О чем поет вереск (СИ) - Ольга Зима

— Кажется, у нас побывал гость с иного света, — заговорил Джаред, видимо, успевший допросить волков.

— Не сходить ли мне еще раз в гости? С ответным визитом? — вырвалось у Мидира.

— Любовь моя, молю, не покидай меня, — не прокричала, даже после всего, что видела сегодня, очень тихо и жалобно произнесла Этайн.

— Королева нуждается в вашей помощи и поддержке, мой король, — тихо вымолвил Джаред. — К тому же новая вылазка лишена смысла.

— Потому что?.. — надоело Мидиру гадать, о чем хочет сказать ему Джаред.

— Потому что их нет. Мой король, я сжег ваш след и закрыл проход. Все тихо наверху. Друидов нет. Совсем. Они лишены сил, наша земля их не поддерживает. Видимо, это была последняя отчаянная попытка земного короля потребовать виру за содеянное, — Джаред явно старался говорить понятно для Мидира и не слишком понятно для Этайн.

— За содеянное, — глухо повторила Этайн слова Джареда. — За содеянное…

— Т-ш-ш, успокойся, любовь моя, тебе нельзя волноваться, — заторопился Мидир.

— Мидир, я однажды… — тревоги супруги рвались на волю, она сильнее уткнулась в грудь, прижалась. — Друиды убили младенца, а я… я пыталась, но не смогла…

— Ты ушла от них, это уже много.

— Это неважно, Мидир! — отчаяние, ожидание расплаты, вдвойне более страшное из-за того, что платить, возможно, будет и не она. Защитный жест на животе. — Я тоже понесу ответственность. За содеянное.

— Ты всегда очень строго себя судишь, любовь моя, — прошептал Мидир. — Строже всех.

— Моя королева, как вы себя чувствуете теперь?.. — начал Джаред.

— Раз Мэллин жив, все хорошо, — тихо ответила Этайн.

— Что вы видели, моя королева? — осторожно уточнил Джаред.

Оба, и Мидир, и Советник, замерли.

— Я так странно себя ощущала… — погладила Этайн змейку на шее. — Словно все вокруг ненастоящее! Кроме одного. Туда меня тянуло очень сильно, как на ошейнике. Ужасное ощущение — лишиться свободы, лишиться себя, наверное, хуже всего на свете. Там был ты, но не ты, — удивленно произнесла она, подняв голову к Мидиру. — Как это возможно, мое сердце?

Мидир, перевел взгляд с ледяных глаз Джареда на хризолитовые очи Этайн, с трудом разжал одеревеневшие губы:

— Моя любовь, это просто морок. Хорошо, что ты не поддалась ему. Иначе бы я остался без своего сердца.

Примечания:

* — Синий — цвет удачи и счастья у галатов.

Глава 34.1. Вересковая правда. Встречи и прощания

После повторного ранения и, особенно, магического удара брат приходил в себя долго. Куксился, заворачивался в одеяло, дулся на всех и вся, заказывал изысканные блюда и не ел их — а Воган не сердился; гнал Мидира к жене, а «человечку» к «ее сердцу», ибо «незачем маленькому ши знать раньше времени, как взрослый дядя-волк ругается». Своенравно-мягкая Этайн все равно не уходила сразу, говоря, что ей и ее малышу необходим отдых. Мэллин подобрать не мог, и королева с важным видом усаживалась поудобнее, раскладывая подушки, среди которых была одна, сшитая из покрывала контрабандистским швом. Доставала свое рукоделие и, несмотря на протесты, проводила с Мэллином хотя бы полчаса каждый день, рассказывая новости. Иногда задерживалась под разными предлогами, напевала верхние побасенки, считавшиеся у них сказками. Брат после ее ухода казался Мидиру не таким бледным и равнодушным.

Заживлению ран наверняка мешало осознание немощи иного рода — не уберег, не защитил. В итоге Мидир не выдержал и, скрепя сердце, которое еще помнило не владеющую собой Этайн и отпустившего — отпустившего! — ее брата, выговорил «спасибо», на что изумленный Мэллин ответил:

— Ты уверен, что мне благодарен?

Мидир понял: брат отпустил «человечку» сознательно. Не потому, что упал или был слаб, не потому, что не мог воспротивиться или пальцы не держали. Он хотел ее отпустить. Неясно лишь, что послужило причиной.

— Уверен, — брат посветлел, но Мидир неумолимо уточнил. — Хочу спросить, ради чего ты ее выпустил?

Мэллин завздыхал, переполз в сидячую позу, завернулся в одеяло с головой, как будто воздвигая мягкую и безопасную стену между собой и Мидиром.

— Я выпустил ее, чтобы Этайн осталась целой, — покачал головой, недовольный странным объяснением так же, как Мидир. — Понимаешь, брат, твое волшебство тянуло ее в одну сторону, тот Мидир, — Мэллина передернуло, — в другую! А тут еще и я! Человечка у нас потрясающая, но я люблю ее в целом виде! Кто-то должен был отпустить!

