Unknown - popovy

Потому что я тоже потеряна.

Так запуталась.

И сквозь всю эту боль я продолжаю думать о Лаклане, о том, как обошлась с ним по телефону. Я сказала ему оставить меня в покое и никогда не звонить снова, но по правде это была ложь, просто тогда я этого не понимала. Я оттолкнула его, набросилась на него за то, что волновался за меня, заставила его думать о себе хуже, чем, я уверена, он уже думает.

Я просто хочу все вернуть обратно. Хочу услышать его голос, чтобы он держал меня в своих сильных руках и сказал, что все будет хорошо, даже если мы оба знаем, что не будет. Но лишь слышать это от него...у меня было такое чувство, словно мы вдвоём против мира и что он может защитить меня от всего.

Он просто не мог защитить меня от самого себя.

Опять же, он не мог защитить самого себя от чего либо.

Я не лгала, когда сказала, что скучаю по нему. Потому что, я скучаю. Постоянно. Непрерывно. Эта тупая, пульсирующая боль в моем сердце никак не уходит. Это иной вид боли, не тот, который я ощущаю из-за мамы и они обе ужасно невыносимы.

И когда он сказал мне, что любит меня...на одну блаженную секунду я вспомнила как это легко, иметь его любовь и как охотно отдавать ему свою, и такое впечатление, словно это было давным давно, словно мы были маленькими влюблёнными детьми и мир был солнечным, бескрайним местом, нашей площадкой. Я так сильно тоскую по тем дням, что это заставляет мои внутренности скручиваться, страстно желая того, чего, вероятно, у меня снова никогда не будет.

В пятницу Пол звонит мне на работу и просит встретиться с ним в больнице после обеда. Мне даже не надо спрашивать Люси, могу ли я уехать. У меня такое чувство, что они просто ждут подходящего времени, чтобы уволить меня, они просто не хотят быть полными уродами и увольнять постоянного сотрудника, чья мать умирает. На самом деле, я ничего не делаю, потому что Кэндис взяла на себя всё, а даже если и пытаюсь и нахожусь в правильном настроении, то не прилагаю особых усилий. На меня столько всего навалилось, и я не собираюсь драться за работу, которую собиралась бросить.

По дороге в больницу я решаю забрать Тошио, нуждаясь в поддержке, даже если надо поспешить. Мы все знаем, о чем речь, что нас ждёт.

В течение трёх недель не было никаких улучшений.

Пришло время решить, сколько ещё мы можем делать это с ней.

И, давайте посмотрим правде в лицо, как долго мы можем продолжать делать это с собой.

Хоть ее удар и сплотил нас, и мы стали ближе друг к другу, чем когда-либо, мы все впятером изможденные и мертвенно-бледные, лишь тень нас в прошлом. Наша мама не хотела бы этого для нас.

— Так ты думаешь это все? — спрашивает Тошио, на его лице отражается боль.

Сглатываю и кивая.

— Да. Думаю нам надо принять решение. Вместе.

Она минуту смотрит на свои ногти, а потом говорит:

— Шон порвал со мной.

Я ошарашена, не ожидая подобного.

— Он что?

— Ага. Чертов мудак, верно? — Он пытается улыбнуться, но вместо этого по его щеке сползает слеза. — Прости, я просто... я так охрененно зол. Так зол. Имею в виду, я через многое прошёл с ним. Его последний разрыв, смерть его кота, его боязнь зппп. Затем он потерял работу, а я был вынужден поддерживать его, помнишь? А потом...а потом он сказал, он больше не может находиться рядом со мной, что я слишком изменился. Я унылый. Унылый! Конечно, я твою мать, унылый! — Он бьет кулаком по приторной панели. — Я унылый и чертовски злой. Почему он не может любить меня таким?

Я издаю небольшой рычащий звук.

— Не могу в это поверить. Кто избавляется от кого-то, когда тот переживает трудные времена? Имею в виду, знаю, на работе, вероятно, хотят от меня избавиться, но они сдерживаются из вежливости.

— Ну от него я не получил ни грамма любезности. Обычно я не хочу подобного, но бл*дь, милый, просто, нахрен, притворись, пока мне не станет лучше.

Я просто в ярости и полностью на его стороне. Тошио был с Шоном, по меньшей мере, год.

— Я убью его.

— Я убью его первым, — говорит он, прищуривая глаза и глядя в окно. — Ты просто поможешь мне похоронить тело.

Мы погружаемся в тишину. Не могу поверить, что этот засранец разбил сердце моему брату, будто оно уже не разрушено. Не могу и представить, как ему тяжело.

Но опять же, могу. Я испытываю то же самое. Только это моя собственная вина, не Лаклана. Лаклана, который постоянно, каждый день нуждался во мне, Лаклана, который всем сердцем любил меня, даже когда у него не было шанса любить себя. Лаклана, который никогда бы не ушёл, потому что мне было больно, и я скорбела. Он бы лишь предложил мне свои руки и целовал бы меня, пока боль не превратилась бы в воспоминание.

