Терновая цепь - Кассандра Клэр

со стуком проезжали экипажи, покрытые изморозью.

– Мэтью! – Корделия в ужасе шагнула к нему, но он махнул рукой, отгоняя ее.

– Не подходи, – хрипло произнес он, обхватив себя руками. Его тело сотрясали спазмы. – Пожалуйста…

Корделия повиновалась и остановилась в нескольких шагах от него. Прохожие спешили мимо, не обращая на Мэтью внимания. Он не воспользовался гламором, но видом приличного джентльмена, которого выворачивало наизнанку прямо на улице, в Сохо никого было не удивить.

В конце концов он кое-как поднялся на ноги, проковылял к фонарю и, прислонившись к столбу, трясущимися руками достал из внутреннего кармана флягу.

– Не надо… – Корделия сделала движение, чтобы отнять ее.

– Это вода, – прохрипел он. Вытащив льняной носовой платок, он вытер руки и лицо. Влажные волосы свисали ему на глаза. Корделии было в этот момент очень больно смотреть на него – на юношу в дорогом костюме, с платком, украшенным монограммой, с осунувшимся серым лицом и отупевшим взглядом.

Он убрал флягу, скомкал платок и швырнул его в канаву. Потом взглянул на Корделию налитыми кровью глазами.

– Я помню то, что ты сказала там, внутри; я знал это и без твоих слов. Ты хочешь, чтобы я бросил пить. Так вот, я пытаюсь бросить. Я не пил спиртного с… со вчерашнего дня.

– О, Мэтью, – пробормотала Корделия. Ей хотелось подойти к нему, взять его руку. Но по его лицу, по тому, как он держался, она поняла, что ему не хочется этого, и осталась на месте. – Мне кажется, это не так просто. Человек не может взять и перестать пить.

– Я всегда считал, что смогу, – без выражения произнес он. – Думал, что смогу остановиться в любой момент, стоит мне только захотеть. Потом я попытался бросить, в Париже, в первый день. И мне было очень, очень худо.

– Ты хорошо это скрывал, – сказала она.

– Я едва сумел продержаться двенадцать часов, – ответил он. – И понял, что в таком состоянии не смогу ничем быть тебе полезен. Я не оправдываюсь, просто пытаюсь объяснить, почему солгал, что не пью. Я пригласил тебя в Париж не для того, чтобы ты ухаживала за мной, пока я корчусь на постели, вцепившись зубами в подушку.

Корделия могла бы сказать ему, что он поступил неразумно, что она предпочла бы держать его за руку, пока он метался в лихорадке. Что нет ничего хуже лжи. Но она решила, что сейчас не время; это будет все равно, что пнуть его любимого пса – крошку Оскара.

– Позволь мне отвезти тебя домой, – предложила она. – Я знаю некоторые средства… я помню, когда отец пытался бросить…

– Но ему это так и не удалось, верно? – горько произнес Мэтью. Холодный ветер взъерошил его волосы, и он откинул голову назад, прислонился спиной к фонарному столбу. – Я поеду домой, – устало сказал он. – Но только… один.

– Мэтью…

– Я не хочу, чтобы ты видела меня таким, – настаивал он. – И в Париже не хотел. – Мэтью закрыл глаза и покачал головой. – Я этого не вынесу, Корделия. Пожалуйста.

Все-таки юноша позволил ей нанять кэб и подождать рядом, пока он не уедет. Когда экипаж тронулся, Корделия увидела в свете фонарей его силуэт – он согнулся пополам, спрятав лицо в ладонях.

Корделия зашагала обратно, к дверям Адского Алькова. Ей необходимо было как можно быстрее найти посыльного и отправить сообщение – несколько сообщений.

В тот вечер Джесс не вышел к обеду. Уилл и Тесса сказали, что этого следовало ожидать: в тот день в Безмолвном городе над ним совершили церемонию нанесения защитных чар, и, хотя Джем и сообщил, что все прошло хорошо, юноша, вполне естественно, был утомлен.

Но Люси тревожилась, хотя и пыталась это скрыть; а Джеймс окончательно убедился в том, что мрачное настроение Джесса было как-то связано с Грейс. Он равнодушно ковырялся в тарелке, краем уха слушая разговоры родителей. Бриджет забыла, куда положила рождественскую елку, и они с Тессой проверяли все чуланы и кладовые Института; Тесса и Уилл согласились, что Алистер Карстерс – весьма благовоспитанный молодой человек; стоит только вспомнить, как они с Джеймсом ловко уладили неприятный эпизод на свадьбе, когда перебравший Элиас едва не устроил скандал. И этот разговор напомнил Джеймсу о Корделии – как и все вокруг в последнее время.

Когда все поднялись из-за стола, Джеймс закрылся у себя в комнате. Он сбросил парадный пиджак и как раз развязывал шнурки, когда заметил какую-то бумажку, засунутую за раму зеркала.

Нахмурившись, он вытащил записку. Кто-то заглавными буквами нацарапал на клочке бумаги слово «КРЫША»; он без труда догадался, кто это был. Джеймс взял шерстяное пальто и направился к лестнице.

Для того чтобы попасть на крышу Института, нужно было подняться на чердак и открыть люк. Скат был довольно крутым, и только здесь, около люка, имелась плоская квадратная площадка, окруженная железной оградой; столбы были украшены коваными геральдическими лилиями. К темной ограде прислонился какой-то человек. Джесс.

Ночь была ясной, звезды льдисто мерцали высоко в небе. Лондон раскинулся перед ними в серебристом свете луны; черные столбы дыма из труб застилали небо на горизонте. Коньки крыш были покрыты снегом, похожим на сахарную глазурь.

Джесс был в том же виде, в котором обычно появлялся к обеду, – в старом пиджаке Джеймса, с нелепо короткими рукавами, не доходившими до манжет. Ни пальто, ни шарфа у него не было. Здесь, на крыше, было холоднее, чем внизу, с Темзы дул сильный ветер, но Джесс, казалось, не замечал жестокого холода.

– Ты же замерз, наверное, – заговорил Джеймс. – Хочешь, возьми мое пальто?

Джесс покачал головой.

– Разумно будет предположить, что замерз. Мне самому иногда трудно понять, что именно происходит с моим телом.

– Как ты узнал об этой площадке? – спросил Джеймс, подойдя к Джессу и облокотившись о перила.

– Люси мне показала, – объяснил тот. – Мне здесь нравится. Напоминает о прежней жизни, о том, каким я был когда-то – свободно перемещался по Лондону, парил над крышами. – Он быстро взглянул на Джеймса. – Не пойми меня неправильно. Я не хотел бы опять превратиться в бесплотный призрак. Это очень одинокое существование – едва ли ты и твои друзья понимаете, как мне было одиноко. Представь: ты среди огромного города, среди домов, толп людей, но ты не можешь прикоснуться к стене, открыть дверь. Ты не можешь заговорить с прохожим. Только собратья-призраки могут ответить тебе, да еще несколько человек, которые, подобно твоей сестре, видят мертвых. Но большинство людей не такие, как Люси. Большинство людей боятся нас, испытывают к нам отвращение. Для них увидеть призрака – это