Ахульго - Шапи Казиев

– Имам! – кричал Сурхай, пришпоривая своего коня там, где и пешие ходили с осторожностью.

– Сурхай! – обрадовался Шамиль.

– Что-то быстро ты выздоровел.

– Слегка только задело, – бодрился Сурхай.

– По дороге заживет.

– Дай Аллах, – сказал Шамиль.

– Что бы я без тебя делал?

Шамиль оглянулся на мюридов, сопровождавших Сурхая, и те отвели глаза. Они знали, каких усилий стоило Сурхаю преодолеть этот небольшой путь. Но, придя в себя после контузии, он первым делом потребовал своего коня и свое знамя. Конь был, но знамя осталось у его помощника, командовавшего теперь воинами Сурхая. «Наиб без знамени – не наиб», – объявил тогда Сурхай и велел двигаться за Шамилем. Свое ранение он считал всего лишь досадной случайностью.

Шамиль видел, что Сурхай бледен и храбрится из последних сил. И, как только они достигли пологого места, велел сделать привал.

– Надо дать людям отдохнуть, – сказал Шамиль, – и напоить коней.

Воины спешились и расседлали коней, которым тоже был нужен отдых. Затем разожгли костры, чтобы приготовить еду. Люди не ели уже второй день, перебиваясь комками толокна, да и раненых, которых в отряде было немало, пора было как следует накормить.

Запасливый Юнус достал из вьюков сыр, муку и сушеное мясо. Пока варилась солонина, Султанбек приготовил тесто, нарезал его на куски и бросил в котел, чтобы получился хинкал.

Шамиль прилег у костра, размышляя над тем, что произошло. Тактика Граббе теперь была ему понятна, тот бросался на все, что ему не нравилось или казалось подозрительным. Генерал был так уверен в своих силах, что сметал все, что оказывалось на его пути. Фланговые атаки горцев могли его задержать, но не могли остановить. Однако, метаясь в разные стороны, Граббе терял время и нес потери. Драться с ним в отрытую было бессмысленно. Замысел Шамиля, заключавшийся в том, чтобы направлять отряд Граббе по самым трудным дорогам, беспрерывно тревожить набегами, а затем встречать на хорошо укрепленных позициях, себя оправдывал. Уходя из Буртуная, Шамиль оставил неподалеку Али-бека. Наиб и его мюриды должен были сбить Граббе с толку. Им отводилась роль хвоста отрядов Шамиля, якобы спешно отступающих по крутому подъему к высокому перевалу через хребет Салатау.

Перекусив и немного передохнув, горцы уже готовы были двинуться дальше, но оказалось, что Сурхай уснул, утомленный раной и трудным переходом.

– Не будите, – велел Шамиль, хотя и понимал, что им следует торопиться.

Шамиль чувствовал, что Граббе не станет долго отдыхать, а ринется в погоню, как гончая, почуявшая добычу.

Люди ждали, не желая беспокоить Сурхая. Но вдруг, будто понимая, что происходит, конь Сурхая подошел к хозяину, опустил к нему голову и негромко заржал.

– Едем, едем – отозвался Сурхай, приподнимаясь на бурке.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Шамиль.

– А что случилось? – искренне удивился Сурхай, будто забыв про свою рану.

– Почему мы здесь? Нам давно пора быть в Аргвани!

Шамиль только покачал головой и велел отряду трогаться дальше.

Едва они выбрались из ущелья и начали подниматься к перевалу, их глазам предстала печальная картина. Сотни семейств тянулись в гору, унося своих детей и пожитки. Здесь были беженцы из Буртуная, Гертмы, Гуни и других сел, оказавшихся на пути Граббе.

Усталые волы тащили тяжелые арбы, на которых сидели женщины с грудными младенцами и старухи, вцепившиеся в узлы со своим скарбом. Тут же лежали больные и раненые. Большинство женщин шло пешком, держа за руки детей постарше. Некоторые несли привязанные к спине колыбели с младенцами. Мальчишки гнали овец и коров, которых удалось увести из оставленных сел.

Рев скота, скрежет колес и детский плач сливались в невыносимый гул. Но мужчины старались его не замечать. Им нужно было расчищать дорогу и подталкивать арбы, с которыми не справлялись волы. Кроме того, приходилось держать оцепление, чтобы не наткнуться на неприятеля.

– Будь проклята эта война! – причитали женщины.

– Чтоб у этого генерала усы повылазили!

– Чтоб руки у него отсохли!

– Да съест ржавчина его оружие!

– Да сгорит дом его отца!

Со всех сторон подходили группы ополченцев, горящих желанием сразиться с Граббе хотя бы у Аргвани. И все вместе это напоминало бурную реку, текущую вспять.

