Небо в алмазах (СИ) - Younger Alexandrine

Космос ни о чём не жалел. И не раскаивался, как бы отвратительно это не звучало. Окажись он той ночью в Раменском снова — поступил точно также, после скрывая друга по всем возможным адресам, поднимая на уши всех нужных знакомых. Дело шилось белыми нитками. А если бы кто-то вышел на него? Космосу не улыбалось сменить дорогой костюм на тюремную робу из-за падали, отравляющей мир своим существованием. Он бы не выдержал доброй десятки, которая светила ему.

О Лизе, которую неизбежно отвели от уголовника и убийцы, о друзьях, которые поняли, во что он их втянул, приказали бы забыть. А отец просто не смог бы вытерпеть настолько сильного позора. И стал бы отмазывать? Зачем ему такая головная боль…

И все равно: нет… пути… назад…

Сигарета практически истлела, зажатая между средним и указательным пальцем левой руки, и Космос бросает несчастный окурок в лужу. Нет, пора бросать… И не курить — пачка красных «Marlboro» по-прежнему лежит в бардачке иномарки, маня прикоснуться к себе и чиркнув спичкой, затянуться во все тяжкие. Напротив, нужно перестать думать про изменившуюся реальность, и свое в ней место. Космос имеет гораздо больше, чем мог располагать любой его сверстник-студент. И в этом тоже есть фарт и невиданное везение…

Как и в том, что Лиза дважды выбрала не благоустроенный для себя Ленинград, а его заблудшую душу. Всё-таки они никогда бы не смогли ужиться с чужими людьми…

— Дядя, я вела себя плохо, заберите меня куда-нибудь! — голос, полный озорства, кажется, принадлежит вовсе не красивой девушке, подбежавшей к автомобилю, и уронившей чувство спокойствия Космоса метров на сотню вниз. — Я ж знаю, вам оно надо!

— Твою налево, Лиза… — пора заканчивать с любовью к самокопанию, которое подступало исподтишка в самые неподходящие моменты дня и ночи.

— Знаю-знаю, хулиганка с детства, мама с папой так задумали, — Лиза не спешит двигаться с места, продолжая наблюдать за подвижным лицом Космоса. — Смотрю, что инопланетяне не готовы к приходу обычной земной девушки? Как неосмотрительно!

— А я думал, что меня будешь слушаться, алмазная, — поправляя свою тёмную шевелюру назад, Космос не может остановить в себе порцию надвигающегося смеха. И не пытается, когда смотрит на Лизу, задумавшую очередную каверзу, — будешь, Лизок?

— Конечно, нет, Космос Юрьевич, — Павлова хитро подмигивает, пряча свой небесный взор под пушистыми ресницами, — размечтался, дружок…

— Г…нет! — Кос передразнивает Лизу, и корчит ей гримасу. — Значит, хреново себя вела? Не надо было на пары с утра валить, меня с котом оставлять. Эта тварь царапается!

— Он весь в своего хозяина! Не только шикарная морда, но и редкий царапун…

— Он — неслух! Обойного клея не наберёмся с ним… Этот царёк египетский свои причиндалы клал на то, что я там ему втираю… Нашла себе подружку!

— Мы же не нюхать этот клей собрались, и, родной, перестань ревновать к коту! Я не дам тебе отправить его ценной посылкой Надьке, — у Лизы свои счёты с Наденькой, отравлявшей жизнь Космосу, и ставившей Павловой в укор полнейший расчёт, не без которого они с Космосом нашли друг друга. Жена академика, выронившая себя из глубоко провинциального городка, не имела смелости признать, что её ненавистный пасынок искренне влюбился в подругу детства. — Чтобы этой стерве там икалось!

— В Сызрани! — сказал Космос, уточняя место жительства бывшей мачехи, с которой отец полгода, как в разводе. Что не говори, но в квартире на Ленинском проспекте стало меньше паразитирующих элементов. И кот не в счёт.

— Да хоть за бугор! Может, пустишь уже? Вести себя хорошо буду! Я же обещала, луноликий ты мой…

— Клянешься?

— О клятвах в ЗАГСе поговорим, а я про погреться.

— Иди уже ко мне…

— М-м-м, сам напросился!

