Инновационная сложность - Коллектив авторов

Тогда Н. А. Носовым были предложены гипотезы и схемы механизмов нарушений в функционировании образа полета. Им был разработан и проведен эксперимент, подтвердивший правильность гипотез и схем механизмов нарушений. Проведена фальсификация эксперимента. Предложены подходы и способы предотвращения ошибок. Главная из рекомендаций, основанная на понимании механизма феноменов, – это аоперационализация действия: перевод его под контроль сознания: либо самим летчиком – за счет внутренних (психических) средств деятельности, либо за счет внешних: например, за счет изменений в элементах управления и/или индикации (все варианты были автором рассмотрены).

Данная работа Н. А. Носова, тематически не выходя за рамки профессиональной психологии и эргономики, имеет большое эвристическое значение – во многом до сих пор недооцененное, – применительно к пониманию фундаментальных законов функционирования психики человека, ее онтологии (структуры) и связанных с ними постановками эпистемологических проблем и задач. Современный поток работ в области искусственного интеллекта идет классической и неклассической эпистемологическими дорогами.

Дальнейшие размышления приводят к тому, что требуется пересмотреть наше понимание природы сознания, психических расстройств и психиатрических заболеваний. Такой момент в истории психиатрии уже был, когда были впервые описаны галлюцинации – события во внутреннем, пространстве душевнобольного человека, вызванные собственной активностью психики человека. Психиатрия пережила революционные для своего времени преобразования. Но это тема отдельного разговора.

Теперь снова вернемся к описанному случаю, к интерпретации и пониманию механизма действия «подхода П. Кузнецова» и моих рекомендаций. Очевидно, что ночное событие происходит при недостаточном контроле сознания – человек же спит! – на уровне автоматизма. При неразвитости соби телесности – не произошло удвоение реальности телесности, ребенок не может сдерживать мочеиспускание днем; в случае неразвитости соби сознания – ребенок не может сдерживать мочеиспускание ночью.

Как мы понимаем теперь, первый шаг к элиминации виртуальной ошибки – аоперационализация неконтролируемого сознанием действия: будь то внешним внушением «захотел в туалет – просыпаешься!» (неспящим сознанием!; за счет «внешних средств деятельности» в терминологии профилактики ошибок у летного состава) или через пробное контролируемое действие – «сходил чуть чуть, проверил спишь или нет» (за счет внутренних – психических, – средств деятельности). Важно обратить внимание, что во втором случае «мокрое тело» проявляет свою собственную активности!), влияя на реальность сознания, а последнее – готово к восприятию «слабого сигнала». Так в результате аретеи меняется судьба а ретента – его экзистенциальный мир: начинается совсем другая жизнь. Нас же интересовала природа первичного энуреза как идиопатического страдания. Его механизм зиждется на фундаментальных свойствах психики человека: на осознанности сознания и неосознанности его глубинных механизмов управления, котроля. Аналогия с дыханием, полагаю, будет уместной. Дыхание, как и сознание, ограничено в своей произвольности и контроле.

Нонандестения (вместо общего заключения)

Ignoti nulla curatio morbi.

Нельзя лечить неопознанную болезнь.

Как известно, любое онтологическое утверждение начинается со следующих слов: «Я полагаю, что существует…». Поэтому, когда «Манифест виртуалистики», написанный Н. Носовым, провозглашает: «Мир виртуален!», то из такого утверждения следует, например, что человек – виртуален, что человек – это виртуальная реальность и что мы все – виртуалисты.

Парадокс, как говорилось выше, состоит в том, что виртуалист от не-виртуалиста все же чем-то отличается, и это отличие, на мой взгляд, состоит как в степени осознанности своей собственной виртуальности, так и в степени произвольности (или непроизвольности, случайности) пользования, применения виртуальной парадигмы. Иными словами, если опираться на вышеприведенный случай мальчика, больного энурезом, как на аналогию, и переформулировать утверждение о виртуальности мира в вопрос, то вопрос будет звучать следующим образом. Способен ли человек или не способен самоидентифицировать себя как виртуалиста? Поэтому наш первый разговор с Н. Носовым продемонстрировал ему то, чем я интересуюсь, то, что я способен видеть, делать и, в конце концов, то, что живу я теми же научными интересами, что и он сам…

Следует осознанно и произвольно различать диагноз и констатацию. С констатацией – «пылесос не работает» нельзя ничего сделать. Диагноз (греч. diagnosis распознавание, диагноз; dia – через, сквозь + gnosis познание, знание) предполагает хотя бы причинно-следственную формулировку: «из-за того, что пылесос не включен в сеть, он не работает». Этиопатогенетический характер диагноза – общее место в медицине сегодня: где «этио» – от: этиология, причина. А генетический – генезис развития болезни: ее этап, степень выраженности, наличие осложнений (метастазов, например) и пр.

