Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

этом этапе духовной жизни Учителя должны основываться на вполне разумном предположении. Если Конфуций наставлял своих учеников о Вэнь, если он определенно заявляет в тексте Лунь юй, что это Вэнь пребывает в нем самом точно так же, как некогда пребывало в Вэнь-ване (рассмотрение этого суждения – впереди), – значит, он просто обязан был сообщить в одном из параграфов своей биографии о том, что он это Вэнь получил. Однако все остальные этапы его биографии, кроме рассматриваемого, имеют такое структурное построение текста и такую прогнозируемую область смысла, что они никак не подходят для заявления об этом Вэнь. Да и сами иероглифы в этих этапах не подходят для такого решения. А здесь – перед нами прекрасное «ухо». Значит, искать это сокрытое Вэнь надо именно «в ухе».

Сообщать об этом опыте во всеуслышание или даже с помощью прямой подстановки какого-то омонима Конфуций не решился: или по своей природной скромности, или, скорее всего, чтобы не быть осмеянным окружением, уже ничего не понимающим в смысле древних иероглифов. Понятно, что к этому времени термин Вэнь стал почти «почетным титулом» и означал нечто напоминающее нашу современную «культуру», «литературу» или «образованность». Прямое использование его в автобиографии практически вылилось бы в заявление о том, что в свои 60 он – наконец-то! – стал «культурным». Это, конечно, вызвало бы только удивление или иронию у окружающих.

Но для самого Конфуция, который следовал уложениям Чжоу, духовный опыт Вэнь-вана не мог превратиться в «культуру» только по той причине, что именно таково было мнение всех образованных людей Китая. И он все-таки исхитрился назвать этот опыт тем же прославленным у предков словом Вэнь, но сделал это очень оригинально. В отличие от термина тянь мин или даже мин синь, это Вэнь не было афишировано у древних или как-то расписано в трактатах. Как это понял сам Конфуций, человека, получившего опыт мин синь («просветление сердца»), называли словом Вэнь. Этот древний иероглиф представлял собой рисунок «плечистого» человека, на груди у которого было нарисовано «сердце». Как мы уже говорили, во время Конфуция этот иероглиф изображался все еще в этом своем древнем раннечжоуском виде, – с «сердцем» на большой, как у Платона, груди, т. е. его рисунок говорил сам за себя для человека, получившего подобный опыт. В словаре Шо вэнь, который датируется I в. н. э., «сердце» уже исчезло.

По естественной логике вещей, «послушное ухо» должно, в первую очередь, хорошо исполнять свою природную функцию, т. е. слышать, – и подобные рассуждения выглядят вполне здравыми. Но иероглиф «слышать» произносится как вэнь, т. е. он является омонимом этому знаменитому чжоускому Вэнь даже по своему тоновому ударению (инициали). Вот и все наши рассуждения относительно этого таинственного «уха». Итак, действительный смысловой перевод рассматриваемого нами этапа биографии Учителя выглядит следующим образом: «В 60 лет я получил опыт Вэнь», или «…я стал человеком-Вэнь» (для зрительного восприятия текста эти выражения равноценны).

Но на этом духовная биография Конфуция не заканчивается, хотя получение именно этого опыта гарантирует человеческой душе («духу») посмертное пребывание в раю (среди «духов верха»), независимо от того, какой религии он придерживается в своей жизни: христианства, конфуцианства, иудаизма, ислама или если даже он является приверженцем странной и почти «революционной» Агни-Йоги. Если человек «ищет» правду жизни, он ее находит именно в этом опыте Вэнь, как своей первой значимой духовной победе. Христианин без такого опыта не попадет не то что в «Царство Небесное» Отца, но и в «райские обители» Бога Яхве (Осириса). Поэтому Христос и заявляет: «Широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут им» (Мф. 7:13). «Врата Рая», как разумно понимает читатель, – это вовсе не «погибель». В таком случае, о чем говорит здесь Христос? – О том, что для «многих» уготован только Ад, – там, где «скрежет зубов». А значит, становление христианином по церковному обряду Крещения ни в коей мере не означает, что для христиан эти слова Христа о «погибели» уже не актуальны: как совершенно справедливо сказано в коптском Евангелии от Филиппа (59/63), при Крещении христианин «взял это имя в долг/под процент».

«В 70 лет я стал следовать тому, к чему стремилось место пребывания моего сердца, не преступая при этом границы правил (букв. «квадрата Земли»)».

Христианину можно учиться внутренним началам своей христианской жизни именно у Конфуция, т. к. в евангельском тексте эти «начала» не расписаны. Из приведенной выше фразы следует, что Конфуций прекрасно видел разницу между анатомическим органом, имеющим название «сердце», и местом средоточия своей духовной жизни. Конечно, кто-то из читателей может радостно воскликнуть: «Ча́кра! Ча́кра! Это не что иное, как индийская йога, расписанная в Упанишадах йоги!». Нет, не так. У Конфуция – это подлинная духовная эволюция, вплетенная в ткань его личной жизни. Результат такого пути – знание потустороннего и гарантия благой участи души.

Читателю следует понимать, что все эти «приманивающие» религиозные термины и формулировки типа «благая участь души», «Рай», «Царствие Небесное», «Спасение» – созданы для новичков. В действительности они означают не что иное, как готовность к дальнейшей эволюции конкретного человеческого существа за пределами его земной жизни. И само знание этого «потустороннего мира» тоже не имеет ничего общего с нашим земным «знанием». Недаром, ведь, древние мудрецы отделяли наше обычное земное знание от знания высшего, которое они именовали особыми словами, – гно́сис, ве́да, назиру́та.

И если бы, например, Конфуция можно было по-дружески спросить: «Расскажи нам о той посмертной жизни, которую ты знаешь», – он, скорее всего, промолчал бы, как и любой духовно грамотный человек, или как он молчит об этом в Лунь юе. Но если бы он все-таки попытался нам что-то об этом сказать, – его ответ вряд ли бы показался нам убедительным. И это – не вина Конфуция: то знание, которым он обладает – это не наше земное знание, которое можно «растиражировать», т. е. перевести в земные слова и с помощью этих слов выразить. Для такого знания слов нет, потому что оно – «не наше», оно – из другого мира, где передача знания происходит иначе. Мы это знание просто вынуждены называть тем же самым словом, что и земное. Здесь нужен какой-то другой язык – не наш, «фонетический», «мысленно-ассоциативный». Для этого надо обладать способностью общаться мгновенными (вневременны́ми) мысле-образами, а точнее, целыми их категориями и даже «мирами». Это уже не «язык» – это какое-то совершенно неизвестное науке мысле-существование. Вместо привычного для нас всех тело-существования.

И тем более, у Конфуция это – вовсе не йога, где требуется «качать психологические мышцы», как в спортивном клубе на тренажере. К подлинной духовной жизни йога