Бомбы сброшены! - Гай Гибсон

Я поворачиваюсь, и дверь открывается… Фридолин. Его лицо осунулось. Мы обмениваемся взглядами, и у меня начинает першить в горле. Все, что я могу выдавить:

«Ну?»

«Все кончено… безоговорочная капитуляция!»

Голос Фридолина садится до шепота.

Конец… я чувствую, что проваливаюсь в какую-то бездонную пропасть. Затем в моем затуманенном сознании все мельтешит, как в безумном калейдоскопе: боевые друзья, которых я потерял… миллионы солдат, павших на суше, на море и в воздухе… миллионы невинных жителей, погибших в своих домах по всей Германии… орды азиатов, которые сейчас наводняют страну… Фридолин внезапно взрывается:

«Нирманн, да брось ты этот проклятый телефон. Войне конец!»

«Мы сами решим, когда нам перестать сражаться», — огрызается Нирманн.

Кто-то истерически хохочет. Смех слишком громкий, ненатуральный. Я должен сделать что-нибудь… что-то сказать… спросить…

«Нирманн, звони в Рейхенберг и сообщи, что через час у них приземлится «Шторх» с важными приказами».

Фридолин замечает мою растерянность и смущение и начинает рассказывать о деталях принятого решения:

«Путь отступления на запад наверняка отрезан… Англичане и американцы настояли на безоговорочной капитуляции 8 мая, то есть сегодня. Нам приказано все передать русским к 11 вечера. Так как Чехословакия должна быть оккупирована советскими войсками, решено, что все немецкие войска должны как можно быстрее уходить на запад, чтобы не попасть в лапы к русским. Летный состав должен лететь домой или куда-нибудь еще…»

Я прерываю его:

«Фридолин, построй личный состав эскадры».

Я больше не могу сидеть и слушать все это. Но не станет ли еще хуже, когда ты сделаешь то, что собираешься?.. Что я скажу своим людям?.. Они никогда не видели меня отчаявшимся, но сейчас ты пал на самое дно… Фридолин прерывает мои печальные размышления:

«Личный состав построен».

Я выхожу. Мой протез не позволяет мне идти строевым шагом. Солнце светит отвратительно ярко… вдали мерцает легкая серебристая дымка… Я останавливаюсь перед строем.

«Мои боевые товарищи…»

Продолжать я не могу. Здесь построена 2-я группа, 1-я группа сейчас находится в Австрии… Увижу ли я их еще когда-нибудь? 3-я группа в Праге… Где они сейчас, когда я так хочу увидеть их всех рядом с собой… всех… и тех, кто пал, и тех, кто остался жив….

Стоит мертвая тишина, все пристально смотрят на меня. Я должен что-то сказать.

«…после того, как мы потеряли столько товарищей… после того, как пролито столько крови на фронте и в тылу… непостижимый рок… лишил нас победы… отвага наших солдат… всего народа… были беспримерными… война проиграна… я благодарю вас за верность… с который вы служили родине… в этой воинской части…»

Я пожимаю руки всем по очереди. Никто не произносит ни слова. Безмолвные рукопожатия показывают, что они понимают мои чувства. Когда я ухожу прочь в последний раз, Фридолин командует:

«Равняйсь! Смирно!»

«Смирно!» перед многими, многими товарищами, которые принесли свои молодые жизни на алтарь. «Смирно!» перед всем нашим народом, его героизмом, равного которому еще никогда не показывало гражданское население. «Смирно!» перед прекраснейшим наследием, которое мертвые немцы когда-либо оставляли своим потомкам… «Смирно!» для всех стран Запада, которые мы старались защитить, и которые сейчас попали в смертоносные объятия большевизма…

* * *

Что же нам сейчас делать? Кончилась ли война для эскадры «Иммельман»? Неужели мы не дадим германской молодежи повод гордо вскинуть головы и не выпустим последнюю парфянскую стрелу? Мы можем спикировать всей эскадрой на какой-нибудь вражеский штаб и своей смертью поставить достойную точку в списке наших боевых вылетов. Вся эскадра будет со мной, до последнего человека, я в этом уверен. Я задаю этот вопрос эскадре, и получаю ответ «нет»… может, они и правы… достаточно смертей… может, у нас будут и другие задания, которые следует выполнить.

Я решил возглавить колонну, которая двинется на запад по шоссе. Колонна будет очень длинной, так как в нее войдут все части, находящиеся под моим командованием, включая зенитчиков и наземный персонал. Все будет готово к 18.00, а затем мы тронемся в путь. Командир 2-й группы получил приказ перегнать все свои самолеты на запад. Когда командующий авиацией на этом участке фронта узнал о моем решении вести колонну, он приказал мне лететь, так как я не оправился от раны. Колонну должен возглавить Фридолин. Я должен возглавить группу, базирующуюся в Рейхенберге. Так как связаться с ней по телефону не удается, я лечу туда вместе с Нирманном, чтобы сообщить людям об изменении ситуации. По пути колпак кабины моего «Шторха» слетает, и самолет плохо набирает высоту. А она мне нужна, так как Рейхенберг находится по другую сторону горного хребта. Я осторожно приближаюсь к аэродрому по долине. Он выглядит каким-то заброшенным. Сначала я никого не вижу и подруливаю к ангару, чтобы по телефону позвонить в центр управления полетами. Я как раз вылезаю из «Шторха», когда раздается ужасный взрыв, и ангар взлетает в воздух прямо у меня на глазах. Инстинктивно мы падаем на землю и ждем, пока закончится каменный град. В крыльях самолета появляется несколько дырок, но мы не получили ни царапины. Рядом с центром управления полетами вспыхивает грузовик с сигнальными ракетами. Они взрываются, сверкая всеми цветами радуги. Это символ катастрофы. Мое сердце обливается кровью при одной мысли об этом. Здесь никто не ждет моего сообщения о том, что все кончено. Судя по всему, они уже давно получили известие об этом из какого-то другого штаба.

Мы забираемся обратно в помятый «Шторх» и после бесконечно долгого разбега с трудом отрываемся от земли. По той же самой долине мы возвращаемся в Куммер. Там все заняты сборами. Порядок следования колонны был выбран самый выгодный с точки зрения тактики. Зенитные орудия распределены по всей длине колонны, чтобы в случае необходимости они смогли прикрыть ее от атаки. Противник еще может попытаться помешать нам уйти на запад. Наша цель — занятая американскими войсками Южная Германия.

После того как колонна двинется, все остальные вольны лететь куда угодно. Многие из них сумеют избежать плена, если им удастся приземлиться неподалеку от своего дома. Останутся лишь те, кто хочет дождаться, пока улечу я. Для меня, к сожалению, выбора нет. Я намереваюсь перелететь на аэродром, занятый американцами, так как моя нога требует внимания врачей, поэтому возможность улететь и спрятаться я даже не рассматриваю. Кроме того, я слишком известен. Я не вижу причин, которые помешают мне сесть на обычный аэродром. Остается надеяться, что солдаты союзников будут вести себя по-рыцарски с поверженным противником. Война окончена, поэтому я не думаю, что меня будут арестовывать или задерживать надолго. Я полагаю, что довольно скоро мне разрешат вернуться домой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});