Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

Дивей-мурза уже послал за мурзой Теребердеем, вое­начальником умным и хитрым, но главное, ногайцем, как и он сам, оттого пользующимся полным доверием лашкаркаши. Разговор с ним глазу на глаз еще больше насторожил Дивей-мурзу. Теребердей, как оказалось, обеспокоен тем же, считая, что все идет не так, как все­гда. Похоже, русские где-то упрятали свои основные си­лы, мелкие же отряды не стоят насмерть, как обычно бы­вало, а бегут в страхе.

— Остановиться бы и оглядеться, таково мое мнение. Хан примет совет, если он сойдет с твоих уст.

— Верно. Нужен серьезный разговор с ханом. Хан уз­

нает и о твоем мнении, — ответил Дивей-мурза своему соплеменнику, и тот, вполне удовлетворенный, покинул ставку предводителя войска крымского.

Дивей-мурза, однако, не поделился с Теребердеем сво­им планом, который выносил и теперь намеревался пред­ложить Девлет-Гирею.

Лишь Аллаху известно, чем бы закончился разговор крымского хана с лашкаркаши, если бы не доложили Девлет-Гирею почти сразу же, как Дивей-мурза начал го­ворить о своих сомнениях, что прискакал посланник от передового тумена.

— Пусть войдет, — повелел хан.

— Русские стоят на левом берегу Лопасни. Передовая тысяча уже напала на них.

Не сказал, что разбита эта тысяча в пух и прах, побо­явшись вызвать этим гнев ханский и, возможно, ли­шиться головы.

— Разведали, сколько полков? — спросил Дивей-мурза.

— Мы взяли языка. Один полк.

— Всего один?!

— Да. Мы пытали пленного, он… Девлет-Гирей, перебив гонца, повелел ему:

— Передай темнику нашу волю: пусть очистит дорогу. Ему в помощь мы посылаем еще тумен ногайцев.

— Велика ваша мудрость, о великий хан, — заговорил Дивей-мурза, когда они вновь остались одни. — Два ту­мена лучше одного управятся с полком. Остальное вой­ско, хан, да продлит Аллах годы вашего владычества, предлагаю разделить немедленно. Большую часть пус­тить на Боровск, меньшую — на Коломну. Двумя этими дорогами подойдем к Москве. С туменами по Боровской

дороге пойду я, на Коломну поведет тумены Теребердей-мурза. Вам, мой повелитель, и всему обозу лучше дви­гаться со мной. Тумены же, посланные нами на русский полк, не шли бы в бой сразу, а лишь держали бы русских на привязи. Пусть думают, что мы выжидаем подхода

главных сил. Русские воеводы не могут не знать правило великого Чингисхана, достойным потомком которого яв­ляетесь вы, великий хан: не идти на бой с противником, если нет у тебя десятикратного превосходства над ним. Так мы обведем вокруг пальца гяуров и без всяких помех возьмем Москву. — Сделал лашкаркаши паузу и спросил Девлет-Гирея: — С каким крылом войска своего желае­те, свет моих очей, двигаться вы с будущими управите­лями русского улуса Золотой Орды?

— Мы желаем одного: не бегать трусливым зайцем по дорогам, которые волей Аллаха принадлежат нам. Все! И не для того мы собрали такое войско, чтобы бегать впра­во и влево, встретив на пути полк наших завтрашних ра­бов. Мы сметем всех, кто посмеет сопротивляться нашим туменам!

Лицо хана побагровело от гнева, глаза метали мол­нии. Казалось, вот сейчас хан хлопнет в ладоши, вбегут в шатер верные ханские гвардейцы, и он повелит им: «Сло­майте хребет трусу!» Дивей-мурза ждал именно этого ис­хода, готовый принять смерть, хоть и был вполне уверен в своей правоте.

«Моя смерть дорого тебе обойдется, безмозглый влас­толюбец!»

Хан, однако, принял необычное для себя решение. Он, как бы с великим сожалением, проговорил:

— Мы совершили ошибку, назначив тебя лашкарка­ши. Ты не главнокомандующий похода, ты — всего лишь темник. Хороший темник, и не больше.

Об этом разговоре с ханом князь Михаил Воротын­ский узнает лишь через несколько дней от самого Дивей-мурзы, пока же главный русский воевода с нетерпением ждал новых вестей от своего соратника Федора Шереме­тева. Он верил, что воевода полка Правой руки сможет ловко исполнить его задание, но все же терзался сомне­ниями: а что, если Дивей-мурза не пошлет на этот полк большие силы? Тогда сразу же станет понятно хитрому и умному лашкаркаши, что его заманивают в какую-то ло­вушку.

