Власть без славы - Виктория Холт

Этим он признал свое поражение и принял его мужественно. Поднимаясь по ступеням и выкликивая мое имя, он, вероятно, видел себя поднимающимся на эшафот и опускающим голову под топор палача – как многие делали это на его глазах, главным образом, его враги.

А теперь все они поддержали меня! Генри Грей, отец Джейн, сам сорвал ее штандарт в Тауэре; он тоже был за королеву Марию.

Как я презирала этих людей! Я вспомнила отца Анны Болейн, принимающего участие в крестинах маленького Эдуарда. Они бесстыдно поворачивались туда, откуда дул ветер.

А юная Джейн… что будет с ней? Она будет теперь моей пленницей. Как я могла винить ее и ее молодого мужа? Они были невинными жертвами чужих амбиций. Нортумберленд принудил их сделать то, что они сделали, а теперь он ратовал за королеву Марию!

Мне сообщили, что Нортумберленд арестован. Мой главный враг был теперь у меня в плену.

* * *

Моя столица готовилась встретить меня. Я никогда не рассчитывала, что победа достанется так легко, и теперь упрекала себя за малодушие. Для этого я была рождена, и для этого Господь сохранил меня, осуществляя свою волю через волю народа!

Моим первым долгом было воздвигнуть Крест в Церкви Фрэмлингэма. Это должно было показать людям, что я верну их к Богу путем истинной веры.

Мы должны были отправляться в Лондон.

Я тронулась в путь с огромной свитой. Как не похоже это было на мой недавний тайный отъезд из Хансдона.

Я остановилась для отдыха в Уэнстеде, и там меня посетила обезумевшая от горя герцогиня Саффэкская. Я поразилась, увидев эту величавую и гордую женщину в таком страхе и горе. Я понимала, что это все было из-за ее дочери Джейн, бедного невинного ребенка, использованного ее честолюбивым семейством.

Она поверглась к моим ногам, что само по себе было смешно, так как она была одной из тех, кто называл меня незаконной, хотя и королевской, дочерью.

Но мне стало ее жаль. Она была мать, испытывавшая глубокое раскаяние теперь, когда ее дочь находилась в Тауэре.

– Встаньте, леди Саффэк, – сказала я. – Я знаю, что вы сейчас переживаете. Ваша дочь так молода, и мне известно, что ее вынудили к этому преступному поступку.

– О дитя мое! – воскликнула она. – Ее греху нет искупления. Я не могла бы просить Ваше Величество простить ее. Ее вина слишком велика. Я молю за герцога, моего мужа. Он болен, Ваше Величество. Я боюсь за его жизнь, если он останется в этой холодной тюрьме. Его держат там уже три дня… и я боюсь, что он долго не выдержит.

Гнев охватил меня. Я могла понять любовь матери к своему ребенку, но я помнила, что рассказывала Джейн о жестоком обращении с ней родителей, и негодование миссис Пенн при виде следов наказаний на теле девочки.

– Ваш муж – предатель, – сказала я. – Он частично ответствен за возведение на трон вашей дочери. Не леди Джейн виновата. Она поступила так, как ее заставили. И вы еще жалуетесь, что ваш муж провел в Тауэре три дня!

– Он дурно поступил, Ваше Величество, но его завлекли. Ваше Величество, я вас умоляю… ведь он умрет. Отправьте его ко мне. Пусть он остается вашим пленником, но я буду за ним ухаживать. Я умоляю вас! Речь идет о жизни и смерти.

Жизнь или смерть! Так было со многими из нас. Эта гордая женщина горько плакала, и, без сомнения, ее горе было искренним. Как я могла отказать ей? Как мать она не пользовалась моим уважением, но она, несомненно, любила своего мужа.

Какой это может принести вред, подумала я. Она молит о милосердии, и я должна быть милосердной. Он умрет в Тауэре. Он в любом случае умрет. Он предатель, но я не хочу, чтобы его смерть была на моей совести.

– Его переведут из Тауэра, чтобы вы могли за ним ухаживать, – сказала я.

Она снова упала на колени. Она целовала мне руку и благословляла меня.

* * *

Когда о моем поступке стало известно, он вызвал ужас.

Сэр Генри Джернингэм напомнил мне, что освобожденный мной человек был отцом Джейн, и это он помог ей занять мое место. Он был близок к Нортумберленду, и они намеревались вместе управлять страной за Джейн и ее мужа. Как я могла забыть об этом?!

– Я освободила его из Тауэра, чтобы дать возможность его жене ухаживать за ним, – объяснила я. – Он очень болен.

– От страха, Ваше Величество, от того, что не удались его гнусные планы.

– Я желаю быть милостивой королевой, – ответила я ему. – Грей никуда не скроется. Правосудие восторжествует.

Вокруг качали головами и выражали опасения за меня.

Так же отнесся к этому и Симон Ренар. Я услышала позже, что он сообщил императору, что мне не удержать короны, потому что во мне берет верх женская чувствительность.

Для меня все это не имело значения. Я знала, что Саффэк болен, и меня тронули мольбы его жены.

В ту ночь я молилась: Господи, ты научил меня милосердию, и я верю, что ты руководил мной.

* * *

Я выехала в Лондон. Мне было тридцать семь лет – я была уже не молода, но и не стара для королевы. У меня был жизненный опыт. Я не была красавицей, но и не была дурна собой. Я была худощава и невысока ростом. Может, я бы и хотела быть выше, однако на лошади я выглядела хорошо. У меня были рыжие волосы, в отца, и такой же свежий цвет лица, какой был у него в молодости. Кожа у меня не загрубела, как у него – вероятно, потому, что я вела более воздержанную жизнь. В пурпурном бархате, верхом, в окружении своих дам, я имела вполне королевский вид.

Моя сестра прибыла в Уэнстед, чтобы встретиться со мной. Она должна вместе со мной совершить въезд в Лондон. Мне это было не совсем приятно, но я не могла этого запретить. Она была намного моложе меня – ей не было еще и двадцати – и цвела здоровьем. Народ приветствовал ее, и она делала все, чтобы заслужить одобрение, махая рукой и поднимая обе руки вверх в знак приветствия. У нее были очень красивые руки, и я часто замечала, как она пользовалась любой возможностью, чтобы выставить их напоказ.

Народ высказал мне свое расположение, меня провозгласили королевой, и я верила, что люди хотят восстановления старой веры. Разве они забыли, что Елизавета отказалась присутствовать у обедни?! Эти люди, которые приветствовали ее, они что, протестанты?! Или она пользуется таким успехом, потому что молода, привлекательна и их возгласы доставляют ей такое явное удовольствие?! В одном я была уверена: где бы она ни находилась, она всегда будет доставлять мне некоторое беспокойство, сомнение, поскольку я никогда не в состоянии буду понять, что у нее на уме.

Я расцеловала всех ее фрейлин, чтобы показать, как я рада ее видеть, но, когда мы ехали рядом, я думала, что была бы счастливее, если бы ее со мной не было.

Нас встретил мэр. Присутствовал лорд Эрандел с мечом – символом королевской власти. Они присоединились к процессии с еще тысячей участников – и все вместе сопровождали меня в Тауэр.