Небо в алмазах (СИ) - Younger Alexandrine

— Я думал, что ты щас пригорюнишься.

— С какого перепуга? — пытаясь поймать вилкой соленый огурец, Холмогоров не рассчитывает силу, и роняет в банку сигарету. — Еб твою, Пчёл! Давай по делу…

— По жизни лихой, без колец…

— За Лизку опять перетереть решил? — Кос разочарованно ставит стеклянную банку на стол. — Во, любуйся на аквариум!

— Ну, ладно, хер с тобой собачий, раз не хочешь говорить, — Пчёла убирает банку с порченым рассолом на пол, предварительно закрывая её крышкой от всяких длинноногих владельцев «Линкольнов». — Не, знаешь, что подумал, Косматый?

— Ну, валяй, жучара, удиви меня…

— Поверю, что вы поженитесь только в ЗАГСе! Ей-богу, напьюсь…

— А в этом никто и не сомневается, алкашня ты редкая, — где-то в зале часы с кукушкой пробивают свой «бо-о-о-м», от которого Космос недовольно морщится, — а я же говорил тебе, что хорошо, что вы с Лизой — не родные?

— Ну да, это моральный ущерб, за тобой в свидетели на свадьбе идти, после всех Ленинградов, — общественная нагрузка на медовые плечи Пчёлы ожидалась к двадцатому дню рождения Лизы. — Давно пора, Кос, рассчитаться со мной.

— Не дай Бог Софка букет поймает, ты же поседеешь с горя! Родственник, не боись…

— Бляха-муха, Кос, перестань ты изгаляться, — Витя отмахивается при звучании новой клички, которой окрестил его Кос после подачи заявления в органы записи актов гражданского состояния, — а вообще, если тезисно, то я за вас рад… Вперед, к победе коммунизма!

— Сейчас смешно было, товарищ недобитый комсорг! Лады, мне собираться пора, не горюйте сильно, а если ты хотел сказать, что от счастья за нас — штаны полные… Пчёл, спасибо! Кому, как не тебе ленточку красную на грудь цеплять?

— Не выдержу, и расплачусь прям здесь! Все, катись на Профсоюзную…

— Давай, брат! Спящих буди…

— Не потеряйся по дороге, а то сестричка плакать будет!

— Не дождешься…

Забывая про то, что тяжелым на подъем друзьям пора просыпаться после веселого сабантуя, Пчёлкин от скуки находит магнитофон, в котором обнаруживается кассета, купленная в киоске на Рижском. Не желая искать долго, Витя решает прислушаться к первой попавшейся песне, не ища в ней ни смыслов, ни каких-либо особенных музыкальных мотивов. Кос, не спеша собирается, пытаясь привести свою царскую физиономию в божеский вид, а в коридоре упорно крутится мелодия, уносящая больную голову Пчёлкина и от заснеженной декабрьской Москвы, и от зимы, наступившей в умеренных широтах:

— Ариадна, Ариадна! Заблудился, я в чужой стране!

Ариадна, Ариадна! Как из лабиринта выйти мне?..

Виктор Пчёлкин не ставил на то, какие лабиринты ждут его в недалеком будущем. И поможет ли мифическая Ариадна, воспетая в песне, распутать морские узлы…

========== 90-й. Живут студенты весело ==========

OST:

— В. Кузьмин — Пристань твоей надежды

— Fancy — Angel Eyes

Лиза знает, что вещих снов не бывает. Они редко посещают её, быстро проносясь однообразной картинкой. Ведь Лиза не суеверна и не дрожит, как осиновый лист от того, что тринадцатое число снова выпало на пятницу, а дорогу ей нечаянно перебегает черная кошка. Потому что бедный Тутанхамон каждый день переходит им дорогу, жалобно мяукая, когда ему не оформляют горсть корма в миске.

