В шаге от вечности (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич

– Выпьем? – предложила Эшли.

Он кивнул, хотя не любил алкоголь. Однако надежда еще теплилась. Говорят, иногда даже малое количество открывает сердца, души, ну и так далее.

Но, оказывается, имелся в виду чай. Чайник прямо на его глазах доставил миниатюрный лифт. Он был фарфоровый и из носика шел пар, как у маленького паровоза.

– Эта штука досталась мне от прежнего хозяина. Он был художник или что-то вроде того. Он называл эту хрень «Социальный лифт», – сказала Эшли, открывая створку подъемника. – На первом этаже у него хозяйничала домработница с Филиппин, а сам он, лорд такой-то, целыми днями не выходил из комнаты, когда был в депрессии. Пил абсент и употреблял разные вещества. Потом поставил себе «Лотос». Потом умер. Нет, не здесь, а на озере в Швейцарии.

– Самоубийство? Или истощение?

– Нет, инсульт от длительной эйфории. Говорят, даже мертвый он улыбался. Дом продавали уже не наследники, а банк, к которому тот отошел за долги.

– Ничего себе история, – произнес Гарольд. – Не понимаю. Если бы у меня с детства было все… наверно я бы распорядился этим лучше.

Манипулятор аккуратно приподнял чайник и разлил им чай.

– Раньше эта штука барахлила и одному парню вылила кипяток на штаны. Впрочем, я и так с ним собиралась расстаться. Он был редкостной скотиной. Да ладно, я шучу. Не бойся.

Чай он тоже не любил, но социальный ритуал есть социальный ритуал. Хотя современные англичане чай почти не пьют. Как и китайцы и японцы. Из его знакомых эту сладкую кипяченую водичку по любому поводу пили только русские.

Через десять минут они сидели в уютной гостиной и пили – он черный цейлонский чай, а она – зеленый китайский.

Эшли держала чашку в изящных пальцах, а он любовался на нее, как на псевдокитайские вазы, которые украшали одну из стен оранжереи. Но в отличие от ваз и амфор, даже не пытавшихся копировать стиль одной из династий и сочетавших не только восточные, но и античные элементы, женщина была настоящей. Даже медовый цвет волос был натуральным.

Эшли казалась ему более привлекательной, чем женщины его родины. Хотя у тех иногда бывала кожа даже белее, волосы они себе осветляли, и с помощью нескольких операций делали огромные глаза и нордические черты лица. Но все равно это было не то.

Почему-то ему с детства нравились европейки. Даже в мультиках. Именно такие. Высокого роста, хрупкие, со светлыми волосами и глазами в гамме от синего до светло-серого. В этом плане он был настоящим расистом, а может, имел своеобразный фетиш, родившийся из мультиков или детских увлечений. При этом подделки, race shifters, менявшие расу несколько раз в год, чем вызывали бешенную ярость SJW, его отталкивали. Не потому, что «предали память отцов», а потому что только идиот может слепо следовать моде и считать, что то, что снаружи – важнее.

Может, он – вернее его наследственная информация – инстинктивно стремилась к большему генетическому разнообразию? Примерно такому, какое в свое время свело вместе его родителей, высоченного австралийского менеджера и миниатюрную переводчицу-японку (вымершая теперь профессия) из одной транснациональной компании. Результат в виде смешанной семьи получился у них не очень плохим… они прожили вместе до самой смерти его матери. Конечно, не все было гладко. Но даже браки в пределах одной культуры бывают менее крепкими. Ему ли не знать.

А Эшли Стивенсон была действительно похожа на вазу. Хоть и худощавая, но там, где нужно… кое-что есть. Это он еще в космосе в который раз подметил. Комбинезон там был достаточно облегающий, даже фантазии много не нужно. Но и сейчас в этом казуальном наряде она привлекала его не меньше.

Геометрия влечения – простая и четкая программа в мозгу, формирующая из углов и овалов идеальное сечение. Она давно найдена и идентифицирована, определены формулы всех веществ, входящих в нее. Установлены локусы всей нейронов.

