Женский клуб - Това Мирвис

Леви не могла этого вынести.

– Это так и работает. Должно работать, иначе все наши жизни были потрачены впустую! – выкрикнула миссис Леви.

В отчаянии она ударила кулаком по столу, попав по тарелке с печеньем. Та грохнулась на пол и разбилась, осколки белого фарфора перемешались с крошками у ее ног. Аяла, все еще стоявшая между Бат-Шевой и миссис Леви, горько расплакалась. Они прекратили кричать друг на друга, Бат-Шева подхватила Аялу и прижала к себе. Миссис Леви молчала, вперившись в кашу под ногами. Никто к ней не подошел, ни сын, ни дочери, ни внуки, ни даже Ирвинг, или Хелен Шайовиц, или Бесси Киммель, или кто-то из племянниц и племянников, или родственников, или старинных друзей. Она стояла там в полном одиночестве.

Пока миссис Леви приходила в себя после схватки с Бат-Шевой, Хелен Шайовиц столкнулась с той в парке, где они с Аялой устроили себе пикник с бутербродами из мацы с мягким сыром и джемом. Хелен была со своей сестрой и зятем, двумя сыновьями, их женами и детьми. В голове все еще звучала перепалка в синагоге, когда она увидела, как Аяла распевает песенку, выученную в школе. Бат-Шева хлопала ей в такт и светилась от гордости за дочь. Хелен стало страшно жаль случившегося – она с трудом пыталась припомнить, что же такого ужасного совершила эта женщина. Хелен знала, что, подойди она к ним, миссис Леви ее не простит – в тяжелые времена она как никогда рассчитывала на поддержку подруги. Но Хелен едва не расплакалась оттого, что Бат-Шева и Аяла были здесь совсем одни, и решила последовать зову сердца.

– Привет, Бат-Шева, привет, Аяла! Вот увидела, как вы тут поете, захотелось поздороваться и пожелать хорошей Пасхи.

Бат-Шева явно удивилась, что Хелен подошла к ним, но, даже если ее это и рассердило, виду она не подала.

– А вы со всем вашим семейством. Наверное, это чудесно, – произнесла Бат-Шева.

В ее голосе слышалась тоска, и Хелен вдруг сообразила, что у Бат-Шевы никогда не будет всего того, что сама она принимала как должное, никогда не будет большой семьи из теток, дядей и кузенов с кузинами, которых она сможет созвать на праздники и по другим радостным поводам. Хелен стало очень жаль Бат-Шеву, и она поняла, почему ей было так важно подружиться с девочками.

– Почему бы вам не присоединиться к нам? Мы взяли с собой целый большой обед, и Аяла сможет поиграть с моими внуками. Будет весело, что скажете? – предложила Хелен.

Бат-Шева начала было отнекиваться, что им, мол, и вдвоем хорошо, но Хелен не желала слушать.

– Я даже приготовила специальные бейглы на Песах. Готова поспорить, вы таких не пробовали.

Помогая Бат-Шеве с Аялой собрать вещи, Хелен кое-что поняла. Ей стало ясно, что за смутное чувство мучило ее последние недели. Впервые в жизни она взглянула на себя со стороны, и увиденное ей совсем не понравилось: это была женщина, которая всегда шла следом за толпой, которая никогда не думала своей головой. Всю жизнь она выдавала чужие мнения за свои.

Когда она вернулась домой, телефон уже звонил. Хелен сняла трубку и услышала миссис Леви, тараторившую бог знает что. Больше она не могла это выносить. Хелен стало противно перемалывать одно и то же, обсуждать, кто какую ерунду выдал за последние полчаса. Она извинилась и прервала разговор, мечтая о чем-то большем и важном.

Несмотря на эти происшествия, праздник шел своим чередом – суматошная смена трапез, сна и служб в синагоге. Восемь дней мы только этим и были заняты и к концу уже так наелись и напились, что едва могли ходить. Когда Песах закончился, мы убрали специальную посуду и попытались ощутить прилив новой жизни. В городе распускались бело-розовые магнолии, на наших лужайках набухали кусты азалии. Мы сдвинули зимние рамы, распахнули сетчатые двери и выползли на веранды, надеясь, что наши жизни снова войдут в привычную колею.

Следующие семь недель были мостом, соединяющим Песах и Шавуот. В Песах мы вышли из Египта, в Шавуот мы получили Тору на горе Синай. За время между ними рабы превратились в народ, готовый встретить своего Бога. Во времена Храма все семь недель совершались приношения омера. Позднее ученики рабби Акивы стали умирать в эти дни – вспыхнула эпидемия, губившая их за то, что не выказывали друг другу уважения, что не любили ближних, как самих себя.

И все эти годы спустя мы по-прежнему ведем отсчет сорока девяти дней: сегодня первый день омера, сегодня – второй, десятый… Помня об учениках рабби Акивы, мы не слушаем живую музыку, не устраиваем свадеб, не стрижемся, воздерживаемся от радости и веселья. В Лаг ба-омер, тридцать третий день отсчета, ученики перестали умирать, и мы тоже выдыхаем с облегчением и празднуем этот день – передышку в череде бедствий и наказаний.

На Лаг ба-омер дочь Хелен Шайовиц, Тамара, выходила замуж, и все мы вызвались помочь. Мы принимали у себя гостей из других городов, готовили субботние трапезы, показывали гостям Мемфис и собирали подарочные корзины с расписанием, домашней снедью и местными сувенирами. Гости были поражены – что за чудесная община, такая дружная, такая сердечная, такая по-южному гостеприимная!

Свадьба проходила в отеле «Пибоди», с кошерным столом, и это было самое роскошное празднество из всех, на которых нам довелось побывать. Хелен просто превзошла себя. Вместо того чтобы начать с обычных коктейлей, она устроила полноценный шведский стол, как это принято в Нью-Йорке. На отдельных досках нарезали мясо, курицу и индейку, прямо на месте жарили китайские овощи, не говоря уже о бесконечных блюдах с копченым лососем, ломтиками печенки и сырыми овощами. Украшения из цветов были под стать всему этому изобилию: хупу из кованого железа пышно увивали розы, тюльпаны и лилии – такое буйство, наверное, царило в Эдемском саду. Танцы удались на славу, ноги у нас потом болели еще не один день. Музыкальная группа из семи человек прилетела из Нью-Йорка, и даже они не видывали таких плясок.

Неделю спустя дочь Бесси Киммель, Адина, родила чудесного мальчика. Это был первый внук и весьма громкое событие. Наверняка, конечно, не скажешь, но многие из нас сошлись на том, что ребенок получился вылитая Бесси. У него были такое же круглое личико, пухлые щечки и маленький лоб. Брит милу совершили на заднем дворе Киммелей зябким весенним днем. После обрезания состоялось празднество. Нежно-голубые воздушные шары, поднимавшиеся из центра столов, были тон в тон с салфетками и скатертями. Разносились закуски: