куртки" была пуста. Надя не пила. А захмелевший Борис на вопрос Нади, есть ли у него семья, заплетающимся языком говорил:

- Холостой. На сто процентов холостой и один. Ищу друга жизни. Чтоб хорошего, чтоб такая, как ты… Выходи за меня замуж. А? Давай и свадьбу хоть сейчас? - И лапал ее по-пьяному бесцеремонно.

- А что мы будем с тобой здесь в лесу делать? - говорила она, легонько отстраняя его руки. - Что это за жизнь в лесу?

- А зачем в лесу? В лесу мы не будем. Уйдем отсюда. Бросим с тобой все к черту и будем в городе жить.

- На какие ж шиши, Боря, мы будем с тобой в городе жить? - спрашивала она и озорно улыбалась ему в лицо.

- Работать будем.

- У немцев?

- Ну и что, что немцы, - лишь бы деньги платили. У них марок много. Война все равно скоро кончится. До первого снега. Москва падет. И все, крышка коммунистам и Советам.

- А что я буду делать? Я ж с ребятишками в школе привыкла.

- Дадут тебе школу. Захочу - и ты директором будешь.

Она все запоминала и немедленно анализировала. Было теперь совершенно ясно, что это не партизаны. Отбиваться от него долго не пришлось. Через час он уже храпел, распластавшись на одеяле и уткнувшись мордой в сено.

Надя решила уходить отсюда сейчас, немедленно, пока "жених" спит. Тихонько достала из-под сена пистолет, положила под кофточку и, выйдя из шалаша, остановилась, чтобы осмотреться. Осенняя ночь темна, особенно в лесу. Вершины сосен унизаны алмазной россыпью звезд, от которых темнота кажется еще плотней и настороженней. Наде хотелось нырнуть в эту темноту и раствориться в ней без следов, без шорохов. Но не успела она сделать и пяти шагов, как ее окликнул тихий, но властный голос:

- Стой! Ты куда?

"Значит, специально следили, - мгновенно сообразила она. - Часового у шалаша поставил". Она решительно направилась на этот голос и, подойдя почти вплотную к человеку, спросила шепотом:

- Где здесь у вас уборная?

Наивно-смешной вопрос огорошил часового. Немного смутившись, он пробормотал:

- Какая тут уборная? Никакой тут нет. Не построили.

- А как же вы обходитесь? - продолжала она наступать.

- Да так, где попало.

- Как скоты, там где спите, что ли?

Ее резкая реплика, видно, рассмешила часового, и он добродушно посоветовал:

- Отойди в сторонку шагов на десять, там тебе и уборная.

Она послушалась его совета, отошла шагов на десять. Дальше не решилась, услышала разговор часового с кем-то еще.

- Чего она? - глухо спрашивал незнакомый голос.

- По нужде вышла, - отвечал часовой. - Уборную спрашивала. Чудно. - И весело хихикнул. Надя услышала вкрадчивые шаги, увидела силуэт человека, торопливо шедшего к ней, сказала с раздражением:

- Подсматриваете?

- Для порядка, чтоб не заблудилась, - ничуть не смутившись, ответил голос.

Пришлось возвращаться в шалаш.

2

На другой день после ухода Посадовой на задание Глебов верхом на лошади поскакал в отряд Булыги.

Южный ветер и солнце принесли в эти края кусочек тепла: на несколько дней вернулось лето, забывшее попрощаться с людьми - с теми, которые встретят его в будущем году, и с теми, кому не суждено увидеть зеленокудрое березовое лето.

Емельян любил быструю езду. Орловец его шел широкой рысью, так что семенящий сзади ординарец - молодой партизан - должен был пускать свою лошадь в галоп, чтобы не отставать. Емельяну хотелось на месте этого большелобого паренька-ординарца видеть Женю: он показал бы ей вдруг сверкнувшую изумрудом и золотом осеннюю красоту природы. Все еще хмельной от переполнивших его чувств, он думал о Жене, мысленно разговаривал с ней, советовался и советовал, смотрел на мир ее глазами. Женя была с ним везде неотлучно, она поселилась в его сердце, став частицей его самого. Думая о том серьезном деле, из-за которого он едет в отряд Булыги, куда должна явиться из разведки Посадова, как было условлено, Емельян незаметно переключал свою мысль на другое: он мечтал о том, как после войны вернется на границу, быть может, уже не начальником заставы, а комендантом участка, либо пойдет учиться в академию имени Фрунзе. Но где бы он ни был, отныне и навсегда с ним будет Женя, самый большой и самый близкий друг.

Не прошло и часа, как он был уже в отряде Булыги.. Отряд собирался по боевой тревоге. Романа Петровича Глебов увидел еще издалека стоящим у запряженной брички в окружении своих помощников. Среди них Емельян узнал Надю Посадову, обрадовался и понял, что есть важные новости. Об этом говорили возбужденные лица партизан, и вся атмосфера приподнятости и оживления, которая бывает обычно перед ответственной боевой операцией.

Надя Посадова возвратилась только что. Утром ей удалось незаметно улизнуть из стойбища отряда Бориса. Свой рассказ она повторила Емельяну, наблюдения изложила во всех подробностях, в деталях нарисовала портрет Бориса. Глаза Емельяна загорелись, в них светились радость и азарт разведчика. Он, даже не дослушав ее рассказ, заключил:

- Все ясно: Борис Твардов со своими полицаями. Великолепно! Надо спешить, Роман Петрович. Они ведь все на конях, как бы не ускакали.

- Отряд готов к выходу! - приподнято доложил Булыга. Он сам был возбужден предстоящим делом.

- Давай команду на выход, а план операции мы обсудим в пути, - приказал Емельян и, увидав одного пожилого партизана в очках, подозвал его к себе: - Товарищ, вы не могли бы одолжить мне свои очки часа на два?