Когда она искушает - Габриэль Сэндс

прикованы ко мне. — Сядь рядом со мной.

Я перебираюсь и сажусь рядом с ним, скрестив ноги. Он кладет ладонь мне на колено, и его тепло просачивается сквозь леггинсы.

Это чертовски приятное ощущение.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, накрывая его руку своей.

— Мне стало лучше, — тихо говорит он. — Через день-два я буду в порядке. Это всего лишь несколько царапин.

Я легонько провожу пальцами по его ноге, и сквозь прореху в штанах проглядывает белый бинт. Она испачкана кровью. — У тебя все еще идет кровь. Это Поло сделал?

Темнота проникает в его взгляд. — Да. Он пытался бороться со мной, но в конце концов он заплатил за то, что сделал с Аллегрой, Томмазо и тобой.

Его голос жесткий, и это соответствует его выражению.

— Это не могло быть легко, — мягко говорю я. — Он был твоим братом.

— Нет, Мартина. Он был никем для меня после того, что он сделал. Убить его было справедливо. — Он отводит взгляд. — Нас определяет не то, чья кровь течет в наших жилах. Нас определяет наш выбор. Его выбор был исключительно плохим. Я не буду скучать по нему.

Он закрывает глаза.

Я никогда не видела его таким усталым. Через несколько минут я думаю, что он, возможно, заснул, но когда я слегка сдвигаюсь, он открывает глаза.

— Не уходи. Я знаю, что между нами не все в порядке, но только на эту ночь… Пожалуйста, не уходи.

— Не уйду. — Я ковыряю кутикулу, прежде чем снова встретиться с ним взглядом. — Я читала твои письма.

На его лице мелькнуло удивление. — Правда?

— Угу.

У него сводит челюсти. — И что ты думаешь?

— Ты выглядел извиняющимся, — мягко говорю я.

Это заставляет его улыбнуться. — Я рад, что это прозвучало.

— И они многое объяснили о том, что происходило в твоей голове во время всего этого.

Его улыбка исчезает. — Я поступил с тобой неправильно, Мартина.

— Да, поступил.

Он сглатывает, словно ожидая, что я еще скажу.

— Но, наверное, я была бы лицемеркой, если бы ожидала, что ты будешь вести себя идеально в любой ситуации, которую подкинет тебе жизнь.

В его глазах мелькает что-то похожее на надежду.

— Ты причинил мне боль, Джорджио, и одни только письма не смогли полностью стереть эту боль. Но после сегодняшнего вечера я поняла, насколько ты мне дорог. Узнав, что ты ранен, я впала в истерику. Я не могла представить, что больше никогда не увижу тебя.

Мои пальцы переплетаются с его пальцами. — Я не могу представить, что больше никогда не буду держать тебя за руку.

Он издает придушенный звук. — Пикколина…

Я беру книгу с тумбочки и протягиваю ему. — Открой на специально отведенной странице.

Он открывает, и его глаза сканируют выделенный текст. Напряжение на его лице ослабевает.

— А теперь ты научишь меня понимать, что такое настоящее счастье, — говорит он хриплым голосом. Он приподнимается на локте и проводит рукой по моей щеке. — Я чертовски сильно люблю тебя, пикколина.

— Я люблю тебя, — шепчу я. — И я готова дать нам еще один шанс. Но давай не будем торопиться. Давай будем вместе и будем наслаждаться друг другом без всяких секретов и лжи, бросающих на нас тень. Давай не будем торопиться с браком только ради него. После всего, что произошло, не будем торопиться.

В его теплом взгляде промелькнуло понимание. Он проводит большим пальцем по моей нижней губе и кивает. — Столько, сколько тебе нужно. Ты стоишь того, чтобы ждать.

Он обхватывает ладонью мой затылок и нежно притягивает мое лицо к своему. Наши губы встречаются. Поцелуй стал другим — медленным, уверенным, намеренным. Он просовывает язык в мой рот и издает удовлетворенный звук, как будто ждал этого. От поцелуя по мне разливается знакомое тепло, и вскоре мое тело гудит от удовольствия.

— Не пройдет и дня, чтобы я не напомнил тебе, что ты для меня значишь, — пробормотал он. — Это обещание.

Я улыбаюсь ему в губы. — Я буду помнить об этом.

ЭПИЛОГ

ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ

МАРТИНА

Господи, я вышла за него замуж.

Мы сделали это не сразу, но, как оказалось, мне было не до терпения, когда мы наконец, официально, несомненно, были вместе.

После смерти Сэла все произошло быстро. Мы покинули конспиративную квартиру на следующий день и сразу же поехали туда, где капо поклялись в верности моему брату. Не все, конечно, но достаточно, чтобы закрепить его притязания. Мы обосновались там на несколько недель, пока Дем занимался переговорами, повышениями и реструктуризацией организации. Это давало мне прекрасную возможность воссоединиться с местом, где я родилась.

Мы с Джорджио переехали в дом по соседству с домом Валентины и Дамиано. Это было временное решение. Мы не хотели принимать никаких постоянных решений, пока все находится в стадии становления, в том числе и то, где мы будем жить. Конечно, Дамиано четко обозначил свои предпочтения — он хотел, чтобы я была рядом с ним, но когда я сказала ему, что скучаю по Ибице, он поджал губы и сказал, что все понимает.

Однажды вечером, примерно через три недели после нашего приезда в Касаль, мне позвонил брат и пригласил приехать. Сказал, что хочет со мной о чем-то поговорить. Когда я пришла к нему домой, гостиная была завалена образцами тканей и бумагами с вытравленными рисунками свадебного платья.

— Это будет платье Валентины? — спросила я, взяв в руки один из эскизов.

Дем стоял, прислонившись к стене, засунув руки в карман брюк. — Да. Мы хотим устроить настоящую свадьбу в следующем месяце. Ее семья уже готовится к поездке.

Они уже были женаты, но их первая свадьба была практически побегом, на ней присутствовали только Рас, Джемма и я.

— Даже ее родители?

Он фыркнул. — Да, даже они. Я сказал ей, что нам не нужно их приглашать, но она захотела. Она сказала, что хочет, чтобы они увидели, как она счастлива теперь, когда ее жизнь в ее собственных руках.

Отношения Валентины с родителями натянутые, но у меня есть ощущение, что она не хочет полностью от них отрываться. Может быть, из-за заботы о младших сестрах, а может быть, потому, что она верит, что в будущем они смогут в какой-то степени наладить отношения. По крайней мере, я знаю, что она испытывает некоторую симпатию к своей матери.

Однажды вечером, после нескольких бокалов вина, Вэл немного расчувствовалась и сказала мне, что ей грустно от того, что ее мать никогда не знала безусловной любви. Возможно, именно поэтому она никогда не показывала ее своим детям. Похоже, что