Полководцы Святой Руси - Дмитрий Михайлович Володихин

нашли под грудой тел, оглушенного, но живого. Рядом с ним лежали верные дружинники, своими телами закрывшие князя от чужих мечей. Поодаль валялся ордынский батыр со смертельной раной в животе — так и не нанес он последнего удара князю. Лег на смертный сон, выронив свою палицу.

К вечеру княжеские дружины собрались в один кулак, один полк и «встали на костях» — как говаривали в ту пору. Дорогой ценой они добыли победу. Многих пришлось похоронить. Дмитрий Иванович горестно принимает доклад о потерях. Погибли два Белозерских князя — Федор Романович и сын его Иван Федорович, а также девять больших бояр московских[238]. Поздняя летопись, как уже говорилось выше, добавляет в этот список имена князя Тарусского Федора и брата его Мстислава. Если принять на веру позднее летописное известие, где говорится, кто из бояр к какому полку был приписан как военачальник, то станет видно: тяжелее всего пострадали Сторожевой и Передовой полки, очевидно, принявшие первый, самый губительный удар Мамая[239]; есть потери воевод в Большом полку и в полку Левой руки; меньше всего досталось полку Правой руки и Засадному: там командный состав не понес потерь или же имел минимальный урон среди военачальников. И огромное число простых ратников сложили головы на поле Куликовом или получили тяжкие раны.

Современный специалист в области военной истории А. Н. Кирпичников резюмировал причины победы и элементы превосходства русского военного дела времен великого князя Дмитрий Ивановича: «Война 1380 г. основывалась на применении русскими наступательной стратегии, связанной с последовательным упреждением действий противника, и концентрировании сил на главном направлении удара для завязки генерального сражения. Такой подход к военным операциям был новостью XIV в., он опрокидывал укоренившиеся представления о военной слабости „русского улуса“, его безысходной подчиненности Золотой Орде. Доктрина извечного военного превосходства монголо-татар над их соседями исповедовалась и Мамаем. В результате ордынское командование допустило недооценку боеспособности и мобильности русских сил, что повлекло серию роковых просчетов и ошибок. Ордынцам было навязано тактически невыгодное для них место сражения. В отношении службы охранения, разведки, выделения общего и частного резервов русские превзошли своего противника». Оценка точная: да, не только объединение русских сил для отпора Мамаю, но и активный, атакующий, рассчитанный на упреждение стиль военных действий надо ставить в заслугу Дмитрию Ивановичу. Другой историк, Н. С. Борисов, отметил: «Как полководец Дмитрий едва ли превосходил таких несгибаемых и предприимчивых бойцов, как Михаил Тверской и Олег Рязанский. Но на весах славы его победа на Куликовом поле перевесила все их успехи»[240].

Сам великий князь лично участвовал в сече и, по одним данным, остался цел, только, как говорилось выше, доспех его был сильно измят вражескими ударами, а по другим, менее достоверным, получил ранения. Впоследствии за Дмитрием Ивановичем закрепилось почетное прозвище Донской — в честь битвы на Куликовом поле, где он был предводителем православного воинства.

Когда дружины двинулись назад, по домам, раненых везли в обозе, стараясь поставить на ноги. Но выжили не все. Многие добрались до Москвы уже бездыханными. Их великий князь приказал с почестями похоронить в том месте, где ныне стоит храм Всех Святых «на Кулишках». Более того, судя по русским источникам, те, кто добирался до родных мест по владениям Рязанского князя Олега, были схвачены, ограблены и отпущены восвояси чуть ли не нагими. А те, кто шел домой вдоль литовского рубежа, судя по немецким источникам, оказались под ударом литвинов, нападавших, убивавших и отнимавших воинскую добычу. Скорее всего, пострадавшим от литвинов оказался отряд новгородских союзников Дмитрия Ивановича.

И всё же Москва праздновала победу. Матерого волка затравила русская рать на Донской земле! Праздничный колокольный звон несся над церквями и палатами. Имя государя произносили восторженно. Старики с удивлением говорили друг другу: «Значит, можем бить Орду», — ведь такого не знала их молодость…

О последствиях битвы на поле Куликовом Н. М. Карамзин написал с необыкновенной красотой и в то же время точностью: «Для чего Димитрий не хотел воспользоваться победою, гнать Мамая до берегов Ахтубы и разрушить гнездо тиранства? Не будем обвинять великого князя в оплошности. Татары бежали, однако ж все еще сильные числом, и могли в волжских улусах собрать полки новые; надлежало идти вслед за ними с войском многолюдным: каким образом продовольствовать оное в степях и пустынях? Народу кочующему нужна только паства для скота его, а Россияне долженствовали бы везти хлеб с собою, видя впереди глубокую осень и зиму, имея лошадей, не приученных питаться одною иссохшею травою. Множество раненых требовало призрения, и победители чувствовали нужду в отдохновении. Думая, что Мамай никогда уже не дерзнет восстать на Россию, Димитрий не хотел без крайней необходимости подвергать судьбу Государства дальнейшим опасностям войны и, в надежде заслужить счастье умеренностью, возвратился в столицу. Шествие его от поля Куликова до врат кремлевских было торжеством непрерывным. Везде народ встречал победителя с веселием, любовью и благодарностью; везде гремела хвала Богу и Государю. Народ смотрел на Димитрия как на Ангела-хранителя, ознаменованного печатью Небесного благоволения. Сие блаженное время казалось истинным очарованием для добрых россиян».

Численность и потери сил, противоборствовавших на поле Куликовом

Численность русских и ордынских войск на Куликовом поле неизвестна даже приблизительно, так же как неизвестны и цифры потерь с обеих сторон. Более того, даже самые изощренные методики подсчета не позволяют с твердой уверенностью назвать ни количество участников битвы, ни число потерь. Но, судя по количеству погибших тогда аристократов — князей и бояр, — битва отличалась необыкновенным ожесточением, и победа в ней стоила дорого.

В трудах разных ученых озвучиваются цифры, отличающиеся друг от друга кардинально. Сколько бойцов вышло от Руси на поле Куликово? Вот ответы, принадлежащие отечественным исследователям: 300 тысяч, 150 тысяч, 100 тысяч, 40–50 тысяч, 36 тысяч, 10–12 тысяч, 5–10 тысяч и даже 3–10 тысяч в сумме с обеих сторон[241]…

Правда же состоит в том, что ни одна из этих цифр не опирается на сколько-нибудь серьезное обоснование по данным источников. Летописи приводят колоссальные, безусловно завышенные цифры, выходящие далеко за 100 тысяч бойцов. Но даже единое Московское государство XVI века, обладавшее гораздо более серьезным боевым потенциалом, чем Северо-Восточная Русь времен Дмитрия Донского, никогда не выводило в поле столь значительный контингент боевых сил. Когда же речь заходит о том, что на поле Куликовом сражалось всего-то по нескольку тысяч воинов с каждой стороны и в доказательство приводятся цифры «мобилизационных возможностей» Руси, ее демографических характеристик, килограммов фуража, потребного для средневековой татарской и русской кавалерии, то это может произвести неотразимое, сенсационное впечатление на умы… если только не принимать во внимание, что все эти цифры взяты из документов, составленных на несколько веков