Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев

обрисовать Сибирь, как место самых грубых, корыстолюбивых стремлений, доводивших до разорения трудящуюся часть населения и выразившихся в монополии и кабале. Сделав попытку исследования в особой монографии по истории монополии, кабалы и новейшего мироедства на Востоке, мы не могли не найти связи и причин этого явления с общим экономическим положением края.

Сибирь не была обетованною страною для населения. В экономической жизни она испытала общую участь — рядом с богатством и горькой бедности. Страна контрастов, она еще резче выразила это различие состояний, различие богатства и бедности, а также инстинкты приобретения и наживы.

В среде промышленной жизни Востока явление монополии сказалось шире со всеми его последствиями, точно так же, как и экономическая зависимость выразилась резче в лице кабалы, покручничества и т. д. На эти явления указывают ныне как на односторонность развития и как на язву внутреннего хозяйства страны, поэтому они не могут быть обойдены исследователем местной экономической жизни.

Прежде всего, конечно, придется указать на деревенское мироедство и кабалу.

Для характеристики мы берем сначала самую обыкновенную форму мироедства земледельческого, существующего как в России, так и в Сибири. Вот как оно обрисовывается одним наблюдателем. В деревенском населении есть много людей бедных и нуждающихся в кредите в трудную минуту. Наступает сбор податей: наехала земская полиция, сельское начальство приходит в волнение; денег у крестьян нет; являются на сцену угрозы и розги. Мироеды молчат. Только когда бедные доведены до крайних пределов отчаяния, они развязывают кошельки. С этого дня начинается нежнейшая связь между мироедом и его жертвой; мироед заступается за беднягу, старается доставлять ему разные выгоды, как скоро это ему ничего не стоит; но покровительство дорого достается бедняку: он не только должен исполнять тягостные условия, под которыми получал деньга; он должен быть с семейством непременным членом на всех помочах, посредством которых мироед стяжает свои богатства. Мироед пашет посредством помочей, косит сено — тоже, убирает хлеб — тоже, рубит дрова — тоже. За какой-нибудь стакан вина его клиент продает ему свой труд, а его собственные поля остаются невозделанными, скот — без корму. Поставленный раз в подобное положение, бедняк попадает в безвыходную кабалу; он опускается все ниже и ниже, труд свой продает все дешевле и дешевле, пока не доходит до баснословной дешевизны. Целое семейство работало на мироеда целый год за телку; крынка простокваши — вознаграждение, нередко даваемое мироедом за день женского труда; дети работают на него из-за одного хлеба. Вот каким образом мироеды доходят до поражающих наблюдателя богатств, запахивают сотни десятин, имеют сотни штук скота, имеют обширные пчельники — и все это достается им за бесценок. Подобные люди достигают огромного влияния в сельском обществе, влияют на все дела, входят как распорядители, как факторы экономической жизни и являются даже узурпаторами власти; они держат своих односельчан, как рабов, чинят беззаконные суд и расправу, делая массу злоупотреблений.

В исходе XVIII и 1-й четверти XIX столетия в Кузнецком округе Верхо-Томской волости в деревне Березовой жил богатый крестьянин заводского ведомства Иван Степанов Новиков. Дом у него построен был на берегу речки Березовки при впадении ее в Томь на городскую руку и далеко отличался от прочих как величиной своей, так и красивым наружным видом; богатое же внутри убранство комнат делало его похожим на дом значительного помещика. В смежности с этим домом находились два порядочной величины сада, правильно расположенные, с фигурными беседками, цветными грядами и в разных местах скамейками. Занимался Новиков хлебопашеством в огромном размере и торговлей разного рода скотом в значительном количестве. Часть хлеба отправлялась им сплавом по рекам Томи, Оби и Иртышу на продажу в Сургут и Березов. Для работ по хлебопашеству и ухода за скотом он содержат до 80 работников из годовой платы и для присмотра за полевыми работами, за порядком в доме и для исполнения торговых дел более 40 приказчиков. Главное же управление по торговле вверено было томскому мещанину Федору Корчуганову, который и распоряжался всем полновластно. Сам Новиков разрешал только одни значительные торговые предприятия, с важностью выслушивая доклады и мнения чинно стоявших перед ним главноуправляющих и некоторых более смышленых приказчиков, поверял торговые книги, делал по ним замечания, сводил счеты и вообще действовал как именитый торговый человек. Для выезда своего имел лучших лошадей и много городских экипажей; в числе последних была даже выписана из Москвы коляска, в которой Иван Степанович четверней или парой объезжал иногда поля свои, засеянные разным хлебом, или ездил в город куда требовала надобность по делам его, или просто, вздумав прогуляться к своим знакомым, имея их множество в высшем чиновном кругу. Поездка в город сопровождалась всею роскошью знатности, составляя кортеж из 4 экипажей, из коих в главном сидел обыкновенно сам Новиков, а в остальных сидели приказчики. Под своз такой свиты требовалось около 20 лошадей, которые по предварительному извещению и заготовлялись на станциях едва не за неделю до приезда его, ожидая Ивана Степановича как некую важную особу. Такой образ жизни при уме его и независимом состоянии чрезвычайно сближал Новикова с должностными лицами, любившими и даже уважавшими его. К сожалению, он только во зло употреблял это расположение и, не будучи чужд корыстолюбия, богатство приобретал не совсем добросовестными средствами. Не неся никакой общественной должности, он, однако же, тем не менее безнаказанно управлял Верхо-Томской волостью, и притом так деспотически, что не только волостное и сельское начальство покорствовало ему, но и земские и горные власти смотрели на него сквозь пальцы, а крестьяне лишены были возможности противодействовать ему и раболепно подчинялись всем его приказаниям. Ни одна мирская сходка не оканчивалась без решения Ивана Степановича, ни одно распоряжение начальства не приводилось в исполнение прежде, пока не прикажет он. Очень редко бывая на мирских сходках, Новиков знал, однако же, все, о чем происходило на них совещание по той причине, что после каждой сходки являлась к нему депутация из крестьян и просила его совета и решения. Дурно ли, хорошо ли прикажет он, но дело решалось окончательно по его наставлению, и если кто осмеливался противоречить, ему грозили одним словом, что так приказал Иван Степанович. Волостное правление носило одно пустое название и скорее было канцелярией Новикова, чем присутственным местом: все споры между крестьянами, жалобы их на обиды, один другому