Политический порядок в меняющихся обществах - Сэмюэл Хантингтон

Попытки интеллектуалов поднять крестьян на борьбу практически всегда терпят неудачу, кроме тех случаев, когда социальные и экономические условия жизни крестьянства таковы, что у них имеются конкретные мотивы бунтовать. Интеллигенция может вступить в союз с революционным крестьянством, но она не может сотворить революционное крестьянство. В русской революции Ленин хорошо сознавал ключевую роль крестьян и приспособил большевистскую программу и тактику для завоевания крестьянской поддержки. Однако и большевики были преимущественно городской и интеллигентской группой, и в городах их действия были успешнее, чем в сельских районах. Напротив, китайские коммунисты терпели поражение в городах, поскольку в городских районах Центрального Китая им для захвата власти не хватало социальной базы и организации. Поэтому Мао и те, кто последовал за ним, основываясь на наблюдениях Мао относительно революционного характера крестьянства, предприняли попытку заново сформировать коммунистической движение в сельской местности после его поражения в городах. Здесь впервые в истории крестьянское восстание, сопровождающее всякую революцию, приняло организованный и дисциплинированный характер и было возглавлено группой высоко сознательных и отчетливо формулирующих свои задачи профессиональных интеллектуалов-революционеров. Отличает китайскую революцию от предшествовавших революций не поведение крестьян, а поведение интеллектуалов. Китайским коммунистам удалось то, что не удалось левым эсерам, и они создали революционный союз, который дал сплоченность, направление и руководство крестьянскому восстанию. В течение двух десятилетий после поражения революции в городах они не давали ей умереть в деревне.

Не меньшие трудности стоят на пути привлечения городской интеллигенции к союзу с крестьянским, т. е. базирующимся в сельских районах революционным движением. В Южном Вьетнаме, к примеру, городской средний класс выступал против правительства Нго Динь Дьема и позднее поддерживал ситуацию нестабильности в годы, следовавшие сразу за его падением. Однако Вьетконг с его крестьянской ориентацией не сумел воспользоваться этим недовольством и создать союз с революционными элементами городского населения. В самом деле, в начале 1960-х гг. единственное, что удивляло, помимо неспособности правительства добиться поддержки со стороны крестьян, это неспособность Вьетконга получить сколько-нибудь существенную поддержку со стороны городских групп. В обоих случаях неудача свидетельствовала о разрыве между городским и сельским обществом в модернизирующейся стране.

Различия между интеллигенцией и крестьянами в опыте, перспективах и целях делают революцию маловероятной, если не невозможной, в отсутствие некоторого дополнительного общего дела, порожденного дополнительным катализатором. Все же революции происходят. То общее дело, которое и вызывает к жизни революционный союз или параллельные революционные действия, это обычно национализм, а в роли катализатора выступает внешний враг. Возможна, как это было в США, национальная война за независимость, которая не является еще и социальной революцией. Но невозможна социальная революция, которая бы не была также и национальной революцией. Именно апелляция к национальным чувствам обычно мобилизует в политику большие массы людей и создает базу для совместных действий городской интеллигенции и крестьянских масс.

Стимулом к национальной мобилизации может послужить либо иностранное политическое, экономическое и военное присутствие в стране перед крушением старого порядка, либо иностранная интервенция после этого крушения. В Мексике, Китае, Вьетнаме, Гватемале и на Кубе присутствие иностранного бизнеса, иностранных военных баз или иностранных правителей послужили тем объектом возмущения, против которого можно было поднять массы. Все эти страны, кроме Вьетнама, были формально независимыми, когда начались их революции, но все они были экономически и в военном отношении зависимыми от иностранных держав. В предреволюционной Мексике налоговое законодательство и нормативы, регулировавшие экономическую деятельность, создавали преимущества иностранцам; за десятилетие, предшествовавшее революции, английские инвестиции удвоились, французские выросли вчетверо, американские впятеро. Сумма американских капиталовложений в Мексике предположительно была выше инвестиций, сделанных самими мексиканцами; американцы владели 75% шахт и 50% нефтяных месторождений, сахарных, кофейных и хлопковых плантаций. Законодательство было построено так, чтобы давать преимущества иностранцам; согласно популярной поговорке того времени, «только генералы, тореро и иностранцы» могут рассчитывать на благоприятное решение суда. Точно так же и в Китае в первое десятилетие XX в. неравноправные договоры, экономические концессии и прямые территориальные уступки давали Германии, Японии, Англии, России и Франции особые позиции, а их гражданам особые привилегии. На Кубе в 1950-е гг. общая сумма американских инвестиций приближалась к миллиарду долларов. Американцы владели 90% телефонной сети и системы электроэнергоснабжения, 50% железных дорог, 40% производства нерафинированного сахара, а также банками, где были размещены 25% кубинских депозитов. Американские инвестиции на душу кубинского населения были в три раза больше, чем по Латинской Америке в целом. Более 70% кубинского экспорта направлялось в США и более 75% кубинского импорта приходило из США. США имели крупную военно-морскую базу в Гуантанамо. В политическом, культурном, экономическом и военном отношениях Куба была американским сателлитом39.

