Кукловод - Андрей Некин

— Отступай! — крикнул легат, разворачивая боевого коня. Кугум больше не оглядывался. Бежал в середине потока, прыгая через ямы и рытвины. Чертыхнулся, спотыкаясь о ствол упавшей с дедушки пушки. Сотня шагов осталось до цитадели Рейнгарда, и там, в завалакивающем дыму и гари, он понял, что нет смысла бежать к воротам. В стене зияла широченная, оплавленная дыра… Сюда же стекались пешие легионеры, равномерно отбиваясь и сохраняя порядки. Они понесли сокрушающие потери и все еще рвались вперед. Их сдерживал окрававленный юноша в очках, едва стоящий на ногах. Его голос был тих и тонок, но бойцы слушались его бесприкословно. Они встали в два ряда. На большего не хватило. Спешились всадники — нет смысла кавалерии в обороне. Заскрипели колеса телеги, выехавшей из ниоткуда. Правил безногий гном Варравий Могулус. «Копья! Вооружайтесь копьями!» — крикнул он по приказу худого юноши, объезжая боевые порядки. После остановился позади отрядов с тяжелым арбалетом в руках, видимо надеясь заменить собой стрелковый отряд. К нему присоединились те стражи, которым повезло остаться на стенах в качестве последнего круга обороны. Не больше пяти десятков. Смех, а не подкрепление. Раздавался грохот заклятий двух эльфийских леди. Не ясно с чего вдруг они помогали своим злейшим врагам, людям… Летели молнии, бил крепким кулаком воздух. Потом перестали и затихли — кончился заряд кумулятора, осознал Кугум. Затем обрушилась страшная атака мертвецов. В горле Кугума пересохло, пробил болезненный озноб. И это здесь, а что творится там, в строю… Кугум вспомнил, как однажды обрушилась лавина с алмазной скалы. Горная гряда, смытая весенней течью снега. Тяжелые камни, ловкая грязь, потоки воды. Разве же остановишь такое?…

Мертвая живность ныряла под щиты, вцеплялась в ноги; поднятые безумным заклятием, изуродованные тушки кошек и псов рвали снизу до самых костей. Воины-гули плевали на сохранность тел, сами насаживались на ряд оскалившихся копий, висли грузом, ломая древко.

Копья бросили через минуты. В ход пошли короткие гладии. Бой кипел до самого последнего луча вечернего солнца… Долгий, изнурящий. Временами чудилось еще секунда, и строй порвется, и все будет кончено. Но слабое место немедленно превращалось в сильное, будто там подымал щит незримый, неуязвимый титан… Не перечесть, сколько было повержено гулей. Не осталось белого просвета на снегах, только их чернеющая, гнилая плоть. Куда не взглянешь — всюду повторно мертвые трупы. А по ним, роняя слизь изо рта, идут свежие резервы. Защитники Рейнгарда, легионеры и стражи, отступили и встали у прорваной заклятием стены, полностью готовые к смерти. Но спустя минуты, оставалось только удивленно чесать затылки. Гули разворачивались и обходили Рейнгард, уходя обратно в самое сердце Империи, откуда они явились. Там еще было много легко-доступной еды… Кто-то отдал им приказ не биться зря о копья и щиты, скрепленные магией древних императоров.

* * *

А причина произошедшего находилась на другом конце поля. Там, где все еще дышит мороз от дикого заклятия Кукольника, где валяется три сотни поверженных ходячих трупов, и не до конца ясно кто их убил, солнце полностью уходит с горизонта. Но это ничего: светит костер, разоженный неизвестными. Именно там, недалеко, лежит мертвый Оциус Сириус. Правая рука переломана, изжевана челюстями. Голова пробита кучей дыр. Порвалась грудь, так что видно холодные, остывшие внутренности. Изо рта вытекает кровавая пена. Подползает к телу голодный гуль с оторванными ногами.

— Встать! — орет кто-то в ухо. — Встать! Голос непрерывен и настойчив. «Встать. Встать. Встать.» Медленно подымается Сириус. Сама собой заживает рука. Зарастает череп. Оциус хватает склонившегося мертвеца за шею. Сжимает кисть — голова гуля валится наземь.

— Сириус!

— Я думал, ты помер, Хозяин.

— Умираю… — прогремел нечеловеческий шепот под сводом костей, дребезжа металической заплатой. — Сириус! Убей эту тварь, и твой долг полностью зачтется! Человек встает во весь рост, и проводит лезвием по плечу, скрепляя заключенную сделку. Кровь не течет. Ее не так много осталось, чтобы вытекать попусту. Он бредет, шатаясь, но с каждым шагом движения становятся все увереннее. Происходящее напоминает ему какой-то безумный сон. Сириус не торопливо приближается к костру и садится вместе с остальными выжившими.

— Ты живуч, — коротко комментирует кто-то, но по-большому счету им не до этого внезапного чуда. Трещит пламя. Меж дров лежит горящее тело северного орка. У Ро-Гхрака не хватает руки. Ее не нашли. И он сам, северный вождь, не найдет теперь никогда свое племя. Зато ученый огр ковыряет другую отрубленную руку. Она вцепилась в рукоять странного, полностью черного, меча и не хочет разжиматься.

Доволен ученый огр новой игрушкой.

— Достал Кукловода, — качается из стороны в сторону гном-охотник, как свихнувшийся, — прямо в лоб достал. Мозги на землю плеснули.

Достал… Сириус ничего не помнит из прошедшего дня и потому спрашивает:

— Что случилось? Отвечает ассасин, протирая черный от копоти «драконий хвост».

Одной рукой, потому что вторая безвольно свисает из раздробленного плеча. Но в этом занятии все равно мало смысла. Дуло деформировалось, патронник расплавился от пороховых газов, да и весь запас пуль полностью вышел… На Го полно свежих ран. Не хватает пальца.

— Он ушел.

— Почему вы не идете по следу? Рыжебородый поднимает бессмысленный взор.

— А чем ты его убивать собрался? Песней и плясками? Костер трещит, разгоняя тьму. Молчат пятеро охотников. Или шестеро, включая меньшего брата огра. Отблески языков пламени делают лицо эльфийской лучницы невероятно прекрасным. Она поворачивается к уродливому Го.

— Tor da ki-sen ra-da, — произносит эльфийка и переводит сама, — ты неплохо стреляешь для свиньи. И не понятно, что перевешивает в ее словах — презрение к человеку или восхищение к стрелку.

* * *

В город вернулось около тысячи легионеров. И те большой частью раненные. Пока шли в бой еще как-то держались, а стоило сбросить тяжесть кирасы, сами падали на холодный камень.

— Про древних императоров слышал? — ворчал легат Гром старому другу. — Говорил же, надо идти пешими… Тигль тоже озадаченно качал головой.

— Эй, и что Горака видел? И Рубелия? — бесцеремонно расталкивал Гладий лежащего прямо у стены легионера. Из множества ран уставшего воина сочилась кровь. — А рану в голову до или после получил?

— Тише, тише, Гладий, — одернул его легат Римус, — дурно ему. Щека легионера была рассечена, левая рука почти перерублена, доспех продырявлен. Да и сам он еле дышал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});