Всем людям независимо от пола иногда видятся лица в неодушевленных предметах: в листве, окнах домов, штрихах на бумаге. Это эффект парейдолии. Он помогал в первобытных джунглях опознавать врага или союзника.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А гетероориентированному мужчине видятся женские формы даже там, где есть только кусок камня. Это тоже базовая программа, которая очень помогла нейробиологам и мнемотехникам в свое время выполнить картографирование мозга. За ее запись отвечает не один ген, а два десятка. Ее сбои или инвертирование... приводят к известным последствиям. Эта программа прямолинейна, настойчива и полностью игнорирует разум. Завладевает им, подчиняя себе даже более сложные процессы. И уж конечно, она – не социальный конструкт. Как и у форелей, кроликов, крыс или домашних тараканов.

Они говорили обо всем, кроме работы. Про происшествие на орбите, которое командование тщательно засекретило, взяв с них строгую подписку о неразглашении, им обоим хотелось забыть. Как и про то, что творилось на вспыхнувшей социальными пожарами Земле. Пока за окном был мирный город, это худо-бедно удавалось. Голову в песок – эволюционная стратегия не только страуса, но и многих разумных.

Хотя как минимум один из них понимал, что это бегство не может длиться вечно.

Образовалась пауза. Что еще рассказать? Про выставку современного искусства? Или про свои хобби?

Пришла подсказка от Аннабель.

«Расскажите о своих хобби. Тех, которые раскрывают ваш характер».

«Вот спасибо, Энни. Ты нарочно хочешь меня «завалить», как студента неправильными подсказками на экзамене? Что за ерунда! Никакое хобби не раскроет мой характер. Ну ладно. Попробую».

– В детстве у меня была муравьиная ферма. Мне нравилось смотреть за жизнью маленькой цивилизации. Представляешь, они даже хоронят своих мертвецов. И если капнуть на муравья веществом, которое заставит его пахнуть как мертвый… как думаешь, что с ним будет?

– Другие потащат его на муравьиное кладбище, – предположила женщина.

– Ага. С причитаниями и молитвами. А муравьиный священник будет его отпевать, а после прочтет проповедь из муравьиной библии…

– Не святотатствуй. После того как всевышний вытащил нас за шкирку с орбиты, мы не должны его злить.

«Надо же. Я думал, это сделали мы, а оказывается без бога не обошлось».

– Сдаюсь. Ну ладно… если муравей был важный и отличился на войне – его похоронят под артиллерийский салют, – усмехнулся Синохара. – Но вот я видел, как один, после того как я капнул на него из пипетки, пошел к ямке, где была куча высохших трупиков – сам. И залез туда. Никто его не принуждал.

Небольшое преувеличение. Но ему нравилось думать, что это было не совпадение.

– М-м-м. Серьезно? Как интересно. Хотя и жутко.

– Это очень похоже на понимание долга и чести в моей культуре.

– А по-моему, это глупо, – хмыкнула Эшли. – Жизнь одна, и она бесценна. Люди – не муравьи. Мы должны искать свои дороги к счастью и жить в свое удовольствие… не нарушая самых главных заповедей. Ведь именно для счастья Создатель нас спроектировал.

Забавное сочетание. А некоторые заповеди, выходит, нарушать можно?

Еще тогда, на закрытом банкете по случаю их возвращения, Синохара старался выглядеть более молодежно, отойти от своей консервативной внешности. Конечно, обошелся без радикальных цветов и пирсинга, но одежду выбрал самую что ни на есть неофициальную. И если бы правила Корпуса разрешали, даже отрастил бы бороду. За пару дней вполне можно это сделать. Но еще там он почувствовал удивленные взгляды, почувствовал неслышные смешки. Люди видели фальшь, распознавали маску. И значит, не надо было ее надевать.

– Ну что, не можешь поверить, что нам уже так много лет?

«Бакеро! – услышал он в ухе ехидный смешок Энни. – Дурак! Минус 10 баллов тебе. Ну кто же говорит женщине про ее возраст?»

«Хочу и говорю, – мысленно ответил он роботу. – В постгендерном мире можно говорить про возраст кому угодно».

Еще одна такая гадость, и он выключит советчицу. Не на вечер, а на сутки.

– А ты совсем не изменилась.

– Стараюсь. Хоть это мне и трудно дается.