Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Думаю, что в Новгороде. – Он пожал плечами и добавил. - Со своим отцом, пастором Веттерманом. Насколько я слышал, - вдруг Гилберт внезапно припомнил чьи-то слова, возможно отца Мартина, - он даже ездил в Мору, искал тебя, но не нашел, или ему сказали, что ты тоже погибла.

- Дева Мария! Андерс жив? Он с Иоганном?

- Я знаю лишь то, что они уехали туда вдвоем!

- Слава Спасителю!

- Что с тобой произошло в Море? Ведь мои товарищи не тронули тебя?

- Это, право, не имеет значения, мой господин. Я так вам благодарна!

- Но все же?

- Я должна была умереть, но Пресвятой Деве Марии было угодно, чтобы я выжила, и посвятила остатки отпущенных мне дней мольбе прощения у тех, кому я причинила зло и отправилась на поиски моего сына.

- Кто покалечил тебя?

- Это была заслуженная кара, мой господин, как и смерть моей матери, за наши грехи в прошлой жизни.

- Это немецкие ландскнехты? – Вдруг догадался Гилберт.

- И да, и нет - чуть слышно ответила она, - это не их мечи, это меч Господа!

- Думаю, что не вмешайся мы сегодня, они довершили бы начатое, и ты уже точно никогда бы не нашла сына.

При упоминание о сыне она как-то сразу встрепенулась, поднялась, заторопилась, словно собралась куда-то бежать. Ей, наконец, удалось заправить намокшие пряди под платок, отчего белизна ее лица проступила еще явственнее в полумраке церкви.

- Благодарю вас, вы - благородный и великодушный господин.

- Куда ты собралась сейчас? – Поинтересовался Гилберт, хотя и догадывался.

- Скорее узнать, как можно добраться до Новгорода. У меня есть немного денег, может кто-то возьмется меня отвезти туда.

- Уже поздняя осень. Море скоро встанет, скованное льдом. Вряд ли ты найдешь хоть один корабль, или шкипера, который рискнет отправиться в столь далекое и опасное плаванье даже за большие деньги.

- Это за морем? – Ошеломленно спросила она.

- Представь себе! В Московии.

Она на мгновение задумалась, но решительно тряхнула головой:

- Если нет корабля, то вы сказали, что море замерзнет, тогда я смогу отправиться по льду.

- Понятно. – Кивнул головой Гилберт. Решение уже созрело в его голове, единственное, что смущало, это то, как к этому отнесется Любава. Поэтому он колебался. – Я не слышал, чтоб кто-нибудь пытался, (и ему это удалось), пересечь море зимой. Разве стоило тебе выжить после нескольких ударов немецкого меча, чтобы потом погибнуть от холода на льду?

Ее чуть пошатывало, лицо раскраснелось, но она упорно стояла на своем:

- Господин рыцарь, я не смею испытывать более ваше благосклонное внимание ко мне. Я узнала, где мой сын и как туда добраться, я бесконечно вам признательна за это. Я сейчас пойду потихоньку, займусь поисками себе пристанища на зиму, постараюсь найти работу, чтоб скопить еще немного денег, дождусь весны, и с первым же кораблем отправлюсь на поиски сына и Иоганна.

- Куда она пойдет? – Думал Гилберт, слушая и поглядывая на женщину. Судя по всему, она только что приехала, у нее нет никакого крова над головой, и где она собралась его искать? Кто примет к себе в дом калеку, да еще даст ей работу? Радость окрылила ее, но и лишила последних сил. Она еле стоит на ногах.

- Пойдем со мной! – Гилберт протянул руку и взял ее за локоть. Он принял решение.

- Куда?

- Там разберемся. – Ответил он уклончиво.

- Но я не смею… - Она старалась осторожно освободить руку и отступить назад. Но Гилберт цепко держал ее.

- Я это уже слышал. Твоего сына вывез из Моры мой духовный наставник приор доминиканского монастыря отец Мартин, он же передал мальчика родному отцу. Таким образом, и мне стала не безразлична судьба Андерса. Если тебе будет легче от этого, то считай, что я помогаю не тебе, но делаю это в память о своем воспитателе, когда-то заменившем мне моего отца. Идем! – И он решительно повел женщину к выходу, несмотря на ее продолжавшееся чуть заметное сопротивление.