Он дал мне все, что мог, каждую частичку себя, показал даже грязные, холодные и мрачные стороны. Он совершенно запутался, подчиняясь демонам, о которых никогда не просил. И все же в конце я была той, кто не смог справиться с ним. Я та, кто эмоционально оставил его. У меня было лучшее, и я потеряла это, и в процессе потеряла и себя тоже. Несмотря на то, что всегда было нелегко, и всегда была борьба, чтобы помочь ему освободиться от своих оков, держать в страхе его драконов, это не значит, что все, что случилось, не было чём-то хорошим. Любовь это всегда хорошо, неважно кто даёт ее вам.

Добравшись до больницы, мы вынуждены ждать Брайана, ему не так просто уйти с работы. Так что мы просто стоим там, поглядывая друг на друга, обнимая себя руками и переступая с ноги на ногу. Никто не хочет произносить ни слова, пока мы не соберёмся вместе.

Затем приходит Брайан, и Пол начинает разговор:

— Я разговаривал с врачом и местным неврологом и... — он закрывает глаза, качая головой. — Мы больше не можем позволить этому продолжаться. У неё нет шансов. Я хотел бы, чтоб шанс был, как и все мы, но... думаю, мы должны подумать о том, чего бы хотела она.

— Она не хотела бы, чтоб мы отказывались, — говорит Тошио, его сердце сейчас очень уязвимо. — Я не хочу, чтоб это был конец, не сейчас. Я не готов.

— Никто из нас не будет готов, — говорит Никко. — Я не был готов прощаться с отцом. Я все ещё не готов, ты же знаешь. Иногда я вижу его во сне, и я так рад, что он не умер, словно это все была какая-то плохая шутка. Но ...мы не можем продолжать делать это с ней. Пол, врачи, они правы. Она находится в подвешенном состоянии, между папой и нами. Эгоистично продолжать удерживать ее здесь ради нас.

— Ради неё, — сжимая кулаки, сердито говорит Тошио. — Что, если она вернётся к нам? Что, если у неё есть шанс? Если мы оборвём ее жизнь, мы убьём ее.

— Она уже ушла, — тихо говорит Брайан. — Она ушла в тот день, когда это произошло. Мы просто обманываем сами себя.

— О, конечно, — выплёвывает Тошио. — Не сыпь нам соль на рану, делая нас идиотами за то, что хотели, чтоб она жила. Если бы мы никогда не дали ей шанса, мы бы сожалели. Мы бы ненавидели себя.

— Прошло время, и шансов больше нет, — огрызается Пол. — Ты разве не видишь? Это конец для неё, для нас. Мы должны отпустить ее. Так будет правильно, даже если причинить нам боль.

Тошио ходит по комнате, пиная стулья.

— Я не могу...я не могу согласиться с этим.

— Но тебе придётся, потому что мы должны принять решение вместе. Нам нужно твоё согласие, Тошио. Если ты этого не сделаешь, то будешь всю жизнь обижаться на нас, а наша семья и так уже сломлена, так что мы этого не переживем.

— Ну а что об этом думает Кайла? — спрашивает Тошио, делая паузу, чтобы стрельнуть в меня взглядом. — Она к маме ближе всех. Это она должна решать.

Остальные головы моих братьев с любопытством поворачиваются ко мне.

Я качаю головой.

— Нет. Пожалуйста, не надо вешать это на меня.

— Она права. Она сделала достаточно, — говорит Никко. — Она ухаживала за мамой, когда никто другой этого не делал. Но...все же, Кайла, нам нужно знать, что ты чувствуешь.

— Что я чувствую? — повторяю я. — Как ты думаешь, что я чувствую? — Я прижимаю ладонь к груди. — Иногда я удивляюсь, что вообще жива, что у меня даже есть сердце. Три прошедшие недели я была в тумане. Я не могла видеть ясно, неважно, как сильно пыталась. Знаешь...я думаю о том, как оставила маму и...мне следовала знать, что что-то не так. Ее руки, понимаешь, у неё тряслись руки, и я должна была сказать что-то, что-то сделать. Я никогда не должна была уезжать в Шотландию, никогда не должна была оставлять ее.

— Они дрожали до этого, — быстро говорит Тошио. — Ее руки и ноги, когда она гуляла. Это продолжалось уже некоторое время, Кайла. Я думал, ты знала.

Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить, но теперь все воспоминания размыты. Сейчас я лишь вижу ее, лежащую на больничной кровати, едва цепляющуюся за жизнь.

— Я не заметила, — тихо говорю я, и мне так стыдно. И я думала, мы были так близки.

— Ты не всегда можешь заметить подобное, когда постоянно видишь человека, — говорит Пол. — Это ни чья-то вина. Иногда такова жизнь, и она делает с нами то, что ей угодно. — Он вздыхает, проводя рукой по редеющим волосам. — Но мы. Мы пятеро здесь, мы отвечаем за то, что будет дальше. Кайла. Пожалуйста. Мы думаем, пришло время отключить ее от приборов. Думаем, пришло время попрощаться, отпустить ее. Что ты думаешь?