Иностранное присутствие, без сомнения, играет некоторую роль в качестве стимулятора революции. Но революции происходили и в тех странах (например, во Франции, в России), где иностранное присутствие не было ни существенным, ни очевидным. Однако ни одна революция не имеет больших шансов свершиться во всей полноте, не будучи подстегнута иностранной интервенцией. Эта схема была задана во французской революции, когда прусское вторжение летом 1792 г. совпало с радикализацией революции и во многом послужило ее причиной: санкюлоты и интеллектуалы-эмигранты в Париже раздвинули границы народного участия в революции, завершили разрушение феодализма и провозгласили Французскую республику. «Война революционизировала Революцию… делая ее более решительной внутри страны и более мощным ее воздействие за пределами страны»40. Иностранная интервенция сыграла значительную роль в радикализации также и мексиканской, китайской, русской, югославской, вьетнамской и кубинской революций. В то же время отсутствие враждебного иностранного вмешательства в боливийскую революцию могло способствовать подрыву политических достижений этой революции. Ни одно общество не может совершить революцию в изоляции. Всякая революция направлена в какой-то мере не только против господствующего класса внутри страны, но и против господствующей системы за рубежом.

В Мексике дипломатическое вмешательство США способствовало приходу к власти Уэрты, что, в свою очередь, привело к убийству Мадеро и восстаниям против Уэрты под руководством Каррансы, Гонсалеса и Панчо Вилья[44]. Именно эта вторая волна мобилизации, вызванная к жизни победой контрреволюционного переворота Уэрты и посла США Генри Лейна Уилсона, превратила мексиканскую революцию из предприятия ограниченных масштабов, затеянного представителями среднего класса под руководством Мадеро, в массовое восстание, в котором решающую роль играли крестьяне и рабочие, возглавленные новой группой лидеров, происходивших по большей части из низов: Сапата и Обрегон были крестьянами, Кальес — сельским учителем, Вилья — неграмотным бандитом.

В Китае роль иностранной интервенции в гальванизации революции и ее поддержании была еще более очевидной. В 1915 г. «21 требование» Японии способствовало падению Юань Шикая и росту революционной активности народа. В 1919 г. объявленная в Версале[45] передача германских концессий в Шандуне Японии вызвала к жизни Движение 4 мая со студенческими демонстрациями в Пекине и других городах и привела к появлению новой группы лидеров, пришедших не из традиционного правящего класса и не из региональной военной аристократии, а из студентов, интеллектуалов, рабочих и торговцев. В 1925 г. отсутствие действенной реакции со стороны пекинского правительства на убийство полицией студентов в Шанхае привело к вспышке демонстраций против англичан и других иностранцев, падению авторитета пекинского правительства и подготовило условия для марша националистов и коммунистов на Север. Оккупация японцами Маньчжурии в 1931 г. и последующее вторжение Японии в Китай способствовали полномасштабной мобилизации крестьянских масс на войну против захватчиков. Наконец, американское присутствие в Китае после Второй мировой войны и отождествление националистического режима с США способствовали росту авторитета китайских коммунистов в последние годы революции и гражданской войны. В каждый из этих моментов — 1919, 1925, 1937, 1946 гг. — иностранная интервенция служила новым толчком для активизации революционных сил и помогала им расширить свое влияние на массы.