Талтос - Энн Райс

Кукла была совершенством своего рода, в этом не было ни малейшего сомнения. И независимо от того, хотела ли она когда-нибудь иметь куклу, Роуан чувствовала желание теперь прикоснуться к этой, ощутить округлость и ярко нарисованный румянец ее щек, возможно даже поцеловать ее в слегка раздвинутые губки, дотронуться кончиком правого пальца слегка выступающих грудей, прижатых так эротически тугим корсажем. Ее золотистые волосы, очевидно, истончились со временем, а модные маленькие туфли обветшали и растрескались. Но эффект воздействия оставался вневременным, непреоборимым, вечной радостью. Ей захотелось открыть витрину и подержать куклу в руках.

Она представляла себя убаюкивающей ее, скорее как новорожденную, и поющей ей колыбельную, хотя кукла уже не была младенцем. Это была просто маленькая девочка. Крохотные синие бусинки висели в ее совершенных по форме изящных ушках. Ожерелье покоилось на шейке — причудливое, женское украшение. И в самом деле, если приглядеться внимательнее, это была вовсе не девочка, но чувственная маленькая женщина невероятной свежести, возможно даже опасная и умная кокетка.

Маленькая карточка поясняла ее характерные особенности; там говорилось, что она была очень большая, что все фрагменты ее костюма были натуральны, что она была совершенна, что это была первая кукла, приобретенная Эшем Тэмплтоном. Но там не были приведены никакие подробности о самом Эше Тэмплтоне — наверное, считалось, что они и не требовались.

Первая кукла. И он всего лишь упомянул, говоря об основании музея, что увидел ее, когда она была еще совсем новой, в окне одной парижской лавки.

Не удивительно, что она привлекла его взгляд и тронула сердце. Не удивительно, что он возил ее за собой целое столетие; не удивительно, что основал свою колоссальную компанию как некий вид воздания ей должного, дабы, как он выразился, воспроизвести в новой форме ее грацию и красоту в каждом изделии.

Не было ничего необычного в этом — разве что нечто милое и таинственное. Да, загадочная, располагающая к размышлениям кукла, с некоторым таинственным смыслом.

«Видя это, я все понимаю», — думала она

Она двинулась дальше, к другим витринам, где увидела другие французские сокровища, работы Жюме, Стейнера и других, имена которых ей не запомнились, и сотни сотен маленьких французских девчушек с круглыми, лунообразными личиками, крошечными красными ротиками и все теми же миндалевидными глазами.

— Ох, до чего же вы невинны, — прошептала она. В других витринах стояли модные куклы, в турнюрах и изысканных шляпках.

Она могла бы проводить в этом музее часы за часами. Здесь можно было увидеть бесконечно больше, чем она воображала. А тишина была столь привлекательна, как и обольстительный внешний вид из окон — с непрекращающимся снегопадом.

Но она была не одна.

Сквозь несколько стеклянных витрин она заметила, что Эш присоединился к ней, наблюдает за ней, и, возможно, уже продолжительное время. Стекло немного искажало его выражение. Она обрадовалась его приходу.

Он приближался к ней, не производя вообще никаких звуков на мраморных полах, и она видела, что в руках он держит Бру.

— Вы можете подержать ее, — сказал Эш.

— Она слишком хрупкая, — прошептала она.

— Но это всего лишь кукла, — возразил он. Слова эти пробудили сильнейшие чувства, когда Роуан держала кукольную головку в ладони левой руки. Раздавался тихий звон ее сережек, когда они постукивали о ее фарфоровую шею. Ее волосы были очень мягкие, но хрупкие, и во многих местах виднелись стежки на парике.

Ах, как ей нравились эти крошечные пальчики. Ее восхищали кружевные чулки и эти нижние юбки, очень старые, очень поблекшие, способные прорваться даже при легком прикосновении.

Эш стоял неподвижно, глядя на нее сверху вниз, со спокойным лицом, почти раздражающе прекрасным, тронутые сединой блестящие, гладко зачесанные пряди волос, руки, сложенные вместе, ладонь к ладони, у подбородка. Костюм — на этот раз из белого шелка — сидел на нем несколько мешковато. Модный, видимо итальянский, — она, честно говоря, не знала, рубашка из черного шелка и белый галстук. Более похож на классическое изображение гангстера. Высокий гибкий таинственный человек с гигантскими золотыми запонками и противоречащими здравому смыслу великолепными черно-белыми туфлями с загнутыми вверх носами.

— Какие чувства вызывает у вас эта кукла? — спросил он невинным голосом, словно действительно хотел знать ее мнение.

— В ней есть какая-то добродетель, — прошептала она, испугавшись, как бы ее голос не прозвучал чересчур громко. Она вернула ему куклу.

