Ликвидация - Бондаренко Вячеслав Васильевич

— Ты не в тылу у немцев, парень… Зря ты так. Думаешь, мы враги какие?.. Мы с Лешей, — он кивнул на Якименко, — три года не ленились грудь немцам подставлять. Он здесь недалеко, на Конной, угол Пастера, возле театра, последний свой осколок подхватил. А я — в ноябре сорок третьего, в Киеве… А ты ведешь себя, будто в гестапо попал… За шо хоть именной пистолет дали?

Неподвижное лицо Русначенко чуть дрогнуло, самую малость, но тут же вновь сделалось непроницаемым.

— У меня контузия, — ровным, монотонным голосом произнес он. — Стрелять начал от помутившегося сознания. Сопротивление оказывал по той же причине.

— Зря ты так, — со вздохом повторил Гоцман и оглянулся на Якименко: — Леша, сорганизуй нам чаю.

Небольшой трехэтажный дом на Балковской улице ничем не выделялся из ряда своих соседей-близнецов, выстроенных в конце девятнадцатого века каким-нибудь одесским негоциантом и сдававшихся затем то ли под дом свиданий, то ли под дешевые меблированные комнаты. Заржавленные решетки перил, чахлые от жары шелковицы в крошечном дворике, выщербленный тысячами подошв тротуар перед подъездом. Как и везде, здесь, видимо, жили люди, с трудом одолевавшие тяготы послевоенного быта, но изо всех сил надеявшиеся на светлое будущее, которое уж теперь, после разгрома-то фашистов, точно не за горами.

На третьем, последнем этаже майор Довжик по очереди постоял перед всеми тремя дверьми, выходящими на лестничную клетку, прислушался, перегнулся через перила и посмотрел вниз. Извлек из кармана большую связку отмычек и, быстро перебрав их в ладони, вставил в замок одной из дверей длинный ключ с затейливо изогнутой бородкой. Раздался тихий щелчок, и дверь бесшумно распахнулась. Из длинного коммунального коридора пахнуло духотой, настоянной на пыли и слабом запахе сладких женских духов.

Осторожно ступая по половицам и на ходу пряча в карман связку отмычек, Довжик подошел к двери, ведущей в небольшую комнату. Настороженно обернулся, держа в руке пистолет, — в коридоре по-прежнему никого не было… Глубоко вздохнул и толчком ладони распахнул дверь.

Сидящая на диване худенькая стройная женщина молча взглянула на нежданного визитера. Она не испугалась, увидев пистолет в руках гостя, только слегка подняла красиво очерченные брови.

— Чего смотришь?.. Я от Чекана…

— От кого? — еще выше, теперь уже недоуменно вскинула брови Ида.

— Что ты мне дурку строишь! — прошипел Довжик. — От Чекана! Собирайся, живо…

— А ты кто?

— Конь в пальто, — буркнул Довжик, пряча оружие в кобуру. — Зови пока что мусором…

— А не обидно? — хмыкнула Ида.

— Привык уже… — Довжик устало опустился на стул, потирая лоб. — Давай пошевеливайся… Нас Академик ждет.

Секунду Ида раздумывала, потом грациозно поднялась с дивана:

— Отвернись только… Я должна одеться.

— …Бегал тут всю дорогу поначалу, даже шайку думал себе сгоношить, — рассказывал Гоцман, прихлебывая чай. — Ну а потом взялся за ум. После мореходки подался сюда. Закончил курсы младшего начсостава… К сороковому году был сержантом, к сорок первому — младшим лейтенантом… три «кубаря», как у армейского старлея… А потом началось. Июнь-июль еще гонял за ворами, а потом, 22 июля, когда первый сильный налет на Одессу был, сказал «ша»… Ох, жуть тогда с непривычки брала… Бомбежки ж до этого только в кино видели, про Испанию там. А тут «хейнкели» и «дорнье» рядами, порт горит, и все бомбы — по центру, по центру… У Фимы тогда сеструху на Приморском убило, у памятника Пушкину… — Он тяжело вздохнул. — В общем, пришел до Омельянчука, положил заявление и на фронт… Не отпускали, правда, как ценного кадра… Дали поначалу СВТ, самозарядку, намучился с ней — она ж капризная, зараза… Первый Черноморский полк Осипова… На Булдынке стояли. В сентябре, помню, было одно… — Давид неожиданно рассмеялся, глядя мимо собеседников. — Воды уже не было тогда, на Пересыпи опресняли морскую, ну и выдавали, значит, по ведру в день в одни руки… Она противная на вкус, железистая такая. А у нас поощрение было — у кого семьи в Одессе и кто отличился, давали полдня отпуска. Ну и мне выпало… Захожу домой, жена с дочкой в слезы, обнялись — а тут радио со стены говорит: «Включайте краны, будет вода»! Ну, шо тут поднялось!.. Жена за кастрюли, я за тазы, дочка за чашки… Набрали воды везде, куда можно было. А потом узнал уже, шо это наши ребята водокачку на час отбили и задвижку там подняли. Ну, и полегли там все… Я тогда жену с дочкой в последний раз повидал.

