Бомбы сброшены! - Гай Гибсон

Через пару недель нас отправляют на север и интернируют в обычном американском лагере для военнопленных. Там содержатся несколько тысяч немцев. Пайки более чем скудные, и те из наших товарищей, кто находится здесь более или менее долго, ослабли от истощения. Моя культя постоянно беспокоит меня, нужна новая операция. Однако лагерный врач отказывается на том основании, что я летал с одной ногой, и ему совсем не интересно, что происходит с моей культей. Она вздута и воспалилась, я страдаю от постоянных острых болей. Лагерное начальство не могло придумать лучшей пропаганды для тысяч немецких солдат в пользу их офицеров.

Многие охранники знают немецкий язык, они эмигрировали после 1933 года и говорят по-немецки не хуже нас. Негры, как правило, очень добры, за исключением тех случаев, когда они напиваются.

Через неделю меня и Нирманна отправляют в Саутгемптон вместе с большинством тяжелораненых. Нас заталкивают на грузовое судно «Кайзер». Когда проходят сутки, а нам так и не приносят никакой еды, мы начинаем подозревать, что так будет продолжаться до самого Шербура. Скорее всего, американская команда намерена продать наши пайки на черном рынке. Группа ветеранов русского фронта взламывает кладовую и берет распределение пайков в свои руки. У моряков вытягиваются лица, когда много позже они узнают об этом набеге.

Поездку из Шербура в наш новый лагерь возле Карантана приятной никак не назовешь. Французы забрасывают камнями даже тяжело раненных солдат. Нам не помогают воспоминания о том, какую приятную жизнь вели французские гражданские лица, оказавшиеся в Германии. Многие из них были достаточно благоразумны, чтобы вести уютную жизнь, предоставив нам сдерживать Советы на востоке. И те, кто сегодня швыряет в нас камнями, когда-нибудь тоже очнутся.

Условия в новом лагере почти такие же, как в Англии. И здесь мне поначалу отказывают в операции. Я не имею понятия, когда меня освободят. Может быть, меня держат из-за моего звания? Однажды меня увозят на аэродром Шербура. Сначала я подумал, что меня собираются передать Иванам. Советы получили бы завидную награду за войну на земле и в воздухе, если бы в их руках оказались фельдмаршал Шернер и я! Но компас показывает 300 градусов, то есть мы снова летим в Англию. Почему? Мы приземлились примерно в 35 километрах от побережья на аэродроме в Тангмере, где расположена школа Королевских ВВС, которая готовит командиров эскадрилий. Здесь я узнаю, что моего перевода добился полковник Дуглас Бадер. Он летал на двух протезах и был сбит в начале войны. Бадер узнал, что меня держат в лагере в Карантане. Он сам оказался в плену в Германии и совершил несколько попыток побега. Бадер может рассказать кое-что, резко отличающееся от попыток злобных агитаторов, которые любыми средствами пытаются представить немцев варварами.

* * *

Этот период, проведенный в Англии, стал для меня настоящим отдыхом после лагерей для военнопленных. Здесь я снова обнаруживаю, что существует уважение к достижениям противника, а рыцарство является естественной чертой характера каждого офицера, который служит в любой из армий мира.

Бадер посылает в Лондон за человеком, который изготовил протезы для него. Он рассчитывает, что мастер сделает протез и для меня. Я отклоняю это благородное предложение, так как не смогу оплатить заказ. Я потерял на востоке все, что имел, и совершено не представляю, что может случиться в будущем. Полковник Бадер был почти оскорблен, когда я отказался воспользоваться его добротой и заговорил о деньгах. Он приводит мастера с собой, и тот делает гипсовый слепок. Протезист возвращается через несколько дней и говорит, что у меня на ноге какая-то опухоль, потому что культя толще на конце, чем у основания. Поэтому мне нужна операция, прежде чем он займется изготовлением протеза.

Через несколько дней от американцев приходит запрос. Оказывается, меня «одолжили на время», и теперь меня нужно отправить назад. Мой отдых подошел к концу.

В один из последних дней в Тангмере у меня состоялась дискуссия с курсантами офицерской школы КВВС. Один из них — не англичанин! — несомненно надеясь разозлить или унизить меня, спрашивает, что, по моему мнению, сделают со мной русские, если я вернусь в Силезию, откуда я родом.

Я отвечаю:

«Полагаю, что русские достаточно умны, чтобы воспользоваться моим опытом. В области борьбы с танками, которая будет играть важную роль в любой будущей войне, мой опыт может принести много вреда противникам русских. Я уничтожил более 500 танков, поэтому мы можете сами прикинуть, сколько танков придется выпустить промышленности противника, чтобы возместить такие потери».

Этот ответ вызывает всеобщее удивление. Меня взволнованно спрашивают, как можно совместить это с моим прежним отношением к большевизму. До сих пор мне не позволяли сказать ничего оскорбительного в адрес России — их союзника. Но теперь сами англичане рассказывают мне о массовых депортациях на востоке, о зверствах и насилиях, кровавых убийствах, которым орды, нахлынувшие из азиатских степей, подвергают покоренные народы… Это нечто новое для меня. Раньше они старательно избегали подобных щекотливых тем, но теперь оказывается, что их взгляды полностью совпадают с нашими. Они используют выражения, словно заимствованные из нашего лексикона. Пилоты Королевских ВВС, которые воевали на «Харрикейнах» на стороне русских в Мурманске, рассказывают о том, что видели. Это нечто ужасное. Почти все наши сбитые летчики погибли.

«И вы хотите работать на русских?!» — восклицают они.

Я отвечаю:

«Мне было интересно услышать ваше мнение о ваших же союзниках. Разумеется, я не сказал ни слова о том, что думаю по этому поводу. Я просто ответил на заданный вопрос».

Больше о России в моем присутствии не говорили.

Меня возвращают во французский лагерь, где я провожу еще какое-то время. Усилия германских врачей наконец-то приносят свои плоды, и меня переводят в лагерный госпиталь. Нирманна освободили в британской зоне оккупации за несколько дней до этого. Он несколько раз обращался с просьбой оставить его со мной, но ему это не разрешили. Через неделю и меня освобождают из французского лагеря. На санитарном поезде я отправляюсь в госпиталь в Штарнбергерзее. Но в Аугсбурге наш поезд поворачивают и направляют в Фюрт. Здесь в военном госпитале в апреле 1946 года я получаю известие, что я свободен.

* * *

Как один из миллионов солдат, которые исполняли свой долг и волей провидения пережили эту войну, я написал свои воспоминания о войне против СССР, в которой сложили головы многие молодые немцы и другие европейцы, убежденные в нашей правоте. Эта книга не прославляет войну и не оправдывает определенную группу людей и приказы, которые они отдавали. Это просто правдивое изложение пережитого мною.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});