Россия и Европа-т.3 - Александр Янов

Читателя должен был насторожить, я думаю, уже манифест выдви­нувшегося в лидеры третьего поколения Шарапова, подписанный, кстати, и родственником родоначальников славянофильства Н.П. Аксаковым и требовавший «обезвредить» одну из великих дер­жав Европы, объявив ее «главным врагом и смутьяном среди осталь­ного белого человечества». Манифест глухо провозглашал «предстоя­щую борьбу за свободу арийской расы».Что конкретно имелось в виду, объяснил с солдатской прямотой первый «белый» генерал Михаил Скобелев, призывавший внушить Франции «сознание связи, существующей ныне между законным возрождением славянства и возвращением ей Меца, Страсбурга, а может быть, и всего течения Рейна»*2.

N

В устах Скобелева такая тирада могла означать только войну. Войну с большой буквы. Войну - крестовый поход. Ибо «путь в Константинополь должен быть избран теперь не только через Вену, но и через Берлин»43. Так формулировался канон третьего, полицей- ско-милитаризованного, сказал бы я, славянофильского поколения: «есть одна война, которую я считаю священной. Необходимо, чтобы пожиратели славян были сами поглощены»44.

Скобелев говорил еще на языке второго поколения. Но разве менялась от этого суть дела? Он ведь опять призывал к войне «за освобождение славянства», которая при тогдашнем состоянии стра­ны была, как и обе ее предшественницы, предприятием заведомо безнадежным, обреченным. И вдобавок еще чреватым на этот раз не одним лишь национальным унижением, но крушением петровской России. AJV1.0. Меньшиков, этот «великий патриот» и «живоносный источник русской мысли», по выражению нашего современника Валентина Распутина, подводил под самоубийственную генераль­скую риторику теоретическую базу.

Оказывается, что вообще «очистителями земли являются по воле Божьей воинственные народы»45. Так как же, скажите, могла жить

42 Апушкин В. Скобелев о немцах. Пг., 1914. С. 92. Там же. С. 86.

м Там же. С. 27.

45 Меньшиков /И.О. Из писем к ближним, М., 1991, с. 14. Отзывами о Меньшикове в современной российской литературе я обязан А.Рейтблату (см. его статью «Котел фель­етонных объедков» в журнале «неприкосновенный запас», 1999, №2).

Россия в мире, если сам Господь требовал от нее воинственности? Даже не во имя «идеального блага» России, как требовал Леонтьев, а просто для «очистки земли».

«Три войны» - так, собственно, можно озаглавить эту печальную повесть об окончательной деградации постниколаевского национа­лизма. Три войны, три крестовых похода (японская не в счет: порож­денная исключительно алчностью той «продажной и грабящей сво­лочи», которая продолжала доминировать кабинет его император­ского величества при всех режимах, позорная эта война была лишь символом деградации самодержавия). Три войны - Крымская, Балканская и предстоящая мировая - на совести выродившейся Русской идеи. Она губила Россию, в любви к которой клялась.

Невероятным, почти мистическим образом совпадали войны эти, как видим, с тремя ступенями «лестницы Соловьева». Некоторые из славянофилов первого поколения стыдились Крымской войны за что, по словам самого Соловьева, «подверглись ... анафеме со стороны представителей новейшего зоологического патриотизма»46. Второе поколение, уже соскользнувшее на ступень «национального самообожания», горячо ратовало, как мы помним, за войну Балканскую. Третье, как видим, страстно и самозабвенно втравливало Россию в мировую войну, которой суждено было ее окончательно погубить, доведя, наконец, дело до её «национального самоуничтожения».

Глава восьмая

РОССИЯ ПРОТИВ «а финишной прямой

еврейства

Но как ни парадоксально может нам теперь это показаться, в стране, опустошенной «финансовой магией» само­державия и способной поддерживать видимость порядка только «под надзором полиции», смотрели эти люди в будущее с оптимиз­мом. Словно позабыв трагические уроки 1856-го и 1878-го, они не только нарывались на новую войну, но и были совершенно уверены

46 Соловьев B.C. Сочинения: в 2 т. Т. 1. M., 1989. С. 445.

в победоносном ее исходе. Иван Аксаков, как мы помним, еще с грустью шел на союз с полицейским государством - только чтобы защитить «русскую самобытность», «оригинальную культуру» от посягательств либералов-западников, только потому, что в его время «середины не было». Третье поколение откровенно потешалось над этой робкой защитной тактикой. Ему уже не нужна была аксаковская «середина» между всевластием спецслужб и либералами. Эти люди представляли полицейское государство.

«За самобытность приходилось еще недавно бороться Аксакову, - восклицает теперь Шарапов, - какая там самобытность, когда весь Запад уже успел понять, что не обороняться будет русский гений от западных нападений, а сам перевернет и подчинит себе все, новую культуру и идеалы внесет в мир, новую душу вдохнет в дряхлеющее тело Запада»47. Вот у кого следовало бы сегодня поучиться Дугину.

Еще в семидесятые, во втором славянофильском поколении, Данилевский представлял себе основную конфронтацию современ­ного мира как «Россия против Запада». Еще в восьмидесятые Леонтьев громил «либерально-эгалитарную» европеизацию России. Третьему поколению все это казалось безнадежно устаревшим, архаическим вздором. Оно верило в «Протоколы сионских мудре­цов» и главным врагом полагало вовсе не европеизацию, но «евреи- зацию» России. Не «германская правительственная система», как думал в шестидесятые наивный Бакунин, лежала, по их мнению, в основе всех наших бед, а «германские идеалы», заимствованные, как только что объяснили нам свежеиспеченные арийцы, «от еврей­ства». «Не в прошлом, свершенном, а в грядущем, чаемом, Россия - по общей мысли славянофилов - призвана раскрыть христианскую правду о земле»48. И состояла эта правда в том, что основная конфрон­тация современного мира звучала как «Россия против еврейства».

Московский сборник. С. XXV.

Волжский А. Святая Русь и русское призаание. С. 23.

14 Янов

Глава восьмая

Евангелие от Сергея w**

Есть в нашем распоряжении замечательный в своем роде документ, ярко живописующий эту роковую эйфорию послед­него предвоенного поколения славянофильства. Сам Шарапов и поведал нам простодушно - и подробно, - как виделась ему накану­не окончательной катастрофы петровской России «христианская правда о земле». Он написал об этом роман, который вышел в 1901 г. и назывался «Через полвека».

«Я хотел в фантастической форме, - объясняет автор, - дать читателю практический свод славянофильских мечтаний, показать, что могло бы быть, если бы славянофильские воззрения стали руко­водящими в обществе»49. Вот как видел он Москву 1951 года, руково­димую славянофильскими воззрениями.

Москвич 1950-х встречается с человеком из прошлого и отвечает на его недоуменные расспросы:

« - Разве Константинополь наш?

Да, это четвертая наша столица.

Простите, а первые три?

Правительство в Киеве. Вторая столица - Москва, третья - Петербург»50.

Внешне автор словно бы следует начертаниям Леонтьева: и «правительство в Киеве» и «Константинополь наш». Но смысл, душа леонтьевского пророчества - отдать «петровское тусклое окно в Европу» за «спокойное господство на юго-западе, полном будущно­сти и духовных богатств»- исчезли. Петербург по-прежнему третья столица империи, о превращении его в «балтийскую Одессу» и речи нет. А что до «духовных богатств», то они Шарапова не волнуют. Были бы территориальные...

Так вот, о территории. Каковы границы новой России? «Персия представляет нашу провинцию, такую же, как Хива, Бухара и Афганистан. Западные границы у Данцига. Вся Восточная Пруссия, Чехия с Моравией, мимо Зальцбурга и Баварии [граница] опускается

Шарапов С. Через полвека. М., 1901. С. 3. Там же.

к Адриатическому морю, окружая и включая Триест. В этой Русской империи были Царство Польское с Варшавой, Червонная Русь со Львовом, Чехия с Веной, Венгрия с Будапештом, Сербо-Хорватия, Румыния с Бухарестом, Болгария с Софией и Адрианополем, Греция с Афинами»51. Прямо по Данилевскому.

Когда-то, за много лет до имперской утопии Шарапова, Леонтьев, как мы помним, пророчествовал: «Я того мнения, что социализм в XX и XXI вв. начнет на почве государственно-экономической играть ту же роль, какую играло христианство на почве религиозно-госу- дарственной тогда, когда оно начинало торжествовать. Теперь социа­лизм еще находится в периоде мучеников и первых общин... Найдется и для него свой Константин (очень может быть и даже всего вероятней, что этого экономического Константина будут звать Александр, Николай, Георгий, т.е. ни в коем случае не Людовик, не Наполеон, не Франциск, не Джеймс, не Георг»52.