Точно такие же опасения были и у князя Федора Ше­реметева, хотя все от него зависящее он сделал — дал разведать, что у переправы стоит в заслоне целый полк и чтоза спиной этого полка — полная пустота. Сомни полк и без всякого препятствия — вперед. Но полк все же не­малая сила, к тому же имеющая несколько пушек. Не на колесах, правда (колесными решили не жертвовать), но все равно, если дробью стрелять, хорошо прореживать можно нападающих, не дав им крутить их любимое «чер­тово колесо» и стремительно двигаясь по кругу, осыпать русских ратников стрелами. Должен это учесть Дивей-мурза, и если он останется верным завету Чингисхана — нападать, имея десятикратное превосходство, — пошлет на полк даже не один тумен, а два или три. Тогда и пани­ческое отступление полка не будет выглядеть обманным, ну, а если выставит меньше тумена, придется упираться. Стоять твердо вопреки полученному приказу. Стоять до тех пор, пока татары не налетят черной тучей.

«Чем же еще заманить крымцев? Чтобы не надеялись на легкий успех».

А если сделать вид, что закапываемся спешно в зем­лю, готовясь к упорному и долгому сопротивлению? Да­же когда татары начнут готовиться к нападению, особен­но если малыми силами, можно не прекращать рытье окопов. До самого последнего момента.

Ухватился за эту идею Федор Шереметев и велел сроч­но звать к нему на совет тысяцких и сотников? Им понра­вилась задумка первого воеводы, никто не предложил ничего лучшего. Тогда Федор Шереметев перешел на приказной тон:

— Закапываться так, будто спешите. На самом же деле не напрягайтесь, ибо в любом случае долго мы здесь не устоим. Да и нет нам нужды оборонять пере­праву, живота не жалея. Бежать без оглядки — вот на­ша основная задача. Вначале прямо по дороге, побросав пушки, повозки и иное все обузное. За холмами, что в версте отсюда, — вправо в лес. А одной тысяче бежать с оглядкой. Встанет она на холмах и задержит татар, по­ка мы в лесу укроемся. Знак для отступления — три удара полкового набата. Если нет вопросов, расходитесь по своим местам и приступайте не мешкая к работе. У меня остается тысяцкий восьмой тысячи и второй вое­вода, князь Одоевский.

Вопросов у каждого много. И самый главный — отче­го нет стены перед туменами Девлетки? Что, до самой Москвы бежать? И не повторится ли прошлогоднее? Но каждый понимал, что первый воевода спросил о вопро­сах ради порядка, а не всерьез, он уверен, стало быть, знает более того, о чем рассказал.

С князем Одоевским и тысяцким, определенным в за­слон, разговор более откровенный, хотя тоже не начистоту.

— Сотникам и десятникам объясните, чего ради оста­ются они на явную, почитай, гибель. Но кроме того, нуж­но и мечебитцам все растолковать: держаться, пока полк подальше, мол, отступит, сохраняя свои силы для реша­ющего боя. Да и самой тысяче не стоит слишком много терять воев. Вам недолго нужно стоять, а затем — тоже в лес. Нас догонять.

Полку князя Федора Шереметева была отдана правая сторона дороги, откуда ему предстояло щипать крым­скую змею, и не хвост, а ближе к голове, левая сторона дороги и хвост— для Передового опричного полка.

— Сейчас бы сбегать на холмы, поглядеть, где ловчее встать? — предложил тысяцкий.

— Разумно. Сбегай. Впрочем, — вдруг осенило Федо­ра Шереметева, — постарайся вернуться пораньше, что­ бы, как стемнеет, увести свою тысячу и там готовить стойкую оборону. Крымцы за нами погонятся сломя го­лову, вот тут вы и отсекайте их. Пару пушек укати с со­бой и устрой их.

— Я тоже с ним, — твердо заявил князь Одоевский. — Вместе мы лучше подготовимся к встрече крымцев. В де­ла тысяцкого не вмешиваясь, стану ратников вдохнов­лять.

— От советов добрых не отказывайся.

— Само собой.

— От лазутчиков крепко оберегайтесь.

— Предвижу, не будет лазутчиков, — возразил князь Одоевский. — Они уже все разведали. Утром попрут.

— Твоими устами мед бы пить. — И строго: — Не по­читай за губошлепов крымских воевод. Обереги себя за­садами. Да чтоб бдели бы. Не дай Бог, кого заарканят. Худо будет. Очень. Вот как Девлетка начнет переправ­ляться через Лопасню, тогда снимай засады.

— Так все и устрою.

Вроде бы обо всем договорились, теперь остается толь­ко одно — ждать, перемогая ночь и надеясь, что утром налетит черная воронья туча.

Когда совсем стемнело, первый воевода князь Федор Шереметев покинул шатер, чтобы пообщаться с ратника­ми у костерков, но увидел на левом фланге своего полка необычно много костров, которые пылали во всю мощь. Князь — туда. И видит с удивлением, что во всей тысяче идут земляные работы.

«Сказано же, чтоб без старания, только для видимос­ти, чего же самовольство?!»

Однако приглядевшись, понял, что ратники не копа­ют усердно, а забавляются с озорной веселостью.