Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Клянусь своим сыном, мне очень хотелось сегодня умереть еще раз, когда я увидела, сколько горя принесла в ваш дом. И тогда, и сейчас, пробудив воспоминания о прошлом зле. Я понимаю – мне нет прощения, и я очень благодарна Господу, что Он дал мне испить еще раз эту горькую чашу расплаты. Спасибо вам, добрый господин, за то, что не погнушались говорить со мной и помогли. Храни вас Господь, я буду всегда молиться за вас, вашу жену и ваших детей. – Было видно, что каждое слово, каждый звук давались ей с величайшим трудом, словно выдавливались гортанью, сжатой спазмами рыданий. Женщина опустила голову и замолчала, собираясь с силами.

Гилберт хотел что-то сказать в ответ, но не успел, его отвлек учащенный стук каблучков по деревянным ступеням. Он обернулся. В помещение стремительно спустилась Улла. Заметив ее, женщина, словно ужаленная, попыталась вскочить на ноги, видимо с намерением, как можно быстрее уйти, убраться прочь, как велела хозяйка, однако, это ей не удалось – искалеченный сустав подвел и она, громко охнув, повалилась на бок, взмахнув руками в тщетной попытке удержать равновесие. Но упасть ей не удалось. Улла метнулась вперед, даже Гилберт не успел ничего сообразить, подхватила ее, не дав коснуться пола, а затем осторожно помогла ей встать и выпрямиться. Оказавшись на ногах, женщина испуганно сделала шаг назад, к двери, освобождаясь от рук Уллы, одновременно извиняющее кланяясь, что не успела исполнить повеление покинуть этот дом.

- Подожди! – Вдруг низким грудным голосом произнесла Улла, заглядывая в склоненное лицо. – Прости за мой гнев, я не имела права так поступать. Минувшее затмило в моем сознании день сегодняшний, и я не смогла устоять перед этим дьявольским искушением. Это не только мой и Гилберта дом, но это дом и твоего покойного дяди Свена. Ты можешь здесь остаться столько сколько тебе нужно. Гилберт сказал, что ты ищешь Андерса. Он в Новгороде. И если ты собираешься отправиться туда, то мы поможем тебе найти корабль. Сейчас я скажу Туве, и она отведет тебя в комнату для гостей. Тебе необходимо отдохнуть и сменить одежду. – Голос Уллы звучал все громче и звонче, словно те слова, что она произносила, придавали ей сил и уверенности в правильности принятого решения.

- Но, госпожа… - Женщина, пораженная переменой, отчаянно замотала головой, не соглашаясь. Но Улла была непоколебима:

- Не называй меня госпожой! Я прихожусь тебе… - Она на мгновение сморщила лоб, подбирая нужное определение степени родства… - теткой, что ли… - произнесла неуверенно, но тут же махнула рукой, - хотя это звучит смешно, но в любом случае неважно! – Не давая никому опомниться, Улла громко позвала:

- Туве!

Пухлая кухарка была где-то совсем рядом, скорее всего, подслушивала за дверью, ведущей в кухню, потому что появилась мгновенно. Румяный колобок подкатился к хозяйке.

- Думаю, ты все слышала, – Туве изобразила недоумение всем своим сдобным личиком, ротик и глазки округлились, она возмущенноотчаянно замотала головой, но Улла продолжила, не обращая внимания на ужимки кухарки, - отведешь… - она запнулась, повернулась к женщине и спросила нерешительно:

- Кажется, тебя звали Илве, или я ошибаюсь?

- Вы не ошибаетесь, гос…, - женщина запнулась, но справилась, - меня прежде так и звали, но та семья, что приютила и выходила меня, дала мне новое имя – Агнес, в честь своей дочери. И я очень им благодарна и за свое спасение, за новое имя и новую жизнь.

- Ну и прекрасно! – Улла даже улыбнулась, отчего у самой на душе стало вдруг намного светлее. – Новое имя намного благозвучнее старого. Туве! Не заставляй ждать нашу гостью, а то она может простудиться, ей давно пора сменить одежду и обогреться. Твой гардероб ей будет явно велик…, - Улла оценивающе окинула взглядом одновременно и тощую фигурку Агнес и пышные формы кухарки, отчего Туве вспыхнула ярким румянцемянцем, пробормотав под нос что-то вроде: «Никто из мужчин не жаловался, а наоборот!», - после поднимешься ко мне, что-нибудь подберем. Увидимся за ужином, там и расскажем тебе все, что знаем о твоем сыне! – Кивнула она обоим женщинам, дав понять, что разговор окончен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Но… - Агнес все не верила происходящему и не оставила мысль покинуть этот дом.

- Мы все решили! – Улла еще раз посмотрела на нее и еще раз улыбнулась. – Тебя никто здесь не обидит. Прошу меня простить. – Она даже склонила голову перед гостьей.

