Странники - Макс Сысоев

      — Я бы на твоём месте не увлекался афоризмами, — строго заметил Кузьма Николаевич. — Афоризмы коварны. Афоризм это красиво сформулированная мысль, которую хочется принять без доказательств, что очень плохо. И зачастую афоризмы построены из слов, не отбрасывающих тени. Что такое «народ»? Что такое «правитель»? И всякий ли народ достоин своего правителя? Может быть, наш народ всё-таки не достоин? Да и что значит «достоин»? И кто это решил за народ, чего он достоин, а чего нет? Ты можешь мне сказать? Кто решает?

      — Извините... — я смутился, ибо впервые увидел, что мой ответ раздражил Учителя. — Не подумал...

      — Очень плохо. Очень плохо, — повторил Кузьма Николаевич. — А я тебе скажу, кто решает. Решаю я. И пока это так, я сделаю всё, чтобы после меня за мой народ не принимал решения какой-то хмырь, подонок или сумасшедший, — понимаешь? А твой афоризм, совсем не к месту употреблённый, свидетельствует о духовной незрелости. Такое впечатление, что будущее это игрушка, и народ это игрушка, и о них можно болтать от нечего делать, лузгая на завалинке семечки!..

      Он перестал ходить между полками и воззрился на меня. Взгляд его постепенно смягчился.

      — Впрочем, — сказал Учитель уже совсем иным тоном, — я понимаю, что такие слова как «народ» и «будущее» ты в своё время слышал только от мерзавцев правителей, и по привычке не придаёшь им значения. Но помни: инфляции больше нет. От привычки тебе придётся отделаться. Теперь такими словами не кидаются.

      Учитель отвернулся от нас, снял с полки миску с жареными тыквенными семечками и протянул её нам.

      — Семечки, однако, полузгать можно. Стимулирует высшую нервную деятельность.

      Я поблагодарил Кузьму Николаевича за презент и приготовился слушать дальше.

      — Маргарет Тэтчер, — продолжил тот, — премьер-министр Великобритании, сказала когда-то, что экономика — лишь инструмент, и главное — изменить душу». Если вместо слова «экономика» подставить «иллюзии прогресса», всё встанет на свои места. Душу с помощью иллюзий прогресса научились изменять отменно. Большого труда для этого прикладывать не требуется — ведь у необразованных людей, которым от жизни нужно немного, душа бесформенна, и из неё можно вылепить что угодно. Так в Советском Союзе народу рассказали об обществе потребления — и ради этой простой и понятной иллюзии прогресса люди разрушили собственную страну. Я боюсь, что нечто подобное произойдёт и в нашем Городе. Люди забудут, что надо жить ради прогресса, а правители помогут им это забыть, и в итоге наш мир перестанут восстанавливать.

      — А почему его вообще восстанавливают? — спросил я. — Почему на это дело до сих пор не плюнули?

      — Во многом как раз потому, — ответил Учитель, — что знания ещё не утеряны, люди пока более-менее образованы и понимают связь экологии со своей жизнью. Но во многом это происходит по инерции. Сообщества колдунов, которые разбросаны теперь по всему миру, во время войны представляли собой единый фронт и действовали заодно. Ныне большинство старых связей рухнуло, но братская поддержка ещё сильна. С востока, например, от развалин Светлограда, к нам должен приходить радиоактивный дождь. Но он не приходит. Стало быть, где-то там до сих пор работают наши неведомые товарищи. Они помогают нам, и мы чувствуем это, и продолжаем делать свою часть работы, за которую мы когда-то сообща взялись. Но твой вопрос заставляет меня перейти к главному.

       — Если вы, — сказал Кузьма Николаевич, — хоть чуть-чуть представляете, как эволюция средств производства связана с социальной организацией, вы сразу увидите, что у нас есть все экономические предпосылки для создания средневекового феодального общества. Глядите: производство разрушено, и восстановить его уже невозможно. Кланы ничего не производят. Вещи они используют лишь те, которые остались от постиндустриального общества, а продукты — что очень важно — получают из деревни. За эти продукты колдуны помогают крестьянам бороться с экологическими проблемами. Но если мы создадим город, баланс нарушится. Город станет средоточием силы, он сможет отнимать у деревни продукты и ничего не давать взамен — то есть будет как в средневековье. Мы этого допустить не можем. Не потому, что будет неэтично, а потому, что в таком случае история пойдёт по кругу. Для нашей идеи это смерти подобно.

      — Абсолютно ясно, — сказал Кузьма Николаевич, — что первый же безыдейный правитель нашей будущей колдовской твердыни провозгласит себя императором всея Подмосковья, и превратит Город в гигантского паразита, в разбойничий вертеп. Очевидно и то, что многие из народа поддержат этого императора, поскольку при таком раскладе делать они будут меньше, а получать больше, да вдобавок смогут заниматься насилием. Вот, кстати, и иллюзия прогресса: подчинить окрестные земли. Это для того чтобы понять, где находится истинный прогресс, нужен большой интеллект, — а иллюзии умели придумывать ещё в глубокой древности заштатные царьки диких племён. Завоевать соседнее племя — чем плохо? Всё понятно и просто. В двадцатые годы прошлого века была похожая ситуация. Люди овладели колдовством, и создалась угроза, что колдуны поработят всё остальное человечество. Однако быстро были созданы Стражи, а следом — Святая Инквизиция и Фиолетовый Корпус, и деятельность колдунов удалось взять под контроль. Теперь же никаких контролирующих организаций нет. Спрашивается: как нам не поработить человечество?

      — Не представляю, — честно признался я. — Мне кажется, если есть все условия для наступления средневековья, то средневековье и наступит. Хотим мы или не хотим, а люди одичают, да и выше головы не прыгнешь. В Советском Союзе пытались прыгнуть из феодального общества прямо в социализм, минуя промежуточные ступени, — и пришли к полному краху.

       — Ты прав, — сказал Кузьма Николаевич. — Не в наших силах миновать средневековье. Но мы можем сделать так, чтобы средневековье кончилось как можно скорее. История помыкает теми, кто не умеет думать, инертными массами. Только их отсталость можно оправдать какими-то экономическими предпосылками. Если же мы все будем мечтать об одном, мы сможем обуздать историю. Мы должны не растерять наши знания, наш громадный опыт, не допустить, чтобы люди начали мыслить, как в средние века. В кратчайший срок нам надо перейти на новый уровень развития. У нас для этого есть все возможности. Единственное, что может нам помешать, так это подлец, который добьётся власти и затормозит историю, потому что ему это покажется выгодным. Я вижу только один выход: наш город должен контролировать сам себя. Мы должны создать обратную связь, чтобы не только правитель мог творить с народом что захочет, но и чтобы народ мог в случае чего что-нибудь сделать с правителем. Например, напомнить ему об идее, когда он решит о ней забыть. Шепнуть о прогрессе, если ему вздумается вернуться в средние века. И утопить в помойной яме, коль скоро правитель этот наши напоминания и нашёптывания не услышит. Как эта обратная связь будет устроена, я сейчас рассказывать не стану — об этом подробно написано во многих научных трудах, которые у нас собраны; изложенная в них теория отлично показала себя на практике в той же Дальневосточной Республике. Я хочу сказать лишь, что, поскольку все действия правителя напрямую касаются простых людей, то простые люди, соответственно, должны иметь право контролировать то, что их касается. Мы это право пропишем в нашей будущей конституции (или что там у нас будет). Мы создадим специальные органы, которые будут заниматься контролем власти. Но вот в чём дело: сразу это не заработает. Люди должны, во-первых, ощутить свои права и свою ответственность, а во-вторых, иметь хоть чуть-чуть разумения, чтобы понимать, какие действия правителя для них вредны, а какие полезны. Грубо говоря, отличать правду ото лжи, прогресс от иллюзий прогресса. Всю историю человечества таких людей было ничтожно мало, чтобы вовремя и в нужном направлении менять мир, как мало в океане атомов дейтерия и трития, чтобы запустить цепную реакцию термоядерного синтеза и взорвать нашу планету ко всем чертям. Наша же задача, как может помнить кто-то из вас, заключается в том, чтобы повысить число людей, умеющих учиться и учить, до критической отметки, после которой уже можно будет не волноваться, что наши дети отупеют или научатся чему-то не тому. Словом, наша задача запустить цепную реакцию мудрости и взорвать нашу планету интеллектуально.

      — Однако, — произнёс Учитель, — до цепной реакции мудрости ещё очень и очень далеко, а потому многие в нашем городе не будут хорошо понимать, к чему мы стремимся. Чтобы научить каким-то азам наших идей хоть пять-шесть тысяч человек, Учителей у нас не хватит, а значит, процесс образования растянется на несколько поколений. В этот период наш город будет особенно уязвим. Необразованные люди если и разделяют какую-то идею, то только на уровне веры. Они верят в неё, но понять не могут, как верили в коммунизм в начале двадцатого века. Скоты, которые решат устроить термидор, воспользуются этим. Даже если мы создадим систему, при которой народ сможет контролировать власть, всегда есть большая вероятность, что люди этой системой не захотят воспользоваться. Будут лениться, или побоятся, или решат, что вожди недостаточно далеко отошли от наших идеалов, чтобы отстранять их от власти. А власть тем временем потихоньку отойдёт от политики просвещения, и цепную реакцию мудрости готовить перестанет. И вот, чтобы не прозевать момент невозврата, после которого произвол уже не остановить, нам надо напичкать город семенами революции.