Давид замолчал. Он вспомнил себя тогдашнего — худого, небритого, с запыленным лицом и мутными от недосыпания глазами. И эти бесчисленные кастрюли и чашки, наполненные водой, по всей комнате. И слезы Анечки, обхватившей его за шею: «Папочка, ты не уйдешь? Я не хочу, чтобы ты уходил…»

Русначенко отхлебнул чаю из стакана в массивном мельхиоровом подстаканнике. Он слушал Гоцмана, но никаких эмоций, кроме вежливого внимания, на его лице по-прежнему не отражалось. И о себе он не произнес пока что ни слова… В кабинет заглянул встревоженный Кречетов:

— Давид, выйди. Срочно…

В коридоре майор уставился на Гоцмана возбужденным взглядом.

— Их всех отпустили. Всех.

— Кого?

— Всех стрелков! И Горелова, и Лапонина, и парочку эту, Дроздова с Симоновой — всех…

— Это как это?! — нахмурился Гоцман. — Кто?!

— Контрразведка. Показали бумагу, подписанную Чусовым… За ворота вывезли и отпустили.

Гоцман крупными шагами вернулся в кабинет. Подошел к Русначенко и в упор посмотрел в его спокойные, ничего не выражающие глаза:

— Капитан! Тебя контрразведка направила?..

Но взгляд задержанного остался непроницаемым. Он чуть усмехнулся и отодвинул от себя стакан с недопитым чаем.

Полковник Чусов налил себе из бутылки еще боржоми, с удовольствием выпил холодную шипучую воду. В июльский зной — лучше не придумаешь. Показал на бутылку Давиду, но тот от волнения не заметил мирного, приглашающего жеста.

— Шестьдесят пять трупов за одну ночь!.. — Гоцман крупными шагами расхаживал по кабинету начальника контрразведки Одесского военного округа. — Кто дал тебе таких прав? Кто?!.

— Вы о чем, товарищ подполковник? — мирно осведомился Чусов, промокая губы платком.

— Людей отстреливают как собак! Внаглую! Еще и в глаза смеются…

— Преступность в городе — ваша проблема, это вы должны ее решать, — неопределенно заметил Чусов, не глядя на собеседника.

— Моя! Моя проблема! — подскочив к нему вплотную, яростно выдохнул Гоцман. — И по закону мои ребята имеют право стрелять любого вооруженного козла без второго слова! И я могу напомнить им за это право!

Чусов отставил стакан, внимательно взглянул на тяжело дышащего Давида.

— Будут потери…

— Посмотрим, кому больше, — не отвел глаз Гоцман. — У меня, знаешь, не пацаны с сосками бегают. Тоже фронтовики с орденами…

Чусов примирительно поднял ладонь, нашарил на столе остро заточенный карандаш.

— Если я правильно вас понял, кто-то из моих сотрудников превысил свои полномочия…

— Шлимазл ты, Чусов, каких нету! — брезгливо перебил Гоцман. — Мы же с ворами почти договорились…

— Товарищ подполковник, вы разговариваете со старшим по званию! — поднял голос начальник контрразведки.

Гоцман, с презрением глядя на него, подчеркнуто вытянулся по стойке «смирно».

— За ночь задержаны семнадцать человек, — сухо, официальным тоном проговорил он. — Судя по документам, все — офицеры армейской разведки. После допросов они были отправлены во внутреннюю тюрьму УГРО, откуда были выпущены сотрудниками вашего отдела, предъявившими подписанный вами мандат…

— Разберемся, — не глядя на Гоцмана, бросил Чусов.

— Что ты мне обезьяну водишь!.. — вспылил Давид, окончательно плюнув на субординацию.

— Сядь, подполковник!!!

Гоцман продолжал стоять, глядя Чусову в лицо. Глаза начальника контрразведки побелели от гнева. Карандаш хрустнул в его руке, Чусов отбросил обломки в сторону.

— Первое, — заговорил он вибрирующим от гнева голосом. — Освобождение задержанных… Я разберусь лично. Результаты доложу вашему руководству. И впредь по этому вопросу буду разговаривать только с ним, вы меня поняли?!. Второе… Задержанный, которого вы сейчас допрашивали, — Герой Советского Союза гвардии капитан Русначенко. Я его у вас забираю, потому что человек, в которого он стрелял на улице Пастера, — Чекан! Я должен выяснить, где Чекан скрывает оружие, украденное с армейского склада. И кто такой Академик!.. Это все! Вопросы есть?.. Вы свободны, подполковник…