Когда Шамиль со своими воинами догнал беженцев, люди остановились, глядя на своего имама. Затем его окружили мужчины, призывая занять оборону на перевале, а ополченцы, еще не вступавшие в битву, жаждали немедленно броситься на неприятеля.

– Нельзя пускать их за перевал! – кричали горцы.

– Пойдем и отобьем наши аулы!

– Мы их не боимся!

– Лучше погибнуть, чем так бежать!

– С каких это пор, Шамиль, твои мюриды, твои львы, стали трусами?

– Их-то дома, наверное, целы?

– Надо драться, имам!

Шамиль понимал, что каждый был по-своему прав, но была и одна, общая беда, которую невозможно было отвести поодиночке.

– Послушайте, люди! – поднял руку Шамиль.

Толпа смолкла, и даже женщины прикрывали рты плачущим детям, чтобы услышать слова Шамиля.

– Если вы признаете меня своим имамом, то должны верить мне, – громко сказал Шамиль.

– Среди моих воинов нет ни одного, чья семья пострадала бы меньше ваших. И они пришли к вам на помощь, когда вы их призвали. Не я начал эту войну, но я много раз пытался ее закончить. Генерал хочет решить дело силой, но нет на свете силы, которая может покорить свободных людей.

– Правильно! – потряс посохом старик.

– А дома мы построим новые, когда победим этого проклятого генерала!

– Как же мы его победим, если он такой сильный? – усомнился другой старик.

– На силу нужна сила.

– А голова у тебя зачем? – спорил первый.

– Ты сильнее или твой бык?

– Причем тут бык? Я про генерала говорю.

– У них генерал, а у нас – имам! Кто лучше?

– Имам, конечно, – соглашался другой.

– Вот и делай, что имам говорит.

– Имаму тоже не мешает послушать аксакалов, – произнес Шамиль.

– Скажите, уважаемые, чтобы вы сделали на моем месте?

– Я? – почесал бороду сомневавшийся.

– Конечно, если подумать…

– А что тут думать? – горячился его земляк.

– Если враг силен, его нужно перехитрить.

В спор вступали все новые участники, дело обсуждалось со всех сторон, одни интересы сталкивались с другими, но в конце концов старики решили, что нет другого выхода, как заманить противника повыше в горы и попытаться его там разбить, употребив все силы и возможности. И брошенные аулы уже не были слишком дорогой ценой за конечный успех дела.

– Приказывай, имам, – обратились люди к Шамилю, потому что он был их единственной надеждой.

– Укройте свои семьи и приходите в Аргвани, – сказал Шамиль.

– Вы ведь и сами так решили. А еще хочу попросить вас: будьте едины, ибо только в этом наша настоящая сила.

– Да ниспошлет тебе Аллах удачу! – благословляли люди имама.

– Да сбудется все, что ты задумал!

– Да не ослабнет твоя рука!

– Рука Аллаха сильнее всех рук, – сказал Шамиль и тронул своего коня.

Он уже почти миновал беженцев, как на пути у него встала изможденная женщина, одетая во все черное.

– Поберегись, мать! – крикнул Султанбек, придерживая коня.

Но женщина не шелохнулась. Она протянула руки к Шамилю и с горечью спросила:

– Даже если мы победим, кто вернет мне сына?

– Не следует роптать на волю всевышнего, – ответил Шамиль.

– Все мы кого-то потеряли.

– Я хочу, чтобы мой сын вернулся, – плакала женщина.

– Мой единственный сын.

– Я стану твоим сыном, – сказал Шамиль, – если ты меня примешь.

Женщина опустила голову, утерла концом платка слезы и уступила имаму дорогу.

Глава 69

На рассвете, когда кончился дождь, привезли раненых и убитых. Погибших поручили заботам отрядного священника, который, перекрестясь, принялся устанавливать между штыками составленных в пирамиду ружей походный аналой, состоявший из икон, большого креста и церковных книг.

Раненых передали в руки докторов, которые давно развернули свой фербонт – походный лазарет и теперь приступили к делу. Когда был получен приказ к выступлению отряда, раненых под прикрытием двух рот решено было отправить в Шуру.

И вот теперь под палящим солнцем, которое не оставило и следа от ночного дождя, отряд двинулся к высокому перевалу. Граббе шел вдоль правой стороны Теренгульского ущелья. Прибывший накануне батальон вместе с другими войсками, остававшимися в лагере при Гертме, а также с обозом и артиллерией двигался по левой стороне.

Траскин спал в своей кибитке, несмотря на отчаянную тряску. Накануне он слишком переволновался. Чтобы как-то отвлечься от пугающей пальбы, Траскин велел накрыть богатый ужин, ожидая, что Граббе вот-вот вернется с победой. Но вместо него компанию Траскину составили генералы Галафеев и Пантелеев. Последний прибыл из Шуры с батальоном и фургоном маркитанта на хвосте.