Если в качестве причины ставят «незнание», то есть идиопатию, то имеет место «нонандестения» – термин ввел Н. А. Носов в книге[298], выпущенной под моей редакцией после его смерти в 2002 году: от английского «поп understand» – не понять. В книге автор разбирает социальный казус медицины – социальные проявления ее гносеологического непонимания природы бронхиальной астмы, прежде всего механизмов психологических нарушений, лежащих в ее основе.

В этой связи настоящая работа имеет важное значение для понимания природы целого класса аномий в медицинской эпистемологии, проявляющихся в виде деклараций о наличии «психологического компонента» соматических заболеваний, раскрывая парадигматический конфликт современной медицины и психологии в столкновении с таким феноменом, как например энурез, в пространстве комплексных междисциплинарных исследований сложности человека.

Сложность человека п ре до п редел я ется его природой – биологической, социальной и этической. Почему так нами задается пространство сложности? Первая и вторая компоненты по-видимому очевидны. Но при пристальном рассмотрении можно обнаружить парадоксальную ситуацию. Первая сигнальная система – физиология – телесность человека, относится к естественно-научным дисциплинам, то есть до недавнего времени «епархия» Российской академии медицинских наук. В узком смысле – медицине. Вторая сигнальная система – язык, слово, речь, – к гуманитарным наукам, то есть – отделению общественных наук большой академии. В узком смысле – психологии, одноименному институту. Однако, в системе подготовки психологов изучению второй сигнальной системы уделяется мизерное время – современная российская психология – это психология без языка, без второй сигнальной системы. Аналогично и психика – остается «за бортом» подготовки современного российского врача. Ни первые, ни вторые специалисты не являются держателями целостности объекта нашего интереса.

Как показывают наши работы, что уже, в прочем, стало уже общим местом, управляет коллизиями «споров» телесного с душевным – этика, система ценностей человека. Если указывать конкретно, то это этика, а как раздел философии она «принадлежит» Институту философии РАН. Насколько подготовка философа близка к анатомии, физиологии и психологии человека? На выходе из системы высшего образования мы не имеем ни одного специалиста, адекватного рассматриваемому нами объекту исследований. Это кадровая сложность понимания сложности человека, извините за тавтологию: задача кадровой адекватности сложной проблематике будущего «минобразом» не ставится и не решается.

На фоне этого в организационном пространстве науки можно видеть, что такой объект как «психологический компонент» в клинике внутренних болезней должен изучаться как точка сечения ортогональных проекций (тело, психика и этика) организационно независимых научных структур. Мы имеем организационную сложность, на языке управления – департаментализацию, относящуюся к управленческим дисфункциям, если не к организационной патологии (это устоявшиеся управленческие термины в организационном консультировании, малоизвестные руководителям большой академической науки), в изучении фундаментальных психических механизмов подобных расстройств. Требуются комплексные, междисциплинарные команды исследователей и практиков, способных работать меж-, трансдисциплинарном дискурсе. Заручиться поддержкой подобных программ в научных фондах – практически невозможно: кадровая нехватка экспертов удручает.

Здесь мы упираемся в подходы к изучению сложных объектов, каковым является человек. В общем виде данный вопрос рассмотрен в работе «Здоровье как онтологическая проблема»[299]. Успехи на уровне применения методов и инструментов отдельных наук очевидны. На уровне комплексных программ – очевиден подход «метода тачки» когда собирают все, что можно и нужно собрать: программы освоения космоса, расшифровки генома и пр. – показывают свою работоспособность и адекватность. Каждый из уровней демонстрирует свою работоспособность. Весь вопрос в границах таковой. Наличие нозологий, имеющих в своем название «идиопатический» – составляют «бракеражный лист» «успехов» в медицине и психологии. Глядя на успешные госпрограммы прошлого следует констатировать, что интегратором научных достижений в мире научной сложности – ив содержательной, и в организационной форме, выступала власть. Сама академия наук за последние два десятка лет свою организационную структуру в состояние адекватности задачам будущего не привела.