Ликвидация - Бондаренко Вячеслав Васильевич

Гоцман, нахмурясь, вслушивался в этот неразличимый за веселым застольным гулом разговор. Непонятно враждебная интонация Арсенина встревожила его, но уже в следующий момент он напрочь забыл и об Арсенине, и о Кречетове, потому что наверху, у перил галереи, появился Марк с пистолетом в руках. Его лицо было неподвижным и бледным. И глаза блестели синим льдом, как раньше… и как у того старика из 22-й квартиры.

Спружинившись, Давид в длинном прыжке вылетел из-за стола, но до лестницы было все-таки далеко. Проходивший мимо Марка Эммик с блюдом рыбы в руках замер от ужаса. Люди за столом дружно охнули, отчаянно закричала Галя…

Марк приставил дуло ТТ к виску и нажал на спуск. Раздался сухой щелчок. Подоспевший Гоцман вырвал незаряженный пистолет из рук друга. Двор наполнился гомоном ничего не понимающих, растерянных оперативников.

— Что д-дальше, Д-дава? Что д-дальше? — безразличным тоном произнес Марк, глядя мимо трясущего его за лацканы Гоцмана…

Обед прошел скомканно, грустно. Марк смирно сидел рядом с Галей, не спускавшей с него испуганных заплаканных глаз, и вяло ковырял вилкой картофельное пюре. Кречетов вызвался было продолжить работу после еды, но Гоцман сказал, что у него пропало всякое настроение. Получилось даже и к лучшему, потому что буквально через минуту во двор влетел «Виллис», и майор, извинившись перед присутствующими, убыл в прокуратуру по срочному вызову Мальцова. Вслед за ним отсеялись под предлогом послеобеденного отдыха тетя Песя, Эммик и Циля, а Васька Соболь побрел на угол за папиросами. Мишка с его разрешения и под присмотром Норы с упоением прыгал на водительском месте «Опеля».

— Шо с тобой такое, Андрей?.. — Гоцман подтолкнул Арсенина локтем. — Ты правда рапорт о переводе подал?.. А с фронтом этим шо к Виталию прицепился?..

Арсенин неохотно покосился на Давида.

— Рапорт — да, подал…

— Шо так? Надоело у нас?

Лицо военврача стало сухим, официальным.

— Это допрос?..

— Да нет, — покачал головой Гоцман. — Кажется, пока нормально разговариваю…

— Ну, тогда я нормально и отвечу, — так же сухо хмыкнул Арсенин. — По семейным обстоятельствам… А с фронтом… — Он собирался было что-то сказать, но передумал: — Да нет, ничего. Мало ли что покажется.

Они помолчали. Гоцман без аппетита жевал разваренную рыбу, осторожно выбирая крупные кости, Арсенин, морщась, прихлебывал лимонад.

— А за Марка шо скажешь? — понизив голос, чтобы не услышали Марк и Галя, наконец поинтересовался Давид.

— Не знаю… — хмуро покачал головой Арсенин. — У него депрессия… Отсутствие смысла жизни, по-видимому. Он ушел от старого и не может найти ничего нового… Плюс эти неожиданные прозрения… прорывы в другое измерение… Сложно это… Нужно его чем-то занять… — Он со стуком отставил пустой стакан, поднялся из-за стола. — Спасибо вам, Галя. Все было очень вкусно…

— Та шо ж вы, Андрей Викторович… и не поилы ничого, а вже нас бросаете… — растерянно произнесла Галя, взглядом ища поддержки Давида. Но тот, насупившись, смотрел в сторону.

— До свиданья, Марк, — кивнул Арсенин молчаливому Марку. — До свиданья… — Он обернулся к Давиду, словно собираясь назвать и его по имени. Но оборвал себя на полуслове.

— …Подъем! Быстро, быстро!.. Ну, поднимайся же, скотина ленивая…

Сначала Толе Живчику казалось, что разгоряченное, красное лицо Штехеля ему снится, но после пары увесистых тычков он понял, что Штехель — это невеселая действительность…

— Шевелись, — пробулькал Штехель от стола, жадно поглощая воду из стакана. — Приведешь Чекана! Срочно!..

— Ага, — апатично кивнул Живчик, отбрасывая сапог и снова заваливаясь на кровать. — Щас! Нашли себе дурака… Больше мне нечего делать в этой жизни. Да Чекан меня как муху прихлопнет…

— Не прихлопнет. Скажи, что Иду взяли…

Толя мгновенно сел на кровати. Потянулся за отброшенным сапогом и, зло щерясь, процедил сквозь зубы:

— Ну, теперь нам всем капец.