Голубоглазая бестия без лишних церемоний открывает дверцу «Линкольна», и отнимает Космоса у сварливой старухи-задумчивости. Порывисто прижав к себе будущего мужа со всех своих тщедушных силенок, Лиза могла хотя бы на секунду забыть, что пятнадцать минут назад чуть не лишилась лучшей подруги, отвечая на её колкости не менее жесткими фразами. Павлова с Луны свалилась, признает! Она недальновидная и ограниченная, но ничто не заменит ей простого объятия с космическим пришельцем, от которого ей совсем не хочется убегать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лиза не умеет отделить себя от Космоса, и советы тех, кто пытался пошатнуть её веру в свою абсолютную любовь, золотоволосая научилась пропускать мимо ушей. Они всегда будут вместе! О прочих сценариях дочь судьи предпочитала не задумываться; ей слишком трудно давались разлуки с Космосом.

Софка, не думающая о последствиях выдвинутого обвинения, все ещё жила в черепной коробке Павловой, мрачно напоминая о том, что замужество грозит Лизе полным запустением. Софа впервые смело вылила ушат помоев, оправдываясь своей любовью к истине. Нет, мудрейший Софокл, ты отнюдь не рубилово правды-матки и не Верховный суд СССР, к системе которого не хочет иметь отношения. И почему все нужные, а порой даже резкие, но верные слова, приходят в голову, когда Лиза уже поникла духом, и ищет поддержки, спрятав потускневшие глаза на плече у Космоса?

Павловой так хорошо рядом со своей неприступной скалой, которая забирает весь негатив, намеренно или нечаянно выброшенный на её светлую голову. Можно уютно прислонить горящую румянцем щеку к ворсу красного свитера (который Кос так не хотел принимать в свой гардероб), и смотреть в синие омуты без остановки, глупо и зачарованно. И Лиза ничего не хочет доказывать миру, а тем более оправдываться перед Софой за несуществующие грехи. В своем мире есть повод для тихой радости.

— И эта увертюра вместо «здравствуй, любимый, я твоя навеки»? У тебя фантазия разыгралась? — не по одному Космосу плачет цирковое училище, и две минуты назад он в этом убедился. — Вот это поворот!

— А тебе не нравится? — Лиза нехотя поднимает голову от мужской груди, и, не желая терпеть больше ни секунды, расцеловывает Космоса первой, напоминая себе голодного волка, который добрался до твоей дичи. — Такая песенка устраивает, милый?

— Я бы тебе ещё пару куплетов подсказал…

— Опять блатных?

— Когда такое было?

— В прошлую пятницу, когда вы с Сашкой голосили про голубей и зону.

— Начинали с яблок на снегу, а потом как-то понеслось…

— Меня этим не удивить!

— Ладно, девочка моя, я просто заждался тебя.

— И я очень рада тебя видеть.

— Домой поехали? — в распущенных пшеничных волосах, пахнущих луговыми цветами, хотелось утонуть минут на пятнадцать, чтобы никто не увидел на лице вечно хохмящего Космоса следы недовольства и усталости. Мужчина проводит ладонью по изгибу тонкой талии, спрятанной в черный комбинезон и куртку, жалея, что они не дома, где их уединение ничего не нарушает. — Лизок, ты же ничего там не удумала? Чего-то листья летят, крапает, всё, не май.

— Давай сразу, без пассажиров, Кос? — Лиза не дает растрепать свои уложенные локоны, убрав их на правую сторону. — И я хочу сказать, что нужно провести день вдвоем. Да, да, мне тоже надоел капустник, который образуется на нашей кухне через день.

— Кто из них тебе так насолил, звезда моя? — Лиза отводит глаза, подбирая слова для ответа, и, распуская теплый шарф на шее, всё-таки говорит:

— Не важно, все разрешилось мирным путем! Волки сыты, овцы целы…

— Какие там волки могут быть в твоём институте? Лахудры с потока?

— Одна пародия на пчелиное жало. Мелочи жизни.

— Софка лиху дала? Вот что твой братец с людьми делает! Пчёла, Пчёла, говорил же, не суйся задницей, куда не надо…

— Ты не просто Космос, ты ещё и Нострадамус, мой генерал…

— Опять эта детская кличка?

— Мне она очень нравится!

— Неугомонная, выкладывай.

— Космос, — Лиза в бессилии рухнула на колени Холмогорова, с разочарованием смотря перед собой, прокручивая лямки своего джинсового комбинезона, — все нормально. Я, оказывается, не смыслю, что меня ждет в будущем, и что диплом мой так, для ширмы. Мне вообще нельзя строить долгих планов!