Дождь не прекратился, а наоборот усилился и превратился в ливень. Заметно похолодало. Ко всем бедам добавились порывы ледяного ветра – предвестника приближающейся зимы, который выплескивал путникам на спину целые потоки воды. Отдельные брызги превращались в градины и звонко постукивали по шлему Гилберта. Хорошо, что они шли в попутном направлении, дорога обратно была бы практически невозможна. Из-за этого на улицах было совсем малолюдно, и никто не попадался им навстречу. Одинокие редкие прохожие, пересекавшие их путь, смотрели себе под ноги, никого не замечая вокруг и лишь стараясь не упасть на скользких булыжниках. Все живое стремилось поскорее преодолеть открытое пространство и укрыться от разбушевавшейся непогоды. Они миновали темное безжизненное здание ратуши – был выходной по случаю королевской свадьбы, быстро, насколько это позволяла больная нога женщины – Гилберт и так почти тащил ее на себе, прошли по краю Большой площади и свернули на Купеческую улицу. Здесь порывы ветра стихли, усмиренные каменной преградой из домов, и лишь время от времени узкие проулки позволяли им снова отыграться за вынужденное бездействие и хлестко ударить по озябшим телам путников. Наконец, Гилберт остановился у массивной дубовой двери, над которой красовалось большая вывеска с изображением медведя и надписью «URSUS», с силой толкнул ее, пропуская вперед женщину и, не мешкая, последовал за ней. Название трактира выбрала Улла, в память о Новгороде, где судьба ее свела с покойным Свеном Нильссоном, в доме которого они теперь жили.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Большое помещение, куда они вошли, было освещено лишь при входе, где располагался прилавок, на котором горело несколько свечей. Остальные светильники из экономии были потушены, в глубине зала полыхал большой камин, бросая мечущиеся отблески на погруженные в темноту стены. В столь ранний (для подобного заведения) час посетителей не наблюдалось, да и проливной дождь с ледяным ветром не способствовали желанию выходить из дома и отправляться в трактир даже ради того, чтобы пропустить стаканчик другой горячительного. За прилавком Гилберт заметил жену, что-то неторопливо обсуждавшую с кухаркой.

Улла обернулась на шум ворвавшегося ветра и громко хлопнувшей двери, приветливо улыбнулась Гилберту, но взглянув на женщину, вошедшую вместе с ним, внезапно изменилась в лице. Она вышла из-за прилавка, приблизилась и узнала эти страшно знакомые для нее голубые глаза племянницы Свена Нильссона, увиденные когда-то в том самом дворе в Море, куда она привезла гроб с телом покойного мужа, исполняя его последнюю волю. Она вспоминала их в зале суда, когда ей зачитывали абсурдное обвинение, и весь ужас, после пережитый ею в камере пыток, вдруг ворвался сейчас в ее дом вместе с мокрыми порывами ветра из распахнувшейся двери, вошел снова в ее жизнь этой женщиной в черном. В глазах потемнело, но она сдержалась, наполнившись холодной яростью гнева и жаждой расчетливого мщения. Спросила вкрадчиво, почти шепотом, не обращая никакого внимания на Гилберта, стоявшего рядом, но в слабости голоса послышался скрежет осколков стекла:

- Ты… чего пришла?

Женщина облизала вмиг пересохшие губы, но произнести ничего не смогла. Ее руки безжизненно повисли, она тяжело дышала и лишь пыталась выпрямить изуродованную шею. Гилберт шагнул вперед, заслоняя ее собой:

- Это я привел ее! Она просит прощения и ищет своего сына.

- Простить? Ее? – Улла стиснула зубы, слова теперь падали тяжелыми каплями расплавленного свинца. Такой Гилберт еще ни разу не видел своей жены. Сейчас она его просто не замечала. Изогнувшись телом, Улла обошла его, вплотную приблизилась к племяннице покойного мужа и, заглядывая в лицо, едко рассмеялась:

- Простить? Помочь найти сына? Чем еще, после совершенного вашей семейкой, я могу вам помочь? – Лед превратился в огонь. Она наслаждалась закипевшей и вспыхнувшей ярким пламенем злобой, стоя перед заклятым врагом - искалеченной, приниженной и раздавленной горем женщиной. – Ты меня хотела лишить и жизни и сына, и теперь явилась помощи просить, змея подколодная?