Нет, Космос совершенно прав, говоря, что на ночь не рекомендуется читать Булгакова, особенно находясь в квартире под номером пятьдесят. А если в такой квартире живет черный кот… Нет, на этом совпадения заканчиваются. И поэтому, просыпаясь среди ночи от собственного истошного крика, Павлова ощутила себя беспомощным зверьком, которого зачем-то опустили в глубокий колодец. И помощи ждать от кого. Страшно…

Лиза отвыкла от пустоты в небольшой квартире родителей, которая, впрочем, привыкла простаивать за последние семь лет. Засыпать одной в четырех стенах непривычно и странно. Во-первых, потому что на лице её лежала раскрытая книга, а во-вторых, потому что Космос не остался с ней ночевать. Победители решили праздновать обретенное величие со всем размахом, и, доверяя, Лиза не хотела ставить парню палки в колеса, что-либо ему запрещая. Утром придёт, и будет жаловаться на больную голову, и уверять, что больше ни капли в рот не возьмет. Как обычно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

О деловом разговоре Белого и старших, курировавших занятия Коса и Пчёлы не один год, Лиза знала ровно столько, сколько докладывал ей Витя. Теперь он рассчитывал, что вся полученная прибыль будет делиться между старыми друзьями детства. Фил и Космос выражали такие же настроения, и Лиза могла убедиться, что родные люди довольны воцарившимся положением вещей.

Не в обиде и Сашка, который обрел желанную самостоятельность. Отныне ребята готовы идти дальше, не слушая наседающих на уши старшаков. Обошлось без жертв — финансовые не в счёт, дебет с кредитом Пчёлкин сведёт. И этим Лиза успокаивала себя, находясь в твердой уверенности, что нужно думать о скорой свадьбе. Они долго этого ждали…

Но во сне её никогда не звали детским голоском и не называли иначе, чем «Лизой». Однако Павлова не увидела того, кто к ней обращался, и у неё будто совсем не было сил, чтобы открыть глаза. Голос твердил ей «мама», и, спешно проснувшись, Лиза заронила мысль, что её старые страхи, пережитые в больничной палате, ненастно возвращаются. Она снова школьница, оставшаяся круглой сиротой.

Если во сне она бы снова увидела маму, как в Ленинграде, стало бы спокойнее. Но это была не мама, хотя именно после лишнего разбора бумаг в тумбочке, где осталось много документов Татьяны Анатольевны, Лиза так беспокойно спала. Мама бы не вызвала у дочери такого беспокойства, а незнакомая девочка из сна точно понимала к кому обращалась…

Поделиться сомнениями оказалось некому, и, пролежав без движений до раннего утра, Лиза пыталась под свет ночника читать конспект по уголовному праву. И окончательно отбросив оковы лености и учебные лекции, к которым она неизбежно вернется перед экзаменом, Лиза спешит привести в порядок шалман, который сотворила в материнских бумагах. Фотографиям место в альбоме, а чужие дневники читать не следует. Мама была противником такого чтения. Категоричность в жизни Татьяны возводилась в абсолют. Либо белое, либо черное…

Лиза поймала себя на мысли, что не понимала, как у одних и тех же родителей, с разницей практически в двадцать лет, родились такие непохожие дочери. Валентина Анатольевна, мама Вити, была совершенно обычной женщиной без амбиций, от неё веяло уютом и домом, она никогда не ловила звезд с неба. Закончила восемь классов и сразу на завод, чтобы помочь рабочим-родителям кормить не только себя, но и младшую сестру. В училище познакомилась с мужем, в положенное время получила от государства хрущёбу на окраине Москвы и не жаловалась на жизнь.

Рыжая Татьяна — ребенок поздний и избалованный вниманием. Всегда считала, что родилась не на своем месте. Училась отлично, не заставляя родителей краснеть за себя. После смерти отца положила все силы, чтобы самостоятельно поступить в лучший в столице институт, и доказать всем, что девочка из коммуналки может больше, чем просто ошиваться по окраинам и шить себе платья из ситца. Папа не мог не влюбиться в почти черные глаза, которые располагали к себе с первой же минуты общения. Родители совсем не умели существовать друг без друга. И поэтому когда случилась беда, разделившая жизнь Лизы на две большие части, мама устала бороться, и ушла вслед за отцом. Умерла, не приходя в сознание.

А Валентине и Лизе остались лишь фотографии. И черная исписанная тетрадь Алексея Владимировича. В пожухлых с годами листах не только сведения о трудовых буднях и сослуживцах, но и переживания за жену и дочь, и те свидетельства отцовской любви, о которых маленькая Лиза могла и не догадаться. Взрослая Лиза едва сдерживает горькие слезы, когда находит в отцовском дневнике незатейливые наблюдения о жизни самой рядовой советской школьницы: «моя Лиза — совсем большая, и, думаю, быстро освоится в Ленинграде», «Лизка никому не дает спуску…», «Лиза все больше похожа на Таню, но смотрит на мир совершенно моими глазами…».