Джульетта - Энн Фортье

Оглядевшись в поисках вещей, которые можно было интерпретировать как причастные к совершенному надо мной обману, я решила, что наиболее полезным из того, что можно стянуть, будут ключи от «альфа-ромео». Рванув на себя ящик прикроватной тумбочки, я увидела лишь пригоршню мелких иностранных денег, четки и карманный нож. Не закрыв ящик, я принялась обыскивать комнату, стараясь сообразить, куда бы я положила ключи на месте Алессандро.

- О, мессир Ромео, где ж вы изволите хранить ключи от машины?

Наконец, мне пришло в голову посмотреть под подушками, и моя догадливость была вознаграждена не только ключами от «альфа-ромео», но и большим черным пистолетом. Не дав себе времени на колебания, я схватила и то и другое, поразившись весу оружия. Не будь я так расстроена, посмеялась бы над собой. Посмотрите на эту пацифистку: куда только делись ее розовые мечты о мире всеобщего равенства без оружия? Пистолет для меня теперь любо-дорого уравнивал шансы.

Вернувшись к себе в комнату, я быстро побросала добычу в свою дорожную сумку. Когда я начала застегивать молнию, мое внимание привлек блеск золотого кольца на пальце. Да, печатка литого золота принадлежит мне, но ведь кольцо символизирует мой духовный - а теперь еще и физический - союз с человеком, дважды вламывавшимся в мой номер и укравшим половину моей карты сокровищ, чтобы отдать ее двуличному ублюдку - возможно, убийце моих родителей. Я безжалостно тянула изо всех сил, и, наконец, кольцо поддалось. Я оставила его на подушке как мелодраматичное последнее «прости» недолгому супругу.

Спохватившись, я сдернула с кровати палио, с трепетом сложила священный стяг и сунула в сумку к остальному. Я не собиралась его как-то использовать - не представляла, как можно даже пытаться его продать, особенно в его теперешнем состоянии, - просто мне не хотелось оставлять знамя им.

Подхватив награбленное, я выскользнула через балконную дверь, не дожидаясь аплодисментов.

Побеги старого винограда, поднимавшегося по стене, оказались достаточно цепкими, чтобы выдержать мой вес. Сначала я сбросила сумку, метя в упругий кустарник, потом, убедившись, что она благополучно приземлилась, приступила к собственному нелегкому спасению.

Продвигаясь по стене дюйм за дюймом, несмотря на трясущиеся руки и ноги, я медленно приблизилась к освещенному окну. Вытянув шею, чтобы убедиться, что в комнате пусто и никого не насторожат шорохи и царапанье по стене, я с изумлением увидела брата Лоренцо трех монахов, сидевших очень тихо, положив руки на колени, в четырех креслах, повернутых к камину, полному свежих цветов. Двое братьев клевали носом, но Лоренцо выглядел так, словно ничто не заставит его смежить веки до наступления утра.

Я висела у окна, держась за лозу, задыхаясь и уже приходя в отчаяние, когда из комнаты надо мной донеслись взволнованные голоса. Судя по звукам, кто-то шумно, в сердцах, выскочил на мой балкон. Сдерживая дыхание, я повисла совершенно неподвижно, пока человек надо мной не ушел в комнату. Однако длительное напряжение оказалось чересчур для винограда. Стоило мне перехватить руки, как лоза затрещала и медленно отошла от стены, отправив меня в головокружительный нырок в густую зелень внизу.

К счастью, я падала с высоты не более десяти футов; к несчастью - попала прямо в розовый куст. Но испуг пересилил боль: выдравшись из колючих веток, я схватила сумку. Саднящие царапины на руках и ногах не шли ни в какое сравнение с колючим предчувствием неудачи, которое я тщетно пыталась прогнать, быстро похромав прочь от лучшей из ночей и ужаснейшего из кошмаров.

Пробравшись через росистую темноту сада, я выпала из цепких кустов на тускло освещенную подъездную дорожку, прижимая сумку к груди. И тут же поняла, что не смогу уехать на «альфа-ромео»: машину закрывали несколько черных лимузинов, которые могли принадлежать только братству Лоренцо. Как ни мало привлекала меня эта перспектива, похоже, обратно в Сиену придется идти пешком.

Стоя на дорожке и умнея на глазах от невезения, я услышала далеко позади захлебывающийся собачий лай. Расстегнув сумку, я на всякий случай достала пистолет и побежала по гравийной дорожке, посылая задыхающиеся молитвы дежурному ангелу-хранителю. Если повезет, я добегу до шоссе прежде, чем меня догонят, и уеду на попутной машине. А если водитель сочтет мой романтический наряд приглашением к дорожному роману, пистолет его быстро урезонит.

