Две Дианы - Александр Дюма

— По червонцу за каждую каплю крови. В том трудном и святом деле, которое я должен довести до конца, жалеть о своем состоянии не приходится.

— В таком случае, господин виконт, — промолвил оруженосец, — за два часа я соберу целую свиту отчаянных озорников. Во Франции, и особенно в Париже, в таких плутах никогда не бывало недостатка. Но кто будет ими командовать?

— Я сам, — сказал виконт. — Только не как гвардии капитан, а как частное лицо.

— Если так, господин виконт, то у меня есть на примете пять или шесть бывалых наших молодцов, знакомых вам еще со времен итальянской кампании. С тех пор как вы их отпустили, они до того истосковались без настоящего дела, что с радостью явятся по первому зову. Вот я их и завербую. Нынче же вечером я вам представлю всю будущую вашу команду.

— Прекрасно, — произнес Габриэль. — Но только одно непременное условие: они должны быть готовы покинуть Париж немедленно и следовать за мной без всяких расспросов и замечаний.

— За славой и золотом они пойдут хоть с закрытыми глазами.

— Я рассчитываю на них, Мартин. Что же касается тебя…

— Обо мне говорить не приходится, — перебил его Мартин.

— Нет, именно приходится. Если мы уцелеем в этой заварухе, я обещаю сделать для тебя то же, что и ты для меня. Я помогу тебе справиться с твоими врагами, будь покоен. А пока — вот тебе моя рука!

— О, господин виконт! — промолвил Мартин, почтительно целуя руку Габриэлю.

— Теперь иди, Мартин, и сейчас же принимайся за дело. А мне надо побыть одному.

— Вы остаетесь дома? — спросил Мартин.

— Да, до семи часов. Мне в Лувре надо быть только к восьми.

— В таком случае я еще до семи представлю нескольких персонажей из состава нашей будущей труппы.

Он поклонился и вышел, чувствуя себя на седьмом небе от одного только сознания, что ему доверили столь важное поручение.

Габриэль, оставшись один, заперся у себя в комнате и принялся в подробностях изучать план Жана Пекуа. Он то расхаживал в раздумье из угла в угол, то присаживался к столу, набрасывая заметки. Ему хотелось, чтобы ни одно возражение герцога де Гиза не осталось без ответа. Мартин Герр явился около шести часов.

— Господин виконт, — важно и таинственно произнес он, — не угодно ли вам принять шесть или семь душ, которые надеются под вашим началом послужить Франции и королю?

— Ну да! Уже шесть или семь? — удивился Габриэль.

— Семь или шесть, которые не известны господину виконту. А с нашими стариками из-под Меца дойдет и до дюжины.

— Черт возьми, ты времени даром не теряешь! Ну-ка, введи людей!

— Поодиночке? — спросил Мартин Герр. — Так вам будет легче составить о них свое суждение.

— Пусть так, поодиночке, — согласился Габриэль.

— Последнее слово, — прибавил Мартин. — Должен вам заметить, что я знаю всех этих людей — иных лично, а об иных имею точные данные. У них разные характеры и разные побуждения, но всех их роднит одна черта — испытанная на деле храбрость. За это качество я вам ручаюсь. Но зато вы должны проявить некоторую снисходительность к другим их слабостям и недостаткам.

После этой существенной оговорки Мартин Герр вышел и через минуту вернулся в сопровождении загорелого, непоседливого детины с беззаботным и смышленым лицом.

— Амброзио, — представил его Мартин.

— Амброзио — имя иностранное. Значит, вы не француз? — спросил Габриэль.

— Кто знает? — ответил Амброзио. — Я подкидыш и вырос в Пиринеях. Одна нога во Франции, другая — в Испании. Впрочем, я легко примирился с подобной незаконностью, не имея никаких претензий ни к Господу Богу, ни к матушке моей!

— На какие же средства вы живете? — поинтересовался Габриэль.

— Очень просто. Мне одинаково дороги обе мои родины, и я стараюсь по мере своих сил стереть между ними границы, знакомя одну с богатствами другой… и наоборот…

— Короче говоря, — пояснил Мартин, — Амброзио занимается контрабандой.

— Но ныне, — продолжал Амброзио, — гонимый неблагодарными властями с обоих склонов Пиринеев, я счел за благо уступить им и явился в Париж, город, где храбрец…

— …где Амброзио сможет, — подхватил Мартин, — применить всю свою предприимчивость, всю свою ловкость и умение.

— Амброзио, контрабандиста, принять! — сказал Габриэль. — Следующий!

Довольный Амброзио ушел, уступив место некоей странной личности с физиономией типичного аскета.

Мартин представил его под именем Лактанция.

— Лактанций, — сказал он, — служил под началом адмирала де Колиньи, который может дать о нем благожелательный отзыв. Но Лактанций — ревностный католик, и он не пожелал повиноваться начальнику, зараженному ересью.

Молчаливым кивком Лактанций подтвердил слова Мартина, и тот продолжал:

— Этот благочестивый рубака приложит все свои усилия, чтобы удовлетворить господина виконта д’Эксмеса, но он просит предоставить ему льготы, нужные для спасения его души. Солдатское ремесло, а также долг совести понуждают его воевать со своими братьями во Христе и уничтожать их по мере возможности. Посему Лактанций полагает, что столь жестокую необходимость следует замаливать с особой строгостью. И он самоотверженно сопоставляет число наложенных им на себя постов и покаяний с числом раненых и убитых, которых он преждевременно препроводил к подножию трона Всевышнего.

— Лактанция, богомольца, принять, — с улыбкой сказал Габриэль.

Лактанций все так же молча поклонился и отправился восвояси.

Вслед за Лактанцием Мартин Герр ввел в комнату молодого человека среднего роста, с живым, одухотворенным лицом и маленькими холеными руками. Его костюм, от воротника до башмаков, был не только чист, но даже не лишен некоторого кокетства. Он грациозно поклонился Габриэлю и застыл перед ним в почтительной позе. Звали его Ивонне.

— Вот, господин виконт, — сказал Мартин, — самый примечательный из всех. Ивонне в рукопашном бою неудержим, как лев, сорвавшийся с цепи! Колет и рубит в состоянии полного исступления. Особенно же он отличается при штурмах. Он всегда вступает первым на первую лестницу и водружает французское знамя раньше всех на стене неприятельской крепости.

— Так, значит, он настоящий герой? — спросил Габриэль.

— Я делаю, что могу, — скромно потупился Ивонне. — И Мартин Герр, без сомнения, несколько преувеличил ценность моих слабых усилий.

— Ничуть, я вам только воздаю должное, — возразил Мартин. — И в доказательство этого я, перечислив ваши достоинства, тут же отмечу ваши недостатки. Ивонне, господин виконт, как я уже говорил, — сущий герой на поле битвы, но в обыденной жизни он робок и впечатлителен, как девица. Он, например, боится темноты, мышей, пауков и чуть ли не теряет сознание при малейшей царапине. Он обретает свою буйную отвагу только тогда, когда его опьяняет запах пороха.