Женский клуб - Това Мирвис

настойчивы, и…

Бат-Шева покачала головой.

– Не рассказывайте. Не хочу знать, кто что обо мне говорил.

Леанне больно было видеть Бат-Шеву такой поникшей, напрочь лишенной желания быть частью общины. Она мысленно вернулась к ее первым дням здесь и почувствовала, что Бат-Шева думает о том же, о первой встрече с этим ладно устроенным мирком, таким дружным и сплоченным, что казалось, здесь каждого примут и обогреют. Леанне так хотелось, чтобы это все еще было возможно; ей была нестерпима мысль, что Бат-Шева покинет Мемфис, а с ней исчезнут и ее энергия и изобретательность.

– Бат-Шева, ты столько прекрасного успела сделать, большинству такое и близко не по силам, – сказала Леанна. – Не позволяй, чтобы эта ситуация обесценила все, чего ты добилась.

– Ты должна знать, что у тебя здесь по-прежнему много друзей. Понимаю, что это ничего не изменит, но мы с тобой, – добавила Наоми. – Все еще наладится. Я правда в это верю.

– Все время думаю, что не должно было так получиться, – сказала Бат-Шева. – В начале все шло так хорошо, да и потом я старалась верить, что, конечно, потребуется время, но скоро я все же стану частью этой общины.

– Ты уже решила, что будешь делать? – спросила Наоми, не представляя, что Бат-Шева может захотеть остаться.

– Пока не знаю. Но несмотря на все случившееся, я чувствую, что это уже наш дом, и не так-то просто опять сняться и уехать. Я даже не понимаю, куда податься.

Ни Наоми, ни Леанна не знали, что сказать. Хотя они обе высказались в поддержку Бат-Шевы и голосовали за нее, им было не по себе. Как будто они все равно отвечали за решение, принятое на собрании; они столько лет жили в общине, что не могли так просто отделить себя от нее.

Когда Наоми и Леанна стали уходить, Бат-Шева крепко пожала им руки и попрощалась, но не пошла провожать. Она свернулась калачиком на кушетке и закрыла лицо руками. Леанна и Наоми закрыли за собой дверь, оставив Бат-Шеву наедине с ее горем, и отправились домой каждая к своему собственному.

Пока Наоми и Леанна были у Бат-Шевы, мы тоже разошлись по домам. Мы не испытывали ни малейшего облегчения, которое обычно приходит, когда решение наконец принято. Напротив, нас подтачивало ощущение, что ничто уже не было таким простым и ясным, как раньше. Дома мы, хоть и усталые, надеялись все же еще немного прибраться перед сном. Но там нас ждали наши дочери.

– Мы не могли позволить, чтобы и дальше так продолжалось, – втолковывала Авиве Рэйчел Энн Беркович. – Это не выпад лично против Бат-Шевы, но вещи совершенно вышли из-под контроля.

– Вот когда у тебя будут собственные дети, тогда посмотрим, тогда ты поймешь, почему мы так поступили, – сказала Хадассе Рут Бернер.

– Ты не осознаёшь, насколько опасно то, что происходит, ты судишь изнутри, – увещевала Илану Арлина Зальцман.

– Ты не понимаешь! – кричала Илана. – Бат-Шева помогала Шире. Она была единственным человеком, кому Шира доверяла. Единственной, с кем она могла поговорить по душам.

– Я понимаю, что тебе нравится Бат-Шева, но иногда родители должны делать так, как будет лучше их детям.

Илана покачала головой.

– Тебе кажется, ты в курсе нашей школьной жизни, но мы ненавидели школу задолго до появления Бат-Шевы. Может, тебе не хотелось этого замечать, но это не означает, что такого не было.

– Илана, ты просто не понимаешь.

– Нет, мам, это ты не понимаешь. То, что случилось в поездке, и марихуана, и бегство Ширы – ни в чем этом Бат-Шева не виновата. А виновата ты и твои подруги. Вы все считаете, что вам виднее, вы лучше знаете, но как вы думаете, почему Шира сбежала? Она не могла больше выносить, что все вечно ее обсуждают и рассказывают ей, как жить. Лучше бы я с ней уехала! – Тут Илана расплакалась и бросилась звонить подружкам.

Оставшись одна – муж уже спал, дочь с ней не разговаривала, – Арлина выглянула в окно. В кухнях домов по всей улице горел свет, и Арлина знала, что на каждой из них сейчас ведется похожий разговор. Арлина попыталась утешиться мыслью, что она принадлежит этой общине, что у нее есть подруги во всех этих домах, но ничего не вышло. Она чувствовала себя как никогда одинокой.

– Не знаю, как быть, – сказала Арлина Рут Бернер на следующее утро, когда позвонила узнать рецепт трехслойного шоколадного торта из мацы. – Илана засела в своей комнате. Час назад я к ней постучала, она заорала, чтобы я уходила прочь.

– Мы это сделали для их же пользы, – ответила Рут. – Они должны это уяснить.

– Я так и сказала Илане. Но она и слушать не желает. У меня будет полон дом гостей, а тут Илана не выходит из комнаты.

– Все образуется. Хадасса тоже попыталась такое провернуть, но я зашла к ней в комнату и сказала, что на ней – проложить бумагой ящики в буфете. Попрепирались немного, и она сдалась. Теперь вроде в порядке.

– Надеюсь, это сработает, иначе не представляю, что еще предпринять. Последнее, что мне сейчас нужно, – это детские истерики, – сказала Арлина и перечислила всё, что ей еще надо было успеть: два жарких, индейку, картофельный кугель и, конечно же, шоколадный торт из мацы.

Пока мы заканчивали с уборкой, в головах вертелись слова наших дочерей, мешая сосредоточиться на мытье полов и столешниц. Мы видели, с каким презрением они на нас смотрят, какое раздражение кипит внутри. Хотели бы мы думать, что дело в собрании Женской группы помощи, но чем больше мы об этом размышляли, тем яснее становилось, что это выражение появилось на их лицах гораздо раньше. Трудно сказать, когда мы заметили его впервые, но оно сделалось уже столь привычным, что мы перестали его замечать.

Еще неприятнее было от того, что наше решение явно никак не отразилось на отношениях Бат-Шевы и Йосефа. Не то чтобы мы ожидали, что Женская группа помощи на них как-то повлияет, но полагали, Бат-Шева поймет намек и уже не будет проводить с ним так много времени. Пусть нас она игнорирует, но мы надеялись, Йосеф все же образумится и вслед за нами поймет наконец, сколько от нее вреда.

Прошлым вечером Бат-Шеву и Йосефа видели на берегу Миссисипи. Норель и Майкл Беккер отмечали шестнадцатилетие свадьбы и отправились в отель «Пибоди» на коктейль. Они чудесно провели время. Конечно, они не могли там поужинать – ресторан не кошерный, – но выпили по бокальчику в красивом лобби, прямо у фонтана, где плавают знаменитые гостиничные утки