В коридоре долго и основательно одевался и причесывался Петюня. Хлопнула входная дверь, заскрежетал в замке ключ, и в квартире настала долгожданная тишина.

— Слушай, а почему все-таки — Нора? — еле слышно спросил Давид у Норы.

Она вздохнула:

— Это из Ибсена… Я когда-то его любила. Несколько раз ходила на эту пьесу…

— А ты… — Давид помедлил. — Ты кому-нибудь еще говорила эту фразу: «Нора — это из Ибсена»?

— Не-ет, — удивленно покачала головой женщина. — Почему ты спрашиваешь?

— Да так, ерунда… Послушай, а с Фимой… у тебя правда ничего не было?

Нора снова вздохнула.

— Давид… Фима помог мне устроиться здесь, в Одессе. На заводе Старостина как раз случилась катавасия с бухгалтером, они хотели меня взять и… боялись. А Фима их убедил. Благодаря ему мне и эта комната досталась.

Тут до меня жила старушка, но у нее сына посадили, и она уехала за ним, куда-то под Мурманск, что ли… Давид помолчал.

— Ладно. Прости за эти расспросы… Ты почитаешь мне стихи?

— С удовольствием, — оживилась Нора. Она села на постели, густые волосы рассыпались по плечам. Задумалась, наверное, о том, с чего начать.

Давид уткнулся носом с ее пальцы.

— Завтра доделаю ремонт в комнате, и переедешь до меня… А там и поженимся. Ты же не против?

Нора чмокнула его в макушку.

— Жуковский. «Суд Божий над епископом»… Это баллада, — добавила Нора, заметив, как недоуменно захлопал глазами Давид.

В коридоре УГРО было не протолкнуться от высоких, плечистых молодых людей в хороших летних костюмах. Можно было подумать, что все они пришли наниматься в управление на службу. Они снисходительно поглядывали на единственного конвоира, рыжего парня в пропотевшей белой гимнастерке с погонами старшего милиционера, и изредка переговаривались, не повышая голоса.

—Сколько сегодня? — сквозь зубы осведомился Гоцман, проходя мимо.

— Пока пятнадцать, товарищ подполковник!

Из дверей гоцмановского кабинета показался Довжик с перебинтованной головой. Давид пожал ему руку.

— Ты шо здесь? Давай на перевязку!

— Так Арсенина еще нет, — пожал плечами майор.

— А где ж он? — недоуменно глянул на часы Гоцман.

— Не приходил пока.

— Придет, скажи, шо я ищу… Как вообще голова?

— Нормально. Побаливает иногда и кружится, а так… ничего.

— Ида у Кречетова?..

— Так точно, — кивнул Довжик.

Ида сидела перед майором Кречетовым так же застыло и напряженно, как в прошлый раз. Только лицо ее не было ни кокетливым, ни игривым.

— Ну шо надумали? — без предисловий спросил Гоцман, усаживаясь рядом с Виталием.

— Чекана я выдавать не буду,—тихо, словно сама себе, сказала Ида. — Но покажу вам, где хранится оружие.

— Нам нужен Чекан, — безразлично ответил Гоцман и, отойдя к окну, закурил.

Последовавший за ним Кречетов сделал большие глаза. Мол, передавишь, соглашаться надо. Давид чуть опустил веки, но по-прежнему молчал, выпуская папиросный дым в форточку.

— Я не знаю, где прячется Чекан, — прозвучал за спинами офицеров глухой голос. — Действительно не знаю… Можете не верить, но это так.

Гоцман еще помолчал, крепко затянулся папиросой.

— Ладно. Согласен. Пишите адрес, где оружие.

— Я не знаю адреса, — вздохнула Ида. — Могу показать на месте.

Ида, Гоцман, Кречетов и Васька Соболь, осторожно ступая по обломкам кирпичей, подходили к развалинам заброшенного завода, близ которого Чекан передавал недавно оружие банде Писки. Чуть позади двигалась цепь солдат комендантской роты с автоматами на изготовку. Их возглавлял молодой офицер в звании капитана. Быстрым взглядом окинув темную, в дырах, крышу цеха, он молча, кивком послал двух бойцов на верхний ярус, где был закреплен большой кран-балка. Они ловко вскарабкались наверх и настороженно двинулись в разные стороны, держа наготове оружие.

— Показывайте, где…

— Там. — Палец Иды уткнулся в темный лаз у дальней стены цеха. — Осторожнее, вы мне руку сломаете.

— Ничего страшного, — процедил Кречетов, сжимавший ее руку.