Туве проворно подскочила к ошеломленной Агнес, и не давая ей опомниться, осторожно, но настойчиво потащила за собой. Улла повернулась и подошла к хранившему все это время молчание Гилберту, обняла его своими тонкими руками за шею, прижалась всем телом и тихо прошептала:

- Прости меня и ты, мой любимый.

Растроганный, он прижал ее к груди, и она застыли на несколько мгновений. Затем, Улла чуть отстранилась от него, лукаво улыбнулась, заглядывая в глаза:

- Я хочу подняться наверх и одеть для тебя твое любимое платье цвета лепестков шиповника…

- Цвета предрассветного неба? – Шутливо переспросил он.

Ответом был долгий и нежный поцелуй.

Туве отвела Агнес в гостевую комнату – она была с другой стороны кухни, маленькая, с невысоким окошком, но очень чистая, с большой кроватью, заправленной безупречно белыми простынями. Кухарка помогла ей раздеться, насухо вытерла, про себя поражаясь худобе гостьи, уложила, укрыла теплым одеялом, тут же заставила выпить кружку подогретого вина и напутственно сказала, перед тем, как исчезнуть:

- Надо поспать! А я высушу вашу одежду и заодно обновлю ваш гардероб, как приказала хозяйка.

Агнес осталась одна. Приятное обволакивающее тепло моментально разлилось по всему телу, туманило сознание, которое отказывалось что-либо понимать из произошедшего. Она вытянула из-под одеяла руку и, уже засыпая, погладила свежую несмятую простынь. Почему-то от нее веяло каким-то спокойствием, уверенностью, что ее долгая болезнь приближалась к концу… Погружение в сон возвратило ее в Мору… Лицо хмурилось, по нему пробегали судороги, с губ порой слетали тяжелые стоны, но сновидения продолжались, словно дуновением ветерка прилетала улыбка, отчего уголки рта чуть заметно поднимались, кожа разглаживалась, и вновь, брови сдвигались, у сомкнутых глаз набегала сетка морщин, а из-под ресниц выкатывалась слеза…

Глава 3. Путь к спасению.

В маленькой спальне с наглухо закрытыми окнами горела спиртовая лампа. Помещение недавно проветривали, но воздух тягостен тем особым духом, что всегда сопутствует смертельной болезни или тяжелому ранению. Перед узкой кроватью, на которой неподвижно покоилось тщательно обернутое серым коконом-одеялом тело, стояли двое – мужчина и женщина, приблизительно одного возраста – около шестидесяти. Широкая мужская спина в темно-коричневом, почти черном сюртуке закрывала лицо раненой. Женщина стояла чуть в стороне и, приподнимаясь на цыпочках, старалась проникнуть взглядом через плечо мужа.

- Как она? – Шепотом спросила еще миловидная круглолицая жена аптекаря. Ее волосы были аккуратно заправлены под белый платок, так что взгляду открывалась длинная стройная шея, которая со стороны могла любого ввести в заблуждение насчет ее возраста.

Не оборачиваясь, аптекарь покачал головой, потом развел руками, мол, одному Богу известно. Следующий жест - пожатие плечами означал, что он сделал все возможное, а далее медицина бессильна - одно лишь провидение. Жена, привыкшая к подобным молчаливым ответам, не успокоилась, а продолжила расспрос:

- Что за ранения у нее? Когда я ее обнаружила у нашей двери, то видела лишь перевязанную тряпкой шею, но одежда, или то, что от нее осталось, была вся насквозь пропитана кровью. Ты осмотрел ее? Что с ней? – Это было правдой. Истекающую кровью Илву нашла именно она и позвала мужа. Аптекарь, не рассуждая, подхватил легкое тело раненой женщины на руки и унес в самую дальнюю комнату, приказав жене захлопнуть поплотнее входную дверь и оставаться в передней, служившей собственно торговым помещением аптеки. Она опустилась на грубо сколоченный табурет за прилавком, над которым тянулись длинные ряды полок, провисавших под весом мутноватых склянок, наполненных густыми и темными веществами или разноцветными порошками и экстрактами, неведомыми для несведущего человека, но не для нее, и приготовилась ждать, увлекшись разглядыванием голубоватых огоньков очага, который муж всегда приказывал немного протапливать, даже летом, чтоб быстрее просыхали сотни пучков лечебных трав, развешанных тут же, вдоль стен. До ее ушей доносился глухой грохот тазов, плескание воды, бряцанье инструментов, роняемых в металлическую посуду, приближающееся и удаляющееся шарканье башмаков мужа – мужон иногда выходил к ней, брал нужные ему банки и уносил с собой. В глубине дома сухо трещала материя, разрываемая на бинты, здесь жеда изредка постреливали тлеющие в очаге поленья. Муж появился в очередной раз, стал отмерять порошки. Ее наметанный взгляд узнал толченый корень мандрагоры и сухое маковое молочко. Указанные вещества аптекарь смешал в необходимой пропорции, развел водой, подогрел до нужной температуры и снова удалился. Жена сделала вывод: