Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга

Его голос режет ночь, как сливочное масло. Слишком тихий, слишком ровный, слишком бесцветный. Так произносят слова на одном дыхании. Так произносят слова через силу.

– Мне нужна твоя помощь. Я внизу. Одевайся и выходи.

Я не задаю вопросов. Я вообще ничего ему не отвечаю. Сбрасываю вызов и одеваю первые попавшиеся под руку вещи. Быстро, насколько это возможно. У меня в голове тысяча вариантов случившегося. И ни один из них не блещет оптимизмом. Через минуту выхожу из квартиры. С собой беру деньги, документы и оружие.

Эти три вещи пригодятся в любой ситуации. Какой бы эта ситуация не была.

Когда спускаюсь вниз, вижу знакомый автомобиль. Сердце неприятно подскакивает к горлу от нехорошего предчувствия. Интуиция заходится на ускоренных оборотах. Момент, когда твердо знаешь, что «долго и счастливо» бывает в сказках. В жизни чаще бывает быстро и х?ево. И нечего успокаивать себя тем, что все обойдется. Обойти можно яму. И то не всегда.

Вокруг слишком много народу. Хотя, по всем признакам, глубокая ночь. И откуда только взялся этот бесконечный двухсторонний поток в такое время? Я в нем медленно передвигающийся элемент. Без определенного направления. Броуновская частица. Я неотрывно смотрю на блестящие бока внедорожника. Я вижу в боковых тонированных стеклах ночные огни. Хаотично лавирую среди людей, неизбежно приближаясь к цели.

И мне только кажется, что иду я слишком медленно. На самом деле, шаг плавно переходит на бег, и когда я с размаху открываю дверь, то буквально влетаю внутрь салона. Рука скользит по кожаной обивке сиденья, с губ срывается ругательство. Очень грубое ругательство.

– Только не ори, – Романов сидит, подавшись немного вперед и прижав голову к рулю. Его светлая рубашка насквозь пропитана кровью. Одной рукой он держится за ребра. Сквозь его пальцы стекают темно-алые струйки. Медленно и решительно.

Зажимаю ладонью рот, чтобы все-таки не закричать и в ускоренном темпе считаю до десяти, чтобы успокоиться. Помогает.

Весь салон измазан кровью. Он буквально ею пропитан. Чего не коснись, на пальцах остаются красные разводы. А потом на лице, на одежде. Я успеваю заляпать даже стекло. И приборную панель из светлого дерева.

Меня не смущает вид крови. Меня смущает вид Его крови.

– Я позвоню в скорую, – сдавленно, но вполне спокойно заявляю я. – Давно тебя?

– Слушай меня, – через силу произносит он, не поворачиваясь. Глаза закрыты, бледные губы плотно сжаты. Большая кровопотеря. Очень большая. – Вопросы потом. По дороге. Выйди из машины и садись за руль. Надо ехать. Я скажу куда.

На последней фразе я не выдерживаю. Все приобретенное спокойствие – в пыль. Прах. И прочие эфемерные вещи.

– Я не умею водить, – фраза взвивается как взбесившаяся лошадь. На дыбы. На самые высокие ноты. – Зачем ты сюда приехал? Скажи зачем? Тебе что поехать больше некуда?

Он слабо улыбается, одними уголками губ, и чуть поворачивается в мою сторону.

– Ты ближе всех, Аня. Делай, что говорю. Сам я не справлюсь.

Приходится взять себя руки, глубоко вздохнуть и вновь успокоиться. Мне приходится выйти из машины, обойти ее и открыть дверь со стороны водителя. Помогаю ему перебраться на пассажирское сиденье и сажусь за руль. Сказать, что я не знаю, что делать дальше – ничего не сказать. Быстро стягиваю с себя футболку и протягиваю Романову.

– Прижми.

Белая футболка моментально становится темно-алой. Что совершенно не способствует моему душевному равновесию. На зубах скрепит эмаль.

Нажимаю кнопку зажигания, и машина ворчливо отзывается на мое неласковое прикосновение.

И нет, во мне не поднимается паника при виде всех этих гребанных приборов и переключателей. Но с таким же успехом меня можно было бы посадить за штурвал самолета и приказать «лети».

– Тормоз, сначала нажми тормоз, – если бы он не выглядел так хреново, я бы услышала в его словах издевательство. Откровенное. Романов переключает передачу и ровно продолжает. – Потом медленно его отпускай и дави на газ.