— Добродетель, — задумчиво повторил он. Повернул куклу и посмотрел на нее и сделал несколько быстрых и естественных жестов, приводя ее в порядок, поправляя и взбивая в сборки гофрированную юбку. Затем он медленно поднял куклу и взглянул на нее снова.

— Добродетель, — словно размышляя о чем-то, произнес он еще раз и перевел взгляд на Роуан. — Но что именно в ней заставляет вас это чувствовать?

— Печаль, — ответила она и отвернулась. Положив руку на витрину, она пристально смотрела на немецкую куклу, несравненно менее естественную, сидящую внутри на маленьком деревянном стульчике. «MEIN LEIBLING» — значилось на карточке. «Моя возлюбленная». Она была не столь декоративна и скромнее одета. Она не была кокетлива, явно не старалась пробуждать чье-то воображение и все же лучилась, как и совершенная Бру, каким-то своим, неуловимым очарованием.

— Печаль? — переспросил он.

— Печаль о своего рода женственности, которую я утратила или не имела вообще. Я не сожалею об этом, но печаль остается, печаль о чем-то потерянном, о чем я мечтала, когда была молода.

А затем, взглянув на него снова, она сказала:

— Я не могу больше иметь детей. Мои дети оказались чудовищами. И все вместе они похоронены под одним деревом

Он кивнул. Его лицо весьма красноречиво выражало симпатию, но он не проронил ни звука

Были еще другие слова, которые ей хотелось сказать: что она не догадывалась о том, какое искусство и красота могли быть сосредоточены в царстве кукол; что она не догадывалась, что на них можно смотреть с таким интересом; что они так различаются друг от друга, что они обладают такой искренностью и очарованием

Но, погружаясь глубоко в самые холодные места своей души, она думала «Их красота — печальная красота, и, хотя я не знаю почему, такова и ваша красота».

Внезапно она почувствовала, что, если бы он поцеловал ее сейчас, если бы он почувствовал в себе такое желание, она подчинилась бы с большой легкостью, что ее любовь к Майклу не остановила бы ее. И она надеялась и молилась, что такие мысли не придут ему в голову.

Естественно, она не собиралась позволять себе тратить время на подобное чувство. Она сложила руки на груди и прошла мимо него в новую неисследованную область, где правили германские куклы. Здесь царили смеющиеся и надувавшие щеки обычные девушки в домашних хлопчатых платьицах. Но она и не видела теперь никакой выставки. Она не переставала думать, что он стоит прямо позади нее и наблюдает за ней. Она ощущала его взгляд, чувствовала легкие звуки его дыхания.

Наконец она оглянулась. Его глаза удивили ее. Они были заряжены эмоциями, в полной мере отражая внутренний конфликт, и свидетельствовали о том, что Эш даже не пытается утаить от нее свои чувства

«Если ты сделаешь это, Роуан, — подумалось ей, — ты навеки утратишь Майкла». Она медленно опустила глаза и, мягко ступая, пошла прочь.

— Это волшебное место, — сказала она через плечо. — Но я так страстно мечтаю поговорить с вами, послушать вашу историю, что могу насладиться этим зрелищем в другой раз.

— Да. Разумеется. Майкл, наверно, проснулся и, скорее всего, заканчивает завтракать. Почему бы и нам не подняться? Я готов к боли. Я готов к странному удовольствию отчитаться во всем.

Она следила за тем, как он устанавливает большую французскую куклу в стеклянный шкаф. И снова его тонкие пальцы совершили быстрые деловитые движения, поправляя ей волосы и юбки. Затем он поцеловал себе пальцы и передал поцелуй кукле. Закрыл стеклянную витрину, повернув в замке маленький золотой ключ, и спрятал его.

— Вы мои друзья, — произнес он, оборачиваясь лицом к Роуан, потом протянул руку и нажал на кнопку лифта. — Я думаю, что буду любить вас. Опасное чувство.

— Мне не хотелось бы становиться опасной, — возразила она. — Я слишком глубоко подпала под ваше влияние и потому не хочу, чтобы наше знание друг о друге ранило или разочаровывало. Но скажите мне: в настоящий момент вы любите нас обоих?

— О да, — сказал он. — Я готов встать перед вами на колени, чтобы умолять позволить мне любить вас. — Его голос понизился до шепота: — Я готов следовать за вами на любой край света.

Она отвернулась, вошла в кабину лифта, чувствуя, как пылает разгоряченное лицо; все расплывалось перед ее глазами. Через минуту зрение вновь стало четким, она бросила последний взгляд на кукол в прекрасных одеждах, и дверь, скользя, закрылась.