Высокие ворота кастелло Салимбени были, разумеется, заперта, и я не стала терять времени на переговоры с интеркомом. Просунув руку между прутьями, я осторожно положила пистолет на гравий с другой стороны и перебросила через ворота сумку. Глухой звук внутри сумки дал понять, что флакон лопнул при ударе о землю. Но мне, оказавшейся между высокими воротами и лающими собаками, было некогда об этом переживать: счастье, если конец сегодня придет только пузырьку.

Я схватилась за железные прутья и неуклюже полезла наверх. Однако, не взобравшись и наполовину, я услышала за спиной шорох торопливых шагов по гравию. В панике я попыталась ускорить подъем, но металл был холодным и скользким, и не успела я подтянуться повыше, как твердая рука схватила меня за щиколотку.

- Джульетта! Подожди! - Это был Алессандро.

Сверху я испепелила его взглядом, едва не ослепнув от страха и ярости.

- Отпусти меня! - крикнула я, брыкаясь изо всех сил, чтобы сбросить его руку. - Негодяй! Гореть тебе в аду вместе с твоей треклятой крестной мамашей!

- Спускайся! - Алессандро явно не собирался вступать в переговоры. - Спускайся, пока не разбилась!

Мне, наконец, удалось высвободить ногу и взобраться повыше.

- Ага, сейчас! Скотина! Да я скорее шею сломаю, чем буду и дальше играть в ваши идиотские игры!

- Да спускайся ты! - Он полез за мной и ухватил меня за юбку. - Дай мне все объяснить! Пожалуйста!

Я замычала от страшной досады. Больше всего мне хотелось выбраться из замка. Что он там может мне сказать? Но Алессандро крепко держал меня за прочный бархатный подол, а я брыкалась в бешенстве и отчаянии.

- Джульетта, пожалуйста, выслушай меня, я все могу объяснить…

Мы были так заняты друг другом, что ни он, ни я не заметили третьего участника сцены, пока с той стороны ворот не прозвучало:

- Так, Ромео, а ну убери лапы от моей сестры!

- Дженис?! - От удивления я чуть не выпустила прутья.

- Лезь наверх! - Дженис опустилась на колено и подняла пистолет с гравия. - А ты, мистер, покажи-ка мне свои ладошки!

Через решетку она наставила пистолет на Алессандро, и он тут же меня отпустил. Дженис всегда держалась крайне авторитарно, независимо от аксессуаров; с пистолетом же в руке она превратилась в форменное воплощение феминистского «"Нет" означает "нет"».

- Осторожно! - Алессандро попятился от ворот. - Пистолет заряжен!

- Конечно, заряжен! - с издевкой согласилась Дженис. - А ну задрал клешни, любовничек!

- И у него очень легкий спуск!

- Весь в хозяина!… Но это твоя проблема. Ты же на мушке.

Тем временем я с превеликим трудом перебралась через ворота и, торопясь изо всех сил, спустилась к Дженис, подвывая от боли.

- Господи, Джулс, что с тобой? Ну-ка держи. - Дженис сунула мне в руку пистолет. - Я сейчас подъеду… Да нет же, идиотка, на него направь, а не на меня!

Наверное, мы простояли так несколько секунд, но для меня время остановилось. Алессандро печально смотрел на меня из-за решетки ворот, а я, собрав всю силу воли, держала его на мушке, смаргивая слезы и понимая, что все кончено.

- Отдай мне книгу, - только и сказал он. - Это все, что им нужно. Они не отстанут, пока книга у тебя. Поверь мне. Пожалуйста, не…

- Давай быстрее! - крикнула Дженис, подъехав на мотоцикле и резко затормозив, так что гравий полетел во все стороны. - Сумку бери и садись! - Видя мою нерешительность, она нетерпеливо газанула: - Руки в ноги, мисс Джульетта, приколы кончились!

Через секунду «дукати монстр» гулко вспорол темноту, унося нас прочь от замка, и когда я в последний раз оглянулась, Алессандро стоял, прижавшись к прутьям ворот, как человек, опоздавший на самый важный в жизни рейс из-за глупого просчета.

IX.I

Смерть, как мороз безвременный, убила

Прекраснейший из всех цветов в саду.

Целую вечность мы летели по темным сельским дорогам, в гору и с горы, через долины и спящие деревеньки. Дженис не останавливалась и не говорила, куда мы направляемся, а мне было все равно. Довольно было того, что мы движемся и от меня пока не требуется принимать решений.

Когда мы, наконец, свернули на разбитую подъездную аллею на краю деревни, я так вымоталась, что готова была рухнуть на первую подвернувшуюся клумбу и проспать целый месяц. Освещая себе дорогу только фарой «дукати», мы пробирались через разросшиеся кусты и высоченные сорняки, пока не остановились наконец перед совершенно темным домом.