Елена Троянская - Маргарет Джордж

— А теперь давайте воздадим почести Зевсу, — сказал Приам.

Семейство смиренно последовало за ним в большой внутренний двор, где оно собиралось каждые несколько дней по приглашению Приама, чтобы совершать жертвоприношение перед крайне странным изображением Зевса, вырезанным из дерева. Приам считал эту статую своим личным покровителем и хранил ей незыблемую верность. У меня эта фигура Зевса, с тремя глазами и всклокоченными волосами, вызвала тревогу, но я знала, что бог каждого человека разговаривает с ним лично, и другим людям не дано понять, как это происходит.

Когда большая семья выстроилась вокруг алтаря, я не смогла удержаться от сравнения с моей прежней жизнью в Спарте. Даже когда моя семья собиралась в полном составе, нас было всего шестеро. У отца не было ни друзей, ни советников, которые сопровождали бы его многие годы. Наша жизнь в Спарте казалась бедной по сравнению со здешней. В ней было мало людей и мало роскоши, которую троянцы, похоже, считали необходимостью. Судя по тому, что я видела до сих пор, они не отказывали себе ни в чем. Ограничивать себя они, пожалуй, даже считали вредным для здоровья! Я пока не разобралась, завидовала я им или осуждала их.

— Мы заверяем тебя, Зевс, в своей верности и надеемся, что ты будешь защищать нас и впредь, как защищал всегда! — обратился Приам к статуе.

Упомянули незваных гостей, грозящих бедой, и Гектор воскликнул:

— Что бы ни случилось, я смогу сам защитить Трою, мне достаточно будет помощи братьев и мужей моих сестер!

Он огляделся вокруг:

— Что вы скажете на это, братья? Вы готовы пойти за мной, чтобы защитить стены родного города?

— Стены принадлежат Аполлону, — ответил Гелен. — Частично он сам их построил, он и защитит.

— Нет, мы, мы защитим их! — воскликнул Деифоб. — Все вместе, с помощью наших мечей. А ты, — Деифоб повернулся к Парису, — ты будешь разить врага из лука. Спрячешься в башне вместе с лучниками.

Парис воззрился на Деифоба. Признание мастерства во владении луком вызвало у Париса досаду, а не гордость: лучники по своему рангу находились внизу по сравнению с другими воинами.

— У меня такая же твердая рука, как у тебя, и я использую меч, когда считаю нужным. Просто кроме меча я, в отличие от тебя, владею еще и луком. Тебе следует немного потренироваться. Я могу тебе дать несколько уроков.

— Может, прикажешь мне еще и штаны надеть?

Все захохотали.

— Отчего бы и нет? — ответил Парис. — Убедишься сам, что они очень удобны.

— Да, если хочешь походить на восточного купца. Или на простого работягу.

— Я и был простым работягой. И приносил куда больше пользы, чем ты. Ты заявляешь, что ты воин, но, когда нет войны, кто может быть бесполезнее воина?

— Дети! — возвысила голос Гекуба. — Перестаньте спорить. Вы ведете себя как десятилетние мальчишки! Очень хорошо, что хоть один из моих сыновей жил среди простых людей. Ведь они и есть наши подданные, и мы должны лучше знать их.

— А что касается войны… или конфликта… — трясясь, заговорил старый Гикетаон. — Елена, позволь обратиться к тебе с вопросом. Как ты считаешь, эти люди уйдут подобру-поздорову, если мы им предложим выкуп? Я хочу сказать, заплатим? Ты знаешь их — что ты думаешь?

Все взоры обратились ко мне. Действительно, я единственная знала всех тех греков, кто стоял во главе собранного войска.

Сказать правду и испортить всем праздник? Но сейчас не время для умолчаний.

— Военачальник Агамемнон богат, у него много золота, скота, земли. Но он никогда не участвовал в большой войне и не вел ее. Поэтому он мечтает о ней. Он стремится к войне столько времени, сколько я знаю его. Чтобы сделать ее возможной, он даже принес в жертву собственную дочь. Он не променяет войну на золото: оно не в диковинку для него.

— Оставьте ваши глупые страхи! — воскликнул Гелен, взмахнув руками. — Есть пророчества. Пока они не исполнятся все до единого, Трое ничего не грозит.

— Так расскажи нам о них! — рявкнул Деифоб, в точности как одна из собак Приама. — Не храни их в секрете от нас!

— Да, сын. Говори, — велел Приам.

— Первое гласит, что, пока Палладий находится в городе, Трое ничего не грозит.

— А куда же он денется! — воскликнул Троил. — По-моему, статуя никуда убегать не собирается.

— У нее и ног-то нет! — рассмеялась Филомена.

Мне пришла в голову та же самая мысль, но я никогда не решилась бы высказать ее вслух.

