Король серых - Ричард Кнаак

Джеремия Тодтманн понимал, что победа птицы не была полной, окончательной. Будь могущество действительно настолько велико, как он пытался это представить, ему бы не потребовалось отнимать у Джеремии его чары.

Джеремия снова подумал о чарах. Мысль, которая как минимум дважды готова была осенить его, снова всплыла из глубин подсознания. Что такое ему говорили о чарах? Что они заряжаются и получают команду от избранного. Ворон скорее всего является порождением самих чар и ему необходим контроль над ними. В нем оказались аккумулированы страхи всех избранных смертных, которые когда-либо были связаны волшебными чарами, способными манипулировать его реальностью… Следовательно, избранник, носитель чар, должен уметь это делать…

Для Джеремии Тодтманна, короля Серых, все встало на свои места. Он знал — или надеялся, что знает, — что ему делать.

Джеремия покорно опустился на колени рядом с Аросом и Каллистрой и кивнул в их сторону:

— Чары в обмен на их свободу.

Зловещая тень рассмеялась, затем склонила голову набок:

— Чего-чего, а великодушия мне не занимать!

Джеремия сомневался в искренности ворона, но теперь это было не важно. Все, что от него требовалось, это отдать ворону то, что он просит… и надеяться, что это будет правильно.

— Так верни же то, что мне принадлежит по праву! — скомандовала птица. Ворон не спешил, впрочем, опускаться на землю. Очевидно, пока речь не шла о физическом контакте. Если бы это зависело от его желания, Джеремия совершил бы ритуал передачи, не касаясь пернатой твари.

Он приготовился к вторжению чудища в свое сознание.

Как и в первый раз, прикосновение было тягучим и чужеродным, только теперь Джеремия не сопротивлялся. Тело его сотрясалось от страха — страха, который так долго насаждала и взращивала черная птица. Джеремия позволил ворону соединиться с собой, чтобы передать ему проклятое наследие эльфов. Он сомневался, что эльфы и иные Серые узнали бы в теперешних чарах свое творение. Чары слишком очеловечились, и он был прав, когда думал о них как о некоей призрачной сущности, почти такой же, как прочие Серые, имеющей собственный разум. Больше всего он сейчас боялся не присутствия в себе ворона, а как раз того, что чары воспротивятся его намерению и постараются остаться частью его существа. Он понятия не имел, как ему быть в таком случае. Ведь при всем своем могуществе Джеремия совершенно не умел его правильно применить. И ворон знал об этом.

Он постарался сосредоточиться только на процессе передачи. Ворон вряд ли мог читать его мысли, но наверняка чувствовал их. Сейчас, когда они по существу являли собой одно целое, птица, возможно, попытается глубже в них проникнуть. Джеремия мысленно представил, что обладает некоей интеллектуальной защитой — в кино такое бывает сплошь и рядом, — однако он не мог с уверенностью сказать, что из этой затеи что-то вышло… Никакой разницы он не ощутил.

Ворон без всякого предупреждения прервал контакт.

— Готово! — Ворон, не скрывая своего ликования, взмыл ввысь. — Виктория! Теперь я состоялся! — И он разразился радостным смехом.

«Ну и черт с тобой», — подумал Джеремия.

Он поразил ворона единственным своим оружием, которым он обладал на правах живого человека, которое — возможно, ворон не понял этого — принадлежало исключительно ему, Джеремии Тодтманну, а не являлось частью волшебных чар.

Джеремия попробовал отделить свой собственный мир, такой, каким он хотел его видеть, от того, который находился во власти ворона. Разумеется, в его мире места ворону не нашлось.

Пламя погасло. Тени поспешно ретировались. Башни небоскребов обрели величавое спокойствие. Чикаго снова был наполнен живой жизнью, а не тьмой и разложением, которые олицетворял собой ворон.

— Дети есть дети! — мерзко цокнул ворон.

Мрачное зрелище объятого огнем города с его обезображенными, бесформенными зданиями, точно сошедшими с полотна Дали, — все вернулось.

Джеремия заскрежетал зубами от ярости; его мозг готов был взорваться от титанических усилий, которые он прилагал, чтобы противостоять контратаке черной птицы. Но он не сдавался. Он вспомнил, что это дело времени. Главное было не дать птице опомниться, не дать ей понять, что происходит на самом деле.

Воображение подсказало иную картину, позаимствованную из опыта пребывания в мире Серых. Город начал таять. Джеремия вдруг подумал о городе как о живом существе; в тот момент он мог понять, что творится в душе Чикаго — ведь его самого столько раз швыряла судьба, столько раз ему приходилось таять, чтобы потом возникнуть совершенно в другом месте. Но остановиться он не мог. Чикаго растворялся в воздухе, место его занимали луга и леса, а среди них появилось небольшое укрепленное поселение. Форт Дирборн. Возможно, это не был тот самый исторический форт, поскольку Джеремия не умел вызывать конкретных предметов, — это было лишь его представление о том, каким был форт.

На сей раз ему не удалось завершить картину. Ворон настойчиво проталкивал свою версию мира, но теперь делал это уже не так стремительно. Джеремия вновь воспрянул духом, хотя голова у него уже раскалывалась от страшного напряжения.

— Довольно игр! — прокаркал его крылатый соперник. Он вдруг с необыкновенной легкостью в несколько раз увеличился в размере. Ледяной взгляд его зрачка перехватил взгляд Джеремии. Ворон словно вытягивал из него душу, манипулируя страхом, который ему удалось насадить и взрастить в человеке.

— Знать меня — значит бояться меня! Слабеешь ты — моя крепчает сила! Меня победа ждет, тебя — могила!

Джеремия чувствовал, что почва ускользает у него из-под ног. Даже теперь, когда у Джеремии больше не было чар, ворон все равно не отпускал его, высасывал его энергию. Пытаясь побороть страх, Джеремия проклинал себя за то, что недооценил силу чертовой птицы.

Мягкие пальцы легко коснулись его правой ладони. Сквозь ужас и боль он различил голос Каллистры:

— Мужайся, Джеремия! Ты одолеешь его! Он больше не может одновременно удерживать нас и сражаться с тобой! Ты не должен сдаваться!

— Одна голова хорошо, а две лучше, — с другой стороны шепнул ему на ухо Арос. — А три еще лучше. Мы с тобой. Распоряжайся нами, и мы отдадим тебе свои силы.

— Одна, две, три — по мне хоть тридцать три! — продолжал бравировать ворон. Однако он уже не смеялся.

Страх улегся, а с ним спало и напряжение. Арос и Каллистра, видя его — пусть и неполный еще — успех, положились на него.

Джеремия снова атаковал реальность ворона. Но теперь он избрал целью самого ворона, решив проверить его на прочность.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});