Успеваю сказать «Знать бы, кто из них кто», как автомобиль резко дергается вперед и ударяется о впереди стоящее ограждение. Выдыхаю «Бл?дь». С чувством так выдыхаю. Со знанием дела.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Романов через силу улыбается.

– Наверное, у тебя с детства личный водитель?

– А ты не завидуй, – огрызаюсь я и предпринимаю вторую попытку выехать со стоянки. Если бы не мандраж по всему телу, у меня бы все получилось быстрее. И как-то элегантней. Но получается, как получается. Через секунду вляпываюсь задницей в соседнюю машину. Тут же начинает выть сигнализация. Оглушительно и очень нервозно. А так как я тоже далека от умиротворения, то готова орать с ней в одной тональности.

Когда я к нему оборачиваюсь, то замечаю на его лице гримасу боли. Вперемешку с какой-то извращенной насмешкой на бледных губах.

Мне совершенно не хочется думать о чем-то плохом. Чтобы не позволить тишине заползти в салон, начинаю говорить. Все подряд. Все, что приходит в голову.

Не то чтобы я была суеверной.

Не то чтобы я верила, что молчание может что-то означать.

– Только не думай здесь подыхать, – задний ход. Переключение. Газ. Пальцы сжимаются на руле с такой силой, что суставы сводит. – Я похоронила пятерых, тебя уже не потяну.

Чтобы я не делала, внутренности машины отзываются на мои манипуляции зверскими звуками. И мне кажется, что это изнасилование она мне никогда не простит.

– Не оставляй меня сиротой.

И добавляю:

– Пожалуйста, – и снова. – Пожалуйста.

Влажные руки скользят по кожаной оплетке. На языке соленый вкус от искусанных в кровь губ. Но впереди шоссе. Слава Богу, довольно пустынное.

Он говорит «Успокойся». Тихо. Едва различимо. Называет адрес и закрывает глаза.

– Того к кому мы едем, зовут Николай. Он в курсе, что делать.

Я киваю.

Я очень боюсь не услышать его дыхание.

Поэтому не сразу воспринимаю следующий его вопрос.

– Ты знаешь Алика?

Это имя царапает мою память. Не более. Для моего мозга выполнять так много действий – непосильная задача. Мне все равно ни на чем не сосредоточиться.

– Лично – нет.

В то время Романов спокойно продолжает. Но спокойствие у него вымученное. Такое спокойствие в нем мне очень не нравится.

– Он тут скоропостижно скончался на днях. Ну, хоть Тиграна-то ты должна помнить? Так вот он думает, что это твоих рук дело. Точнее, моих.

Стискиваю челюсть. Алина. Сука, Алина.

Очень медленно у меня в голове начинает складываться картина. Далеко не жизнерадостная. Все мои последние месяцы и дни. Мои встречи. Мои разговоры. Все эти «случайные» знакомства. Все эти чертовы родственные связи, в которых я никогда ничего не понимала.

Когда-то давно, я сама вложила Алине в руки отличный козырь. Я его преподнесла ей на блюдечке. За все время не было ни одного беспричинного стечения обстоятельств. Исключительно четкая схема действий. Я же читала биографию Алика перед тем, как подписать ему смертный приговор. Я же точно там видела имя Тиграна, вот почему оно мне казалось таким знакомым. Не каждого козла так назовут. А у них в семействе откровенное тяготение к редким именам и фамилиям.

За время моего молчания, я придумала идеальный план казни.

Почти как в средние века.

Когда мы подъезжаем по нужному адресу, я бросаю на него последний обеспокоенный взгляд. Увиденное меня не радует. Совсем. Чтобы понять, что дело хреново, не нужно быть врачом. Начинаю ценить ни минуты. Секунды. Мозг судорожно просчитывает дальнейшие действия. Компонует их в самом удачном и быстром сочетании. Так, чтобы ничего лишнего. Ни грамма ненужных движений. Или слов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И нет, я не думаю ни о чем плохом. И уж тем более, не собираюсь ничего плохого делать. Я просто на всякий случай достаю из бардачка пистолет. На самый крайний случай. И, конечно, я не собираюсь из него стрелять. Если только того не потребует обстановка.

Но стоит мне вежливо постучаться в дверь. Стоит мне только услышать приближающиеся шаги, палец сам ложится на курок. Естественно, только в благих целях. Ради дара быть убедительной. Не более.