Брат сбил себе дыхание, отполз еще, почти скрываясь за подушками, прижимая к груди ту, сшитую Этайн. Мидир не отводил взгляд, и Мэллин вздохнул еще горше:

— Кто-то должен был отпустить! Но теперь ты вряд ли мне благодарен, — закрутился вокруг той подушки, видимо, собираясь еще поспать. — Да я сам собой недоволен, Мидир, просто это нужно было сделать… А теперь она приходит ко мне! И ты приходишь. А я не заслуживаю…

Мидир полюбовался на одеяльный кокон, поднялся с кресла, подошел ближе, похлопал по нащупанному плечу, погладил по голове.

— И зря недоволен. Ты молодец, Мэллин, а я благодарен тебе намного, намного больше, чем тебе кажется, — брат не ответил, и Мидир тихонько вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

На следующий день Мэллин смог подняться с постели, и теперь ни он, ни его кларсах не умолкали, развлекая обитателей Черного замка. Под его гулкими сводами звучали все песни мира. Все-все, кроме одной. На просьбу Этайн спеть ту — давнюю, грустную и прекрасную, про любовь и обман, что вскроется неизбежно, у Мидира захолодело сердце. Брат же ответил легко, что эту мелодию волшебные струны поют, когда захотят, ибо подобный накал страсти могут выдержать нечасто, и пообещал придумать новую, еще лучше.

Днем королева гуляла в саду, вышивала в обвитой вереском беседке, кормила световых птиц, которые повадились вить там гнезда. Что-то по-прежнему высаживала в саду. Хранителю в руки не давалась, то ли ощущая, что старик лишился сил, то ли не желая иметь дело с «ожившей клепсидрой», то ли не слишком доверяя ему. В лазарет беременной хода не было, но лекаря волков она знала и обещала довериться, как придет срок.

Мидир проводил с Этайн все свободное время, а когда дела отвлекали его, с неохотой оставлял ее на Мэллина или Джареда. Вслед за Джаредом частенько появлялся и Алан, чей тихий приход Этайн замечала иногда раньше Мидира.

С исчезновением Лианны, Джилроя и Фордгалла в замке вновь остались лишь волки, а королева опять оказалась единственной женщиной. И часто проводила вечера в общем зале, стараясь добрым словом или улыбкой облегчить временное заточение детям Дома Волка.

Этайн не выказывала волнения явно, но роды приближались, и никакая живая магия не могла успокоить ее надолго. Иногда смотрела хризолитовым взором, словно видела насквозь, и как Мидир ни скрывал вину и беспокойство, ясно читала его сердце и волновалась еще пуще. Волчий король был готов на все, лишь бы успокоить любимую, и когда у него выходило, чувствовал себя почти счастливым. Это «почти» не покидало его ни днем, ни ночью, подтачивая силы и подгрызая разум. Впрочем, хоть Мидир и старался сдерживать свою страсть, ночь, после убаюкивания маленького очередной колыбельной, безоглядно принадлежала любви Этайн. Пытаясь по привычке анализировать, он понимал — его пламя горит лишь ярче. Несколько раз наутро Мидир ловил себя на желании признаться! Однако когда Этайн открывала глаза, смотрела доверчиво, как птичка на ладони, и хриплым со сна голосом тянула «Мидир-р-р, сердце мое», он вновь лишался всякого мужества. Временами ему становилось столь плохо, что он проверял себя, уж не глотнул ли отравы? Как будто яд разъедал его изнутри.

Несколько раз выпадал снег, тут же стаивал, в парке засинели первоцветы. По Мидирову четкому осознанию времени стоял второй месяц весны, а деревья печально роняли рыжие листья, как если бы плутовка-лиса заметала следы пушистым хвостом. Ветер ласкал колючие вечнозеленые ели, принося терпкую горечь, свойственную лишь середине лета. Суетливые ласточки рассекали синь неба, словно и не улетали на юг.

Торопливая беспорядочная смена времен года наводила на нехорошие мысли. Мир бежал вперед, не разбирая дороги, не делая остановок, так, как сходит оползень, обрушивается лавина или преследует добычу Дикая охота.

И пусть Мидир с ранних лет участвовал в Дикой охоте, на сей раз все выглядело иначе. Одно дело, когда ты загонщик, и совсем другое — добыча.

Иногда Мидиру казалось, он стоит на стрелке, которая раскручивается слишком быстро или совсем не в ту сторону.

Прогулки по стене стали любимым успокоительным средством: отсюда было видно явного противника, здесь мир строго делился на два лагеря. Тот, который следовало защищать и хранить, и другой, опасный, который следовало держать на расстоянии от первого. Инстинкты умолкали, разум переставал искать врага или опасность внутри, и на Мидира снисходило временное спокойствие.