Сокровище - Трейси Вульф

окрестности.

– Не знаю. По-моему, он немного хромает, – отвечает Мэйси.

– Может, ему следовало попросить надбавку за опасные условия труда? – спрашивает Хезер.

– Бедный Джексон. – Флинт качает головой и делает грустное лицо. – Если они так неистовствуют из-за Хадсона, то вы можете представить, что они станут творить, когда на сцену наконец выйдет мой друг?

Я собираюсь отпустить колкость, но тут Хадсон смотрит на меня, будто прося моего совета. Но я могу посоветовать ему только одно – поспешить. Возможно, они перестанут кидать в него все эти штуки, если он просто начнет петь.

Я делаю ему знак поторопиться, и он отвечает мне взглядом, как бы говорящим: «А что я, по-твоему, делаю?»

Но, повернувшись к зрителям на этот раз, он хватает микрофон и кричит:

– Я хочу вас кое с кем познакомить! Вы этого хотите?

В ответ публика вопит, свистит и топает ногами.

Хадсон ухмыляется чуть более уверенно, поскольку теперь может сказать что-то определенное.

– Позвольте мне рассказать вам кое-что об этом парне, прежде чем я позову его на сцену, чтобы познакомить с вами.

Огни становятся чуть менее яркими, и Луми и Кауимхи впервые начинают играть что-то более проникновенное.

Хадсон подходит к краю сцены и наклоняется, чтобы коснуться вытянутых вверх фиолетовых пальцев тех, кто стоит прямо перед ней.

– Он мой младший брат и довольно классный парень. Он немного зациклен на черном цвете, но в остальном он правильный чувак. Если не считать того, что в детстве он крал у меня цветные карандаши.

Публика в ответ свистит и вопит, и Хадсон приподнимает бровь.

– Вы приветствуете его, потому что он таскал мои цветные карандаши? – спрашивает он. И когда он перекладывает микрофон в другую руку, я понимаю, что он наконец немного освоился.

Публика отвечает еще более громким приветственным ревом.

Хадсон смеется.

– Ну, если вы пришли в такой восторг оттого, что он крал у меня цветные карандаши, думаю, у вас сорвет крышу, когда вы услышите, как он управляется с барабанными палочками.

Толпа вопит с еще бо`льшим энтузиазмом.

– Сейчас он выйдет к вам. Но вы должны сделать мне одолжение. С этой минуты вы должны называть моего младшего брата только… – Луми играет на своей гитаре очень громкий рифф. – Джексон Волосатик Вега! Давайте все, поприветствуйте Волосатика!

Глава 64

Лучший теневой план

Джексон выбегает на сцену, когда голос Хадсона еще гремит, оглашая арену. И толпа начинает неистовствовать еще больше, когда он занимает свое место за ударной установкой и выбивает сложную ударную партию.

Похоже, ожидая, когда его позовут на сцену, он накопил немало энергии, потому что чем неистовее ревет толпа, тем длиннее становится его барабанное вступление, пока он не заканчивает его, оглушительно ударив в тарелки и высоко подбросив барабанные палочки в воздух.

Я ожидаю, что он достанет из кармана другую пару палочек, но, судя по всему, я недооценила его искусство шоумена. Потому что вместо этого он переносится в переднюю часть сцены и подхватывает их, после чего делает вид, будто снимает перед публикой воображаемую шляпу.

– Черт возьми! – восклицает Хадсон, картинно закатив глаза. – Я забыл сказать вам, что у него так много волос, потому что у него просто огромная голова.

Публика хохочет, и Джексон наклоняется вперед и стучит себя палочками по голове, подражая музыкальным группам 80-х, затем переносится обратно к своей ударной установке. Хадсон подходит к краю сцены, берет свою электрогитару, вешает ее на плечо и снова идет к стойке микрофона, на которой по-прежнему развевается одинокий лиловый бюстгальтер.

Остальные музыканты перестают играть, когда Хадсон быстро берет несколько аккордов, и эта последовательность заканчивается самым горестным звуком, который я когда-либо слышала.

Он разносится по сцене и трибунам, такой чистый и печальный, что по моей спине пробегает холодок, и на секунду мне кажется, что это звук самой души Хадсона. Горесть, красота и мука жизни, соединившиеся в одном безупречном минорном тоне.

Хадсон тянет эту ноту, пока звук не начинает чуть заметно дрожать. Словно почувствовав в музыке то же, что и я, Джексон вступает на барабанах, так явно говоря «Я с тобой, брат», что у меня екает сердце.

А затем он начинает тихо выбивать медленный ритм, закладывая основу первых скользящих тактов песни.

Хадсон начинает играть снова, и на этот раз из гитарных аккордов начинает складываться мелодия. Одна нота, затем две, и, когда братья продолжают бросать ноты друг другу, мои глаза округляются, потому что до меня наконец доходит, какую песню они играют. В их исполнении она звучит немного иначе, чем в альбоме, чуть медленнее, чуть более стильно, но это определенно она, песня My Blood [5] группы Twenty One Pilots.

И у меня щемит сердце. Потому что речь в этой песне идет о семье.

Как будто она была написана именно для этих двух братьев, которые поддерживают и защищают друг друга от всех опасностей, несмотря ни на что.

Для братьев, каждый из которых ради другого разорвет любого.

Для братьев, которые, несмотря на свои разногласия, преданы друг другу до конца.

И когда Хадсон подается вперед и начинает петь слова, я чувствую, как их правдивость – звучащие в них любовь, боль и решимость – проникает в мою душу и как эти два парня, которых я так люблю, наконец находят путь друг к другу.

Строки песни завладевают сердцами публики, и я вижу, как они вдруг понимают, что Хадсон Вега поет для каждого из них, что они тоже его семья. Что он их убережет, что он их защитит. Как будто в них тоже течет его кровь.

Когда Хадсон переходит на фальцет, как обычно делает солист группы Тайлер Джозеф… Джексон подается к своему микрофону, дает себе волю, и толпа впадает в раж. И я ощущаю стеснение в груди, когда вижу сияющую гордую улыбку на лице Хадсона при виде успеха его младшего брата.

Об этом и поется в этой песне. В этом и состоит суть Джексона и Хадсона, двух парней, которым пришлось претерпеть адские муки еще до того, как они научились читать. Терзаемые родителями, покинутые собратьями, разлученные друг с другом. И все же сейчас они здесь, они играют вместе, творя гармонию, свет и радость для всех этих людей. Заполняя сиротливую пустоту внутри них своими любовью и доверием друг к другу.

Это один из самых проникновенных моментов моей жизни, и, глядя на Флинта, по-прежнему стоящего здесь, рядом со мной, я вижу, что он тоже это понимает. Что он