— Другое пророчество гласит, что Трое опасен только тот враг, который заправит в лук стрелы Геракла.

— Елена, есть у греков стрелы Геракла? — спросил Гектор.

— Да, насколько я знаю. Этими стрелами обладает Филоктет. Но я не знаю, присоединился ли он к Агамемнону.

— Третье пророчество касается фракийских лошадей. Если фракийские лошади напьются из Скамандра, Трое ничего не угрожает.

— Фракийские лошади постоянно пьют из Скамандра, — вмешался Парис. — Те, которых мы приводим из Фракии и пасем в долине.

— Я думаю, в пророчестве говорится о тех лошадях, которых приведут сами фракийцы.

— Торговцы, которые приводили лошадей на ярмарку, наверняка поили лошадей из Скамандра, — заговорил Троил. — Они не водят лошадей к источнику возле храма Аполлона: это слишком далеко, хотя вода там и чище. Я вожу туда своих лошадей, а они нет.

— Симоид еще ближе. Думаю, они ходят на водопой туда, — вставил слово Антенор, который подошел так тихо, что я и не заметила.

Его сопровождал молодой человек — я подумала, сын. Странно, что у такого изысканного отца сын был откровенно неряшлив и являлся его противоположностью. Возможно, он прилагал все силы, чтобы не походить на своего отца. Если мы не способны превзойти родителей, мы начинаем их отрицать.

— Мы можем сами следить за соблюдением этой приметы, — сказал Деифоб. — Как только появятся фракийцы верхом на лошадях, пошлем их к Скамандру. Что еще говорят пророчества?

— Говорят, что Трое грозит гибель, только если под ее стены придет сын Ахилла.

— Сын Ахилла? У Ахилла нет сына, — заметила я.

— Должен быть, — ответил Парис. — Просто о нем никто не знает.

— Незаконный сын? — уточнил Тимоэт, приоткрыв единственный глаз.

— Не знаю, — признался Гелен. — Постараюсь уточнить это предсказание.

— Это все? — спросил Гектор. — Тогда я думаю, что нам ничего не грозит.

— Есть еще одно, — заговорил Приам. — О нем знаю только я. И этого вполне достаточно. Я знаю также, что нужно сделать, чтобы оно не сбылось.

XLI

Троя пребывала в ожидании. Весна продолжалась, корабли без труда могли ходить по морю. Наступило ужасное время затишья, когда все приготовления закончены, нервы напряжены, и ничего не остается, как только с нетерпением ждать, когда закончится бездействие. Но каждый следующий, все более солнечный, день не приносил ничего нового: ни кораблей у берега, ни отрядов в долине. Ходил слух — но слухов тогда хватало, — что греки выслали послов для переговоров. О том, сколько их и когда их ждать, слух умалчивал.

Люди на улицах Трои были измучены ожиданием и больше не улыбались, завидев меня. Некоторые отворачивались, плотнее запахивали плащ и переходили на другую сторону улицы. Возле большого колодца, по ступеням которого женщины спускались и поднимались танцующей походкой, словно исполняя ритуальный танец перед богиней, они стали расступаться передо мной. Однажды погожим утром осторожно спускаясь по скользким ступеням к колодцу, я вдруг заметила, что женщин вокруг меня как ветром сдуло. В полном одиночестве я спускалась все глубже, куда солнечный свет проникал тусклым лучом. Мои шаги отдавались одиноким эхом. Обычно звук множества шагов сплетался в сложную мелодию.

Горелки, укрепленные на стене, были зажжены, и красно-желтые язычки пламени отражались в воде, далеко внизу. Вода была спокойной, как всегда: колодец наполнялся из подземного источника.

Наконец я достигла дна колодца и опустила в него свой кувшин. Необходимости, чтобы я ходила по воду, не было, но мне нравилось это занятие — оно успокаивало, и я гордилась тем, что сама наполняю гидрии в нашей с Парисом комнате. Я всегда добавляла в воду лепестки роз. Когда кувшин погрузился в воду, нарушив ее гладь, сверху вдруг перестал падать даже слабый свет. Я услышала громкий стук опустившейся деревянной крышки над головой. В колодце стало совсем темно, если не считать света коптящих горелок на стене. Огонь в них вскинулся и затрепетал, словно требуя воздуха.

Сжимая кувшин, я медленно вскарабкалась по лестнице. Крышка колодца плотно лежала на своем месте. Я надавила на нее, но она не поддалась. Ее придавили сверху чем-то тяжелым или закрыли на замок.

Кто-то запер меня в колодце.

Почему? Кто? И как выбраться? Я начала стучать по дереву, но оно поглощало звук. Я принялась кричать. Мой голос должны были услышать сквозь крышку, но никто